– Мы его не отпустим, – сказала Френни.
– Конечно, нет, – кивнула Джет.
В сумерках кто-то постучал в дверь. Сестры переглянулись. Они знали, кто это.
– Он тебе поможет, – сказала Джет. – Только ты дай ему тебе помочь.
Несмотря на ледяной моросящий дождь, Хейлин пришел без шляпы и без зонта. Френни так резко распахнула дверь, что он испуганно вздрогнул, хотя и ждал, что ему откроют. Гарри вышел в прихожую следом за Френни и теперь встал на пороге, охраняя вход.
– Можно войти?
Хейл держался строго и официально, как будто пришел к совершенно чужим людям. Он даже не попытался обнять Френни. Впрочем, это и не удивительно. Они не виделись уже очень давно и в последнюю встречу расстались не лучшим образом. Френни молча кивнула. Хейлин вошел в дом и снял мокрый плащ, под которым обнаружился китель военно-морского флота. Френни ошеломленно застыла. Она знала, что Хейл записался в армию, но все равно растерялась, увидев его в военной форме. Как будто мир перевернулся с ног на голову. Тот Хейлин, которого она знала, сбежал бы в Канаду, приковал бы себя цепью к ограде Пентагона, может быть, даже сел бы в тюрьму. Но сейчас перед ней был совершенно другой человек: взрослый мужчина, военный врач, незнакомец.
– Только не спрашивай: «Как ты мог?» – сказал он, заметив, как она изменилась в лице. – Так будет лучше. Уж точно лучше, чем дожидаться повестки. Я не хочу на войну, но как врач я смогу хоть кого-то спасти.
Они прошли в кухню, и Френни заварила им чай для смелости по собственному рецепту. Сейчас он был нужен обоим.
– Ты на ней не женился, – сказала Френни с напускным безразличием. К щекам прилил жар, но она как-то сумела изобразить спокойствие. – На этой Эмили.
Хейл пожал плечами.
– Эта Эмили достойна лучшего, чем выйти замуж за человека, который ее не любит.
– Ясно.
– За нее можешь не волноваться. Она встретит кого-то другого. Кого-то, кто лучше меня.
– Вряд ли есть кто-то лучше.
– Тебе хочется обсудить вопросы любви и брака? Ты для этого мне позвонила? Столько времени не появлялась, и вдруг… Мне передали, что это срочно.
– Мне нужна твоя помощь, – сказала Френни и добавила после секундной паузы: – Я испекла шоколадный торт с ромом. Будешь? – Торт она испекла еще утром, и весь дом пропитался его упоительным ароматом. Они оба слегка опьянели от одного только запаха.
Хейл рассмеялся.
– И что же это за помощь, которая требует взятки? Не тяни, Френни. Говори прямо.
– Помощь нужна Винсенту. Его дата рождения выпала первым номером в лотерее.
– Черт.
– Ему нельзя на войну.
– А остальным, значит, можно?
– Я не знаю. Но Винсенту точно нельзя. Его это сломает.
– Он так отличается от всех остальных?
– Да, – сказала Френни.
Она вспомнила день, когда медсестра попыталась похитить Винсента из роддома. Он был таким тихим, когда его нашли. Его глаза были распахнуты так широко. В тот день Френни и поняла, что должна беречь брата и защищать от всех бед.
– Потому что он гомосексуалист? Многие гомосексуалисты служат своей стране, и в храбрости с ними сравнятся немногие.
Френни опешила и не нашлась что сказать.
– Конечно, я знаю, – сказал Хейлин. – Знаешь ты, значит, знаю и я. Было время, когда я знал все, о чем ты думаешь, Френни. Или думал, что знаю.
– Стало быть, ты умеешь читать мысли?
– Я простой судовой врач без каких-то особенных полномочий. Я ничем не сумею ему помочь.
