рассказывала никому. Это была не любовь, но для Джет это было ценнее любви. У нее появился человек, которому она доверяла.
К облегчению обеих сестер, Винсент перестал водить в дом своих многочисленных случайных подружек, каждый раз разных. Френни с Джет никогда не знали, кого встретят наутро в кухне, когда придут варить кофе: старшеклассницу из Лонг-Айленда в одной футболке, официантку из рыбного ресторана, студентку Нью-Йоркского университета. Они все бродили по дому с зачарованным, растерянным видом, словно и сами не знали, как здесь очутились.
– Оно тебе надо? – однажды спросила Френни у брата. Она сидела за кухонным столом и ела тост. Очередная подружка Винсента только что отбыла, предварительно приготовив себе яичницу и даже не потрудившись назвать свое имя.
– Ты о чем? – нахмурился Винсент, как раз размышлявший о том, почему он вообще ничего не чувствует к этим девицам, которых приводит в дом.
– Ни о чем. Ладно, проехали.
– Тебе что-то не нравится? – Винсент вызывающе вскинул голову.
– Мне все нравится.
Они никогда не обсуждали друг с другом свои чувства и переживания и даже не признавались, что у них вообще есть какие-то чувства, поэтому Френни держала догадки при себе.
– По-моему, мы все больные. Может, нам стоило бы прочесть папину книгу, – рассуждал Винсент вслух. – Может, тогда мы бы стали немножко нормальнее.
На самом деле Френни прочла папину книгу. Она думала, это будет какая-то претенциозная дичь на основе безумных теорий о генетике и поведенческих патологиях. Но «Чужак в твоем доме» оказался признанием доктора Берк-Оуэнса в любви к своим детям. Никто из них даже не подозревал, что папа питал к ним столь теплые чувства. Френни действительно поразило, с какой нежностью и любовью отец писал:
Они совсем не похожи на нас. Они каждый день нас удивляют и, может быть, даже пугают, когда не хотят следовать нашим правилам, бунтуют против родительской власти, по ночам вылезают из окон и пьют спиртное, еще не положенное им по возрасту, и не признают никаких авторитетов, но мы все равно любим их и всегда будем любить – безраздельно и безусловно, – независимо от того, кем и чем они станут.
Весь этот год Винсент зарабатывал игрой на гитаре, пел на улицах и на станциях метро. Он отлично играл, у него был глубокий, проникновенный голос, и вокруг него всегда собиралась небольшая толпа, особенно если он пел о трудных временах. Когда Винсент выступал перед публикой, он чувствовал свою связь с окружающим миром; но стоило ему отложить гитару, как внутри вновь поселялась гнетущая пустота. Как будто в детстве его похитили феи и он вернулся подменышем, безучастным и опустошенным. Как будто кто-то украл его сердце и упрятал его под замком.
Винсент всегда был «совой», и теперь он дал волю своей природе и вошел в братство таких же, как он, полуночных скитальцев. Он частенько захаживал в клубы на Восьмой улице: Cafe Au Go Go, «Биттер Энд», «Виллидж Гейт» и заделался завсегдатаем «Сан-Ремо», где собирались поэты как никому не известные, так и великие, включая Берроуза, Гинзберга, Корсо и Дилана Томаса. Винсент слушал поэтов, безнадежных настолько, что лучше бы им никогда и не браться за перо, и поэтов, потрясавших основы поэзии и менявших саму ее суть. Он старался не пропускать ни одного выступления Боба Дилана в «Гердес Фолк Сити». Дилан уже заявил о себе как о талантливом самобытном поэте и музыканте. У него был свой собственный голос. В этом-то и заключалась истинная красота. Отображение чьей-то неповторимой души. Такая музыка предполагала, что ты открываешься перед миром, даешь заглянуть внутрь себя, на что сам Винсент был не способен.
Теперь его узнавали в клубах. Знавшие Винсента по «Балагуру» по старой памяти называли его Колдуном, и давнее прозвище прижилось и сейчас. У него был такой тихий голос, что собеседникам приходилось наклоняться поближе к нему, и вот тогда что-то вдруг замыкало и происходило какое-то волшебство. Да, он был неимоверно хорош собой, но очаровывал не красотой. Не только красотой. Поползли слухи, что он обладает поистине нечеловеческими способностями. Говорили, он может достать кошелек у тебя из кармана, даже не прикасаясь к нему. Может украсть слова песни прямо из твоей головы: то ли и вправду читает мысли, то ли ты просто забыл, как однажды напел ему пару куплетов, – а потом он немного меняет слова, и текст получается просто волшебным, ты никогда бы так не написал, и в конце концов ты даже не сможешь узнать свое собственное сочинение. Он носил с собой книгу магических заклинаний и за определенную плату мог бы наколдовать тебе почти все что угодно. Самые невероятные мечты воплощались в реальность. Безнадежные планы внезапно осуществлялись. Девчонка, которая раньше тебя не замечала, вдруг сама вешалась тебе на шею. Тебе предлагали хорошую работу, хотя у тебя нет ни опыта, ни умений. Неожиданно приходило письмо с сообщением, что ты получаешь наследство от дальнего родственника, о существовании которого ты даже не подозревал.
Винсент пару месяцев подрабатывал официантом в «Газлайте», где бесплатно угощался любыми блюдами из их причудливого меню: хлеб с финиками и орехами, творожная масса, жаренный в кляре сыр, гамбургеры, розовый лимонад и несколько видов мороженого, которое он потихоньку таскал домой для Джет. Мятное, шоколадное, ванильное, со вкусом рома или бренди. Ему приходилось бежать домой со всех ног, чтобы мороженое не растаяло по дороге. Его уволили по наущению взбешенной официантки, чьи домогательства он отверг, и в отместку она сообщила начальству, что он еще несовершеннолетний.
На выходных он обычно обедал хот-догом в «Недиксе» на углу Восьмой улицы и Шестой авеню и шел в Вашингтон-сквер-парк, где по воскресеньям после обеда собирались музыканты, игравшие фолк. У него по-прежнему была старенькая гитара «Мартин», купленная три года назад. Инструмент, который, казалось, умел чувствовать и проявлять свои чувства, чего сам Винсент был лишен. Он воодушевлялся, когда выступал, его голос вдохновенно воспарял. Но песня заканчивалась, и Винсент вновь ощущал свою внутреннюю пустоту. Он был как полый тростник, сквозь который дул ветер. Еще один парень в черной кожаной куртке из сотни таких же парней, что околачиваются на углу Макдугал и Бликер-стрит.
– Ты уверен, что тебе только семнадцать? – спросил лучший в Нью-Йорке учитель игры на гитаре, Дэйв Ван Ронк, когда Винсент отыграл в парке целый концерт с группой взрослых, опытных музыкантов. Ван Ронк по прозвищу Мэр Макдугал-стрит был приятелем Дилана и поистине культовой личностью в музыкальных кругах.
– Я ни в чем не уверен на самом деле, – сказал Винсент, пожимая протянутую ему руку и впервые в жизни стараясь держаться как можно скромнее.
– Главное, ты продолжай играть, – сказал Ван Ронк. – Это твое, можешь не сомневаться.
Это было такое время, когда дети грезили о ядерных испытаниях и падающих звездах. Во всем ощущались тревога, предчувствие смуты. Массовые беспорядки в больших городах. Война на другом конце света, истекающем кровью. Проходя через Вашингтон-сквер-парк, Винсент слышал мысли других людей, вопли бьющих по нервам эмоций, настолько пронзительных, что иногда он боялся сойти с ума. Теперь он понимал, почему Джет не жалеет о потере своего дара. Ему было невыносимо выслушивать голоса мертвых нищих, похороненных в безымянных могилах под зацементированными парковыми дорожками. Преданные забвению, они взывали к любому, кто мог их услышать. Для них мир был юдолью страданий и слез. Убитые, брошенные, больные, исковерканные и надломленные, потерпевшие и преступники – без разбору. Они все взывали к нему. Винсент уже жалел о своем даре. Лучше бы его не было вовсе. То, что в детстве представлялось ему игрой, теперь стало бедой. Он не желал приобщаться к чьей-то чужой боли, не хотел знать людей лучше, чем они сами знали себя.
Чтобы отгородиться от собственного ясновидения, он стал носить черную шапку, связанную из металлической пряжи. Он нашел эту шапку в Нижнем Ист-Сайде. Там же, где когда-то купил свою первую книгу о магических практиках. Винсент никогда не рассказывал Френни правду, откуда он вообще узнал о существовании «Мага»: прочел о нем в одной из отцовских книг. Доктор Берк-Оуэнс изучал фольклор, историю магии и юнгианские архетипы и собрал неплохую библиотеку по теме. Винсент тогда был ребенком, но уже знал, чего хочет. Ему хотелось быть лучшим во всем, что он делает. Любой ценой. Он искал «Мага» повсюду, но продавцы во всех книжных смеялись над ним и говорили, что все экземпляры давным-давно сожжены. И вот однажды ему повезло. Прямо на улице он познакомился со старым потасканным наркоманом, продававшим магические прибамбасы, которые складировал в комнате в полуразрушенном заброшенном здании. Именно там, в старой тачке, среди непонятного хлама, прикрытого потрепанным пледом, Винсент и нашел вожделенную книгу. Он отдал за нее пятьдесят долларов, которые вытащил из кармана пальто кого-то из папиных пациентов, и нитку жемчуга, украденную из маминой шкатулки с украшениями. Он думал, что продавец даже не подозревает об истинной ценности книги, но старик покачал головой и сказал:
– Давно мечтал от нее избавиться. Ты с ней осторожнее, а то заведет тебя на кривую дорожку. Это тяжкая ноша, потом сам поймешь.
Когда Винсент вернулся в поисках металлической шапки, оказалось, что старый торговец уже давно сгинул. Здание, где он обретался, теперь захватили сквоттеры. Они попытались прогнать Винсента, когда он осматривал бывшую комнату старика и нашел шапку, забытую на полке. Как будто специально оставленную для него. Взбешенный Винсент выстроил стену огня, вызвав пламя из ниоткуда, и сквоттеры отступили. Как ни странно, но именно здесь, в этом ничейном заброшенном здании, Винсент чувствовал себя так, словно вернулся домой. Он помнил правила магии, которым его научила тетя. Первое правило: Не навреди, – но Винсента манил другой мир. Порча, проклятие, сглаз, заклинания на духовную хворь – эти порочные практики быстро затягивают, особенно если клиенты готовы платить за работу хорошие деньги.