Вскоре у них появились медные раковины и белые мраморные столешницы, спасенные из туалетных комнат закрывшейся в Бронксе школы, которую собирались сносить. На дощатых полках, занимавших все стены от пола до потолка, стояли стеклянные пузырьки всевозможных форм и размеров, накупленные в магазинах уцененных товаров и на блошиных рынках. В пузырьках хранились сушеные травы. Истертые сосновые полы в темных въевшихся пятнах были отмыты и отшлифованы до блеска. В одной антикварной лавке в Нижнем Ист-Сайде Френни увидела совершенно роскошное чучело голубой цапли и не смогла пройти мимо. Она вспомнила цаплю, которую встретила в Центральном парке, и купила чучело, хотя цена была явно завышена. Оно не влезло в такси, и пришлось заказать доставку. Чучело поставили на первом этаже, в витрине готовящегося к открытию магазина, и когда Винсент его увидел, то от восторга захлопал в ладоши и назвал цаплю Эдгаром в честь Эдгара Аллана По, чей призрак, по слухам, до сих пор иногда появляется в здешнем районе, поскольку с 1844 по 1845 год По жил в доме 85 на Западной Третьей улице, где написал своего знаменитого «Ворона».
Френни частенько захаживала в магазин уцененного химического оборудования, где покупала мензурки, пробирки, пинцеты, воронки и защитные очки. Там же она приобрела и бунзеновскую горелку.
– Вы, наверное, учитель химии, – однажды сказал ей кассир.
– В каком-то смысле, – ответила Френни.
Несмотря ни на что, она по-прежнему всерьез увлекалась наукой. В задней комнате, примыкающей к магазину, она обустроила лабораторию, где они с Джет готовили свои снадобья, уделяя особое внимание приворотным зельям, поскольку именно за ними чаще всего приходили клиентки тети Изабель. Сестры частенько обращались к тете за советами и консультациями, и та присылала им целые стопки своих рукописных заметок в толстых плотных конвертах.
Напоминайте клиенткам, что им надо быть осторожнее со своими желаниями, писала она. Сделанного не воротишь. Свершившегося не отменишь. Сила, запущенная в движение, начинает жить собственной жизнью.
Они смешивали готовую хну с лепестками роз, черным чаем и листьями эвкалипта и варили на медленном огне всю ночь, ибо цвет крашенных хной волос отражает силу женской любви к мужчине: чем насыщеннее и ярче оттенок, тем крепче любовь. По вечерам, сидя в саду за домом, они шили мешочки с яблочными семечками внутри – амулеты для привлечения любви, так как яблоко символизирует сердце. Если сердце разбито, но нет силы воли расстаться с мужчиной, которого ты все равно продолжаешь любить, возьми себе в помощь смесь розмаринового и лавандового масел. Прими с ними ванну, и в следующий раз, когда увидишь того человека, без которого раньше не мыслила жизни, ты без всяких сомнений прогонишь его с глаз долой. Теперь сестры знали рецепт чая от лихоманки: корица, перец гвоздичный, имбирь, чабрец и майоран. Они знали рецепт чая от печали: ромашка, иссоп, листья малины и розмарин. Этот чай Джет заваривала для сестры по утрам, чтобы день прошел гладко. Однако тетя Изабель не дала им рецепт чая смелости. Она говорила, что этот состав им надо выяснить самостоятельно, методом проб и ошибок.
Хотя Джет потеряла свой дар читать мысли, в ней внезапно открылся талант к изготовлению лечебных смесей. И очень кстати, потому что им нужно было на что-то жить. Их магазин открывался с утра пораньше и работал до позднего вечера. Торговля шла не особенно бойко, но сестры не жаловались, не опускали руки. Джет старательно делала вид, что у нее все хорошо, и ее кажущееся спокойствие могло бы обмануть любого, кто сам не умел читать мысли. Обычно она уходила спать сразу после ужина, и почти каждый вечер Френни слышала, как сестра плачет. Джет никогда не говорила о Леви и о смерти родителей. Для нее это были запретные темы. Она не признавалась, что потеряла свой дар, но Френни с Винсентом знали. Они запросто читали мысли друг друга, но если пытались коснуться сознания Джет, их встречала волна плотной, непроницаемой темноты. Когда Френни попыталась мысленно передать сестре список всего, что необходимо купить для магазина, Джет уставилась на нее совершенно пустыми глазами.
– Тебе что-то нужно? – спросила она.
– Нет, – ответила Френни. – А тебе?
– У меня все есть, – сказала Джет.
Она потеряла так много, что потеряла и себя тоже. Она несла в себе темную тайну, и эта тайна болела внутри, камнем давила на сердце. Она ненавидела себя, и это был ее крест, ее тяжкая ноша, что с каждым днем становилась все тяжелее. Она давно поняла для себя, что проклятие здесь ни при чем. Во всем виновата она сама.
Днем она работала в магазине и никогда не роптала, а по ночам горько рыдала в подушку. Но потом слезы закончились, и Джет взяла в привычку бродить по городу в одиночестве, в темноте. До полуночи она сидела в каком-нибудь баре, а после шла в Вашингтон-сквер-парк, где курила траву с незнакомцами. Ей хотелось забыться, потеряться в дурмане, дающем забвение, отгородиться от прошлого и от мучительных мыслей о Леви. По выходным она ездила в Центральный парк. И вот однажды, в пасхальное воскресенье, она забрела в самую глубь парка и вдруг услышала музыку и звон колокольчиков. Джет пошла на звук как зачарованная.