– Ему нельзя на войну не по этой причине. Винсент не может причинить вред человеку. Кому бы то ни было. Никому, никогда. – Таково первое правило магии: Не навреди. – И если его заберут во Вьетнам, он не вернется. – Каждому, кто обладал ясновидением, сразу было понятно, что ее брату отпущен судьбою короткий срок. – Ты можешь помочь, и я знаю как. Я бы не стала тебя просить, если бы был другой выход. Но это единственный вариант.
– А что будет со мной, если я выполню твою просьбу? Я сяду в тюрьму?
– Думаю, нет.
– Ты так думаешь? Потрясающе. Впрочем, так было всегда. Я хоть что-нибудь для тебя значу или я просто пешка в твоей игре?
Френни закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Нет, только не это, – растерянно пробормотал Хейлин. Френни плакала очень редко, и ее слезы его напугали. – Хорошо, ладно. Я сделаю все, что ты хочешь. Если ты хочешь меня утопить, я согласен пойти на дно. Только не плачь.
Френни вытерла слезы и села к нему на колени. Она знала, что этого делать нельзя, но ей было уже все равно.
– Френни, – простонал Хейлин, как будто ему было больно. – Только не начинай все сначала.
– Ты до сих пор злишься, что я тогда не нырнула за тобой в пруд. И что не увела тебя с вечеринки по случаю твоей помолвки.
– Сейчас это не важно. – Хейлин покачал головой. – Помогая тебе, я могу загреметь в тюрьму, так что давай не будем вспоминать этот проклятый пруд.
– Я хочу объяснить! Я физически не могу погрузиться под воду. Я не могу утонуть. Никто из нашей семьи не может утонуть, если только не напихать нам в ботинки камней.
Хейл рассмеялся.
– Так вы ведьмы?
Скорее всего, он не поверил ее рассказу, но все равно поцеловал ее и сказал, что ему безразлично, ведьмы они, чародеи, зомби или республиканцы. Он сам – взрослый, разумный человек, дипломированный врач – готов загубить ради нее и карьеру, и жизнь, так зачем беспокоиться о таких пустяках? Главное, они снова вместе. И вольны делать все, что им хочется, по крайней мере в постели. С глазами, полными слез, она сказала, что это не пустяки, что она проклята, как и все женщины рода Оуэнсов, которые губят своих любимых, и она, Френни, еще не придумала, как снять проклятие.
– Так ты поэтому всегда от меня убегала? – Хейлин чуть отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза, и увидел в них горечь и боль. – Что же ты сразу мне не сказала, Френни? Я знаю, что делать. Мы обманем проклятие. Мы не поженимся и не будем жить вместе. Мы забудем слово «любовь». Это ваше проклятие останется с носом. Мы его перехитрим. Мы исключим это слово, которое надо забыть, из всех разговоров. Мы ни разу не произнесем его вслух. Даже в мыслях не произнесем. И тогда нам ничто не помешает быть вместе. – Он на секунду задумался и пожал плечами. – Или почти ничто.
Они поднялись в ее комнату. Перед тем как снять китель, Хейлин вынул из внутреннего кармана свое направление на место воинской службы. Ему предстоит ехать в Германию, где он поступит на службу в хирургическое отделение военного госпиталя, где будут лечиться тяжело раненные бойцы, доставленные из Вьетнама. До вылета оставались считаные недели.
Как только они оказались в постели, Френни поняла, что больше не может противиться своему чувству, которое нельзя называть вслух. Ей вспомнилось одно утро у тети Изабель, когда она проснулась совсем-совсем рано и вышла в сад. На улице было еще темно, и только восточный краешек неба уже окрасился бледным предрассветным свечением. В траве сидел кролик. Крольчиха. Френни поставила перед ней блюдце с молоком, стараясь не подходить слишком близко, чтобы ее не спугнуть. Я никогда не стану такой, как ты, мысленно поклялась она. Я останусь собой и не буду притворяться кем-то другим. И вот наконец все сбылось. Это было прекрасно: быть собой, женщиной, которая знает, что значит любить и быть любимой. Они притворятся, что никакой любви нет, но они будут знать правду. Френни больше не пряталась от Хейлина, она вся раскрылась ему навстречу и сказала ему, что она всегда знала, что ждет ее в будущем, и Хейлин ответил, что если так, то она должна была знать еще с их первой встречи, что они созданы друг для друга.
