Когда наступила весна и зацвела сирень, Френни придумала такую штуку: она накупила красивых блокнотов для дневников и сложила их стопочкой на бюро в комнате имени Марии Оуэнс в библиотеке. Девочки, сомневавшиеся в себе и еще не нашедшие свое место в мире, потихоньку разобрали блокноты. Проходя мимо озера Лич-Лейк, Френни не раз наблюдала, как кто-то из этих девчонок сидит на камне и что-то яростно пишет в своем дневнике, в явной уверенности, что слова могут спасти.
Пришло лето, и прилетел воробей. Но на этот раз птицу, могущую принести в дом несчастья на целый год, встретил Льюис, сидевший на каминной полке в гостиной. Бедный воробушек мигом вылетел в окно.
– Отлично сработано, – сказала ворону Френни.
Несмотря на похвалу, Льюис нахохлился, настороженно поглядывая на Френни. Так получилось, что они оба любили одного и того же человека. Это было единственное, что их связывало, зато крепко-накрепко.
– Хоть ты меня и не любишь, я все равно угощу тебя печеньем, – сказала Френни. Она знала, что ворон любит анисовое печенье, и как раз напекла целый противень. Она давно думала, как им с Джет зарабатывать на жизнь. Все счета за содержание дома оплачивались из собственного целевого фонда, но теперь у сестер не было магазина, как не было и никакой постоянной работы. Френни передала библиотеке весьма ощутимую сумму и, кажется, поторопилась. Денег на жизнь практически не осталось. Одно время Френни подумывала о том, чтобы делать выпечку на продажу, но это занятие требовало слишком много времени и труда. Ее печенье всегда получалось слегка суховатым, и вряд ли бы оно хорошо продавалось, а ингредиенты для шоколадного торта с ромом стоили очень недешево – один только качественный шоколад уже пробивал брешь в бюджете, а ведь еще нужен ром, причем настоящий и выдержанный, – и затраты бы не окупились.
В магазине готового платья требовалась продавщица, но когда Френни пришла предложить свою кандидатуру, владелица магазина сказала ей, что вакансия уже занята. Она еще не успела договорить, как у нее на языке вздулся нарыв. Ну и ладно, решила Френни. Тем лучше. Она совершенно не интересовалась нарядами и постоянно ходила в одном и том же черном платье и красных сапогах, которые были облеплены спекшейся грязью и давно нуждались в замене каблуков. Она получила отказ и в аптеке, и в бакалейной лавке. Пекарь аж побледнел от страха, когда Френни вошла к нему в булочную. Его покупатели не очень-то любят анис, сказал он, а что касается рома в торте… люди этого не поймут. Городские торговцы изо всех сил старались быть обходительными и вежливыми, хотя на их лицах читался панический страх, когда Френни Оуэнс входила в их магазины и колокольчики над их дверями отказывались звонить. Таково было воздействие Френни на окружающий мир. Ее ледяные манеры обездвиживали все вокруг.
– Вряд ли вам подойдет эта работа, – сказал Френни владелец книжного магазина, когда она пришла спросить, нет ли у них вакансий. – Может быть, вашей сестре?
Конечно, жители города предпочли бы общаться с Джет. Она была лучше воспитанна и к тому же добрее и мягче, и приличнее с виду. Френни с ее вечно растрепанными, непослушными огненно-рыжими волосами, в черном заношенном пальто, и вправду выглядела дикаркой. Она сильно похудела и стала такой же нескладной, как в детстве. Даже когда Френни пудрила щеки, она все равно казалась угрюмой и неухоженной. И эти ее сапоги… Они выдавали ее с головой. Красные, как разбитое сердце. Женщина из Оуэнсов до мозга костей.
Летом Френни скучала по Винсенту еще сильнее. Она ходила на озеро Лич-Лейк и подолгу плавала голышом в холодной зеленой воде. За все время к ней не пристала ни одна пиявка. Только стрекозы летали над озером, сверкая прозрачными крыльями.
Ты знаешь, кто мы, сказал ей Винсент в то первое лето, и она знала уже тогда, но не хотела сама себе в этом признаться. Ей не хотелось, чтобы ее осуждали из-за истории их семьи. Не хотелось, чтобы на нее вешали ярлыки и считали отверженной. Ей хотелось быть свободной: птицей, парящей над Центральным парком, отдельно от хрупкого мира. Но теперь все это было уже не важно. Закрыв глаза, Френни плыла сквозь камыши у берега. На глубине вода становилась прозрачно-синей. В городке говорили, что это озеро было бездонным. Ходили слухи о древних рыбах, живущих в темных глубинах Лич-Лейк, о существах, что скрывались от мира уже сотни лет, но Френни видела только лягушек у берега и редких угрей в камышах.
Однажды она заметила, что за ней наблюдают какие-то девчонки. Она подплыла к берегу, спряталась за кустами терновника и быстро оделась.
– Вы хорошо плаваете, – сказала ей одна из девчонок.
– Спасибо, – ответила Френни, выжимая волосы. Стекавшая на землю вода была ярко-красной. Девочки бросились прочь со всех ног, и только одна осталась стоять на месте. Та, которая заговорила с Френни.
– Это кровь? – спросила она.
– Нет, конечно. Это краска для волос.
Это было ни то, ни другое. Просто именно так ее волосы реагировали на воду, но Френни не собиралась объяснять это десятилетней девчонке. Она в принципе не любила детей. И не любила себя, когда сама была маленькой.
Остальные девчонки уже карабкались вверх по скалистому берегу.
– Это опасно, – крикнула Френни. Никто не слушал ее, кроме той девочки, что осталась. – Впрочем, это не мое дело, – сердито пробормотала Френни.
– А вы правда не можете утонуть? – с любопытством спросила девочка.
– Каждый может утонуть. В надлежащих условиях. – Девочка была совершенно обычной, но в ее взгляде читался живой и пытливый ум. – А почему ты спросила?
– Я думала, вы ведьма.
– Правда? – Френни надела сапоги. Она носила их круглый год. Даже летом. В них было удобнее, чем в галошах для сада. – Кто тебе это сказал?
– Все так говорят.
– Ну, все не знают всего. – Френни сама удивилась тому, как сердито звучит ее голос. Она заметила уголок синего блокнота, торчавший из рюкзачка девочки. Одного из тех блокнотов, который она сама оставила в библиотеке. – Ты пишешь? – спросила она.
– Я пытаюсь, – сказала девочка.
– Не пытайся, а делