Он зашел в магазин канцелярских товаров и купил авиапочтовый конверт. Потом сел в кафе, заказал кофе и написал письмо сестрам. Он написал Джет, что тот день, когда они с Френни примчались в больницу и узнали, что она жива, был одним из самых счастливых дней в его жизни. Он написал Френни, что помнит сказку, которую она рассказывала ему в детстве: сказку о менестреле, потерявшем свой голос.
Он написал, что когда вспоминает о прошлом, то представляет, как они все втроем лежат на полу в кухне и подслушивают разговоры отца с пациентами. Дети, запертые в доме, откуда они все мечтали скорее сбежать, – в доме, который Винсент теперь вспоминает с тоской и любовью.
Вы обе всегда выручали меня, когда я нуждался в поддержке и помощи. Надеюсь, я был достоин такой доброты.
Мы ошибались насчет проклятия Марии. Просто именно так и устроена жизнь: ты теряешь все, что любишь. В этом смысле мы ничем не отличаемся от всех остальных.
Он бросил письмо в почтовый ящик на главпочтамте и там же отправил посылку на адрес Эйприл в Калифорнии. В посылке были проигрыватель и коротенькая записка: Моей дорогой Реджине, которой я дал обещание и теперь выполняю.
Он не стал писать Уильяму. Миссис Дюран уже обо всем позаботилась.
Он запихал свой рюкзак в урну в парке, где его точно найдут, когда его самого уже не будет. В рюкзак он сложил все, что у него было, в том числе ключ от дома номер 44 на Гринвич-авеню. Этот этап его жизни закончился, и он больше к нему не вернется. Друзья мадам Дюран договорились с администрацией Тюильри. В парке развесили афиши, зрители уже собирались. Все было пронизано ожиданием. Во Франции знали музыку Винсента, и его «подпольную» запись часто крутили на радио.
Винсент надел черный костюм. Во внутренний карман пиджака он положил их с Уильямом фотографию, сделанную в Калифорнии, когда весь мир был открыт перед ними. Они гуляли по набережной в Сан-Франциско и попросили прохожего сфотографировать их вдвоем. Они стояли в обнимку, и небо над ними было ослепительно-голубым. Сегодня вечером, перед концертом, Винсент выпил кизиловую настойку, которую приготовила ему мадам Дюран, чтобы к нему вернулся голос.
Он назначил концерт на вечер Самайна, в канун Дня Всех Святых, в ночь смерти и преображения. Черное небо полнилось звездами, и листья каштанов свернулись от холода, что внезапно обрушился на Париж. Винсент стоял на мосту рядом с Лувром – лицом к толпе. Фонари в парке мерцали, как светлячки. Именно это мгновение он видел в черном трехстворчатом зеркале, когда ему самому было четырнадцать. И вот гул толпы стих, и Винсент запел. Он пел песни, написанные в Нью-Йорке, начав с «Я бродил по ночам». У него были свои поклонники, но большинство зрителей, собравшихся в тот вечер в парке, никогда раньше о нем не слышали. Последняя песня – опять «Я бродил по ночам» – была как река, в которой он с радостью бы утонул.
Вот что делает с нами любовь. Ты не бросаешь попыток, несмотря на усталость. Ты не бросаешь попыток, хотя в сердце твоем только пепел, а в душе – ничего, кроме прошедшего времени.
Он чувствовал, как в крови разливается аконит, принятый незадолго перед концертом. Его дыхание сбивалось, сердцебиение замедлялось, а вместе с ним замедлялось и время. И этом замедленном времени он видел все, чего никогда раньше не видел. Мерцающий мир. Те, кого он любил и кто любил его самого. Дары, которые он раздавал. Годы, которые прожил. В эти мгновения он был невероятно красивым. Зрители смотрели как завороженные, позабыв обо всем остальном. Парк окутала тишина. Из травы вырвались белые мотыльки. Они поднимались все выше и выше, пока не исчезли в черном ночном небе.
Винсент был благодарен, что сможет уйти так красиво, оставив прежнюю жизнь позади. Он упал на глазах у толпы, и врач – старый друг мадам Дюран – констатировал смерть, наступившую в 23:58. Еще в канун Дня Всех Святых. Ближе к ночи похолодало. Пошел мелкий дождь. За телом приехала частная «скорая». Были вызваны журналисты, чтобы они засвидетельствовали смерть музыканта. Листья каштанов свернулись на холоде, и все, кто был в парке, словно онемели. Все окутала тишина, только ревела сирена «скорой», увозившей тело, а потом, сразу после полуночи, шум дождя превратился в дробный стук града, бьющего наотмашь по тротуарам и листьям каштанов.
Мадам Дюран занялась организацией похорон, стараясь устроить все побыстрее, пока ни у кого не возникло вопросов. Она наложила на Винсента очень древние чары отвода глаз. L’homme invisible. Человек-невидимка. Теперь никто никогда не узнает подробностей его жизни, даже если возьмется выяснять специально. Но все равно сообщение о его странной смерти появилось во всех газетах. Были разные домыслы и утверждения: кто-то думал, что Винсент покончил с собой, кто-то считал, что это было убийство. У гостиницы в Маре, где жил Винсент, устроили маленький мемориал, тротуар перед входом был завален цветами, лежавшими грязной ароматной кучей. Горели белые свечи, чей воск ручьями стекал в канаву. Все радиостанции крутили «Я бродил по ночам», и люди, которые даже не слышали о Винсенте, напевали его слова по дороге с работы домой.
Похороны проходили на кладбище Пер-Лашез, открытом Наполеоном в 1804 году. Самолет Френни и Джет опоздал на несколько часов, рейс задержали из-за бури в Нью-Йорке. Уильям летел вместе с ними. Он был в черном костюме и взял с собой только маленький кожаный рюкзачок. Всю дорогу Уильям пребывал в глубокой задумчивости, полностью погрузившись в себя, и казался таким отрешенным, что сестры подумали, будто он знал все заранее. Как человек, обладающий провидческим даром, он мог уже в самом начале знать, что когда-то ему предстоит ехать в Париж на похороны любимого человека.
Они взяли такси и поехали к главному входу на кладбище на бульваре Менильмонтан. Уильям сказал водителю, что заплатит ему вдвое больше тарифа, если тот будет гнать как сумасшедший, невзирая на светофоры.
– Нам надо успеть, – сказал Уильям.
– Мы успеем, – уверила его Джет.
Френни просто смотрела в окно. После известия о смерти Винсента она замкнулась в себе и почти перестала разговаривать. Она должна была уберечь брата, но все же не уберегла. Все пошло наперекосяк, и Френни винила только себя. Приехав на кладбище, они сразу же потерялись среди каменных ангелов и надгробий и, наверное, еще долго бродили бы по аллеям, если бы мадам Дюран не отправила на поиски пропавших американцев своего молодого знакомого, который и проводил их к свежевыкопанной могиле.
– Здесь легко потеряться, – сказал молодой человек.
– Да, – согласились сестры.
Никогда прежде они не чувствовали себя такими потерянными и растерянными. Почему каждый раз, когда они пытаются думать о брате, их мысли как будто тонут в тумане?
– Это очень старое кладбище, настоящий город мертвых, – сказал их провожатый, одетый так же, как мог бы одеться Винсент. Длинное черное пальто, черные джинсы, замшевые ботинки.
У сестер не укладывалось в голове, что Винсент мог умереть от сердечного приступа в столь юном возрасте, но таково было заключение врачей. Мир без Винсента стал пустым и нелепым. Сестры решили, что в день прощания с братом они не наденут черные траурные одежды. Они решили прийти на похороны в белых платьях, которые Джет нашла в секонд-хенде рядом с отелем «Челси». И Френни только теперь сообразила, что это были за платья.
– Они же свадебные! – раздраженно прошептала она.
– Ты сказала, что надо белые. Других белых там не было, – виновато пробормотала Джет.
Хотя был ноябрь и было холодно, они все разулись и встали возле могилы босыми в знак уважения к покойному. Другие приглашенные были друзьями Агнес и, как оказалось, Сюзанны Оуэнс. Все прошло быстро, как, наверное, и хотелось бы Винсенту. Он не любил избыточного проявления чувств, если это не истинная любовь, когда сколько бы ни было чувств, их все мало. Агнес обняла сестер и расцеловалась с Уильямом в обе щеки.
– Очень приятно с тобой познакомиться, – тепло сказала она ему. – Я много о тебе слышала, и вот ты здесь.
После кладбища все отправились на поминки, в маленький ресторанчик неподалеку. В крошечном зале горели свечи, хотя на улице было еще светло. Рисунок на обоях создавал трехмерные оптические иллюзии, вместо стульев стояли широкие кресла, обитые бархатом.
– В молодости мы с Сюзанной частенько захаживали сюда, – сказала Агнес Дюран. – И в кафе в парке Тюильри, где я встретила Винсента. Мы с Сюзанной были так похожи, что все думали, будто мы сестры.
– Вот мы совсем не похожи, хотя мы сестры, – сказала Джет и взяла Френни за руку. У нее было странное чувство, словно эта мадам отобрала у них Винсента.
– Я имела в виду, у меня ощущение, как будто мы с вами одна семья, – проговорила мадам Дюран, пытаясь пригладить встопорщенные перья Джет.
– Спасибо, – сказала Френни. – Но поймите, пожалуйста, что мы потеряли родного брата.
– Конечно. Я ни на что не претендую. И я очень сочувствую вашему горю.
Френни почему-то не верилось в искренность ее слов, но тут подали ужин, и это ее отвлекло. Среди прочих закусок были устрицы и сыры. Такса хозяина ресторана устроилась спать в одном из бархатных кресел.
И только потом Френни сообразила, что за столом нет Уильяма. Наверное, он так и остался на кладбище, не в силах покинуть любимого человека. А они все ушли и бросили Уильяма одного в такую тяжелую для него минуту. Как же так можно?!
– Я сейчас вернусь, – сказала она Джет и выскочила на улицу, надеясь, что у нее получится отыскать путь обратно к могиле. Уже вечерело. Френни металась по улицам в меркнущем свете дня, чувствуя, как паника подступает к горлу тугим комком, но все же нашла вход на кладбище.
К вечеру похолодало еще сильнее, каменные дорожки покрылись наледью, дыхание Френни клубилось стылыми белыми облачками, ее белое платье было слишком воздушным и легким для такого студеного вечера. Могильщики закапывали могилу, бросая в разрытую яму комья мерзлой земли. Френни остановилась. Ей казалось, что сердце сейчас разорвет грудь изнутри.