В ту зиму Винсент так и не сказал Уильяму дату своего призыва. Желая избежать бурной прощальной сцены, он начал потихоньку отдаляться. Взял за правило уходить с Чарльз-стрит сразу же после секса. Сделался неразговорчивым. Замкнулся в себе. Он подолгу разглядывал улицу за окном, словно пытаясь запомнить все до мельчайших деталей, на случай, если он никогда больше этого не увидит. Ему не хотелось идти на войну, которую он считал несправедливой. Он не любил и не умел воевать.
– Я тебя чем-то обидел? – не выдержал Уильям. – Ты на меня злишься?
– Конечно, нет.
Но Винсент сам слышал в собственном голосе горечь и злость. Его бесило, что он оказался в такой ситуации, когда чувствовал себя предателем и трусом.
Он принялся постепенно уносить свои вещи из квартиры Уильяма. Каждый вечер он забирал из комода, где хранилась его одежда, то две-три рубашки, то джинсы, то пару носков. Он забрал свой кофейник, расческу, собачью миску для воды.
– Думаешь, я не вижу, что ты затеял? – спросил Уильям.
– Я избавляюсь от ненужных вещей. Что в этом такого?
– Ты готовишься уходить. Я знаю, как это бывает, когда человек закрывается от тебя. Я вырос бок о бок с таким человеком. У меня большой опыт. Когда ты в последний раз оставался здесь на ночь? Ты собираешься меня бросить.
Винсент потянулся поцеловать Уильяма, но тот отстранился.
– Ты больше мне не доверяешь, – сказал Винсент.
– Все наоборот, – сказал Уильям. – Это ты мне не доверяешь.
Винсент снова замкнулся, он не желал ничего обсуждать. Он уже все для себя решил. Он не допустит, чтобы Уильяма сломила печаль, предназначенная для него одного. Неужели проклятие все же догнало его и погубило всю радость? Он вернулся в заброшенный дом в Нижнем Ист-Сайде, где когда-то держал свой подпольный магический магазинчик. Он принес с собой «Мага», спрятав за пазухой, прямо над сердцем. У него словно было два сердца, бьющихся друг о друга: его собственное и книжное. Все эти годы книга была его ближайшим другом, единственным другом. С тех пор как она появилась у Винсента, ему не нужен был больше никто. Но теперь все изменилось. Теперь он встретил Уильяма. В темном заброшенном здании, где стены разрисованы граффити, Винсент достал из нагрудного кармана рубашки их совместную фотографию, которую Уильям сделал в ту ночь, когда они в первый раз были вместе. Любовная магия может быть очень жестокой, стремительной, необратимой и не оставляющей выбора человеку, для которого предназначается. Это поистине черная магия, но Винсент не сомневался, что так будет лучше. Всякая магия хороша, если она спасает любимого человека от боли и горя. Он разорвал фотографию пополам, отделив Уильяма от себя. Он принес все, что нужно, чтобы свести на нет их влечение друг к другу. Его собственная кровь, черная краска, булавки, сломанное крыло птицы, кусочек тонкой свинцовой проволоки. Он мог сделать так, чтобы Уильям вообще забыл о его существовании. Есть такой способ: эмоциональная маскировка. Смотришь на человека, которого раньше любил, и не понимаешь, кто это. Уильям забудет голос Винсента, забудет его прикосновения, забудет их общую историю. Сам не зная почему, Уильям выкинет все, что может напомнить ему о Винсенте: письма, которые он писал, пленку с записью «Я бродил по ночам». Откроет книгу, подаренную Винсентом, и не вспомнит, откуда она у него взялась. Уберет с кровати вторую подушку.