На лугу было полно народу, все пространство звенело принятием и любовью. Здесь все были всем рады, а Джет уже и забыла, как это бывает. Она давно уже не ощущала свою сопричастность чему бы то ни было. В ослепительно-голубом небе плыли воздушные шары, повсюду сверкали улыбки, люди ходили в венках и гирляндах из цветов на шее, пары занимались любовью, не стесняясь посторонних глаз, марки с ЛСД, тогда еще вполне легальной, выдавались любому желающему абсолютно бесплатно. Пушистик, Тень, Святое причастие, Сахарок – кислоту было принято называть по картинкам на промокашке, куда капали вещество. Вне зависимости от того, доставлял ли он радость или же приводил в замешательство, препарат менял восприятие, создавая рябь на поверхности мира.
– Держи, – сказал Джет проходивший мимо парень. Он что-то сунул ей в руку и пошел дальше. Она даже не успела увидеть его лицо. – Тебя это излечит, – бросил он через плечо.
– Меня ничто не излечит, – сказала Джет.
У нее на ладони лежала марка с кислотой. Все говорили, что это волшебное вещество. Оно переносит в другую реальность. Может быть, если ей повезет, в той измененной реальности она станет кем-то другим и избавится от мучительной необходимости быть собой.
Джет положила марку на язык и стала ждать, когда та растворится. Ее била дрожь предвкушения, и разве это не знак подступающей магии? Она ждала, но ничего не происходило, и Джет пошла через луг, пробиваясь сквозь плотную людскую массу. В какой-то момент она растерялась, не зная, куда идти дальше, и застыла на месте, пытаясь собраться с мыслями. Ей казалось, она забрела в лабиринт, где все остальные знают дорогу, и только она одна не представляет, где выход. Вот, кстати, где выход из парка? В какой стороне север? Куда подевалась ее душа? Не она ли сидит там, на ветке, точно древесный гоблин?
Проходившая мимо девушка пристально посмотрела на Джет и сказала:
– Удачно съездить.
– Я никуда не еду, – ответила Джет. Но она уже ехала, отъезжала. Мир обрушился на нее, взорвавшись буйством красок. Трава вдруг наполнилась жизнью, обратилась мерцающей галлюцинацией из сплетенных стеблей, населенной тысячами муравьев и жуков. Играла музыка, кто-то схватил Джет за руку и потащил танцевать, но она вырвалась и ускользнула.
На самом деле прошло минут сорок, но в восприятии Джет эти сорок минут уплотнились в одно мгновение. Посреди шумной толпы она себя чувствовала еще более одинокой. В остром приступе паранойи она опустила глаза, чтобы никто не поймал ее взгляд, чтобы никто не догадался, что у нее на уме. Джет утратила свой магический дар, но теперь она видела, как воздух сминается мелкими волнами; мир вокруг складывался, словно лист оригами. Земля содрогалась в судорогах. Может быть, это было небольшое землетрясение.
Джет бросилась прочь по тропинке, ведущей в глубь Дебрей. У нее сбилось дыхание, но она продолжала бежать вперед, лишь иногда останавливаясь, чтобы слегка отдышаться. Солнечный свет пробивался сквозь плотно сплетенные ветви деревьев, их тени ложились на землю кружевными узорами. Джет сама не заметила, как вышла к Древу алхимии, чей ствол пульсировал зеленой кровью, словно живой.
Джет подошла и прижала ладони к шершавой коре старого дуба. Все сверкало, искрилось, колыхалось волнами. Она ощущала вкус воздуха. Вкус ванили и мха. У нее под ногами стелились какие-то черные сорные травы, и она повелела им расцвести. Пересохшие стебли покрылись лиловыми и оранжевыми соцветиями. Она легла прямо в кусты ежевики, утонула в колючих ветвях, но не почувствовала шипов. Из крошечных ранок сочилась кровь, но Джет было совсем не больно, и каждая капелька крови напоминала алую розу. Если сейчас умереть, встретится ли она Леви? Может быть, он ее ждет, удивляясь, почему ее так долго нет?
Мимо промчалась стайка маленьких желтых птичек, словно капельки света, упавшие с солнца. Уже смеркалось, и в бледнеющем свете дня их яркое оперение слепило глаза. Джет крепко зажмурилась, но все равно видела свет. В темноте под закрытыми веками кружились тысячи светлячков. Как они туда забрались? Все было таким ослепительно-ярким, до боли в глазах.
Ей показалось, она увидела Леви, но, когда бросилась следом за ним, он исчез. Она уже не понимала, куда забрела. В самую чащу густого леса. Ее сбившееся дыхание вырывалось из горла облачками расплывчатых черных искр. Она точно слышала его голос. Она пошла вдоль ручья, который вывел ее к маленькому озерцу. Вода блестела, как черное зеркало. Джет встала на четвереньки у кромки воды, склонилась над своим отражением и заглянула себе в глаза. В глаза девушки, которая губит все, к чему прикасается.
Она придвинулась ближе, свалилась в озеро и оказалась в воде по пояс. Так ей и надо. Именно так в старину поступали с ведьмами. Хотя Джет мгновенно замерзла, она шагнула на глубину и с головой погрузилась под воду, что была жидким зеркальным стеклом. Ей хотелось уйти на дно, понести наказание и уснуть вечным сном, чтобы все закончилось прямо сейчас, но вода не желала ее принимать. Вода сама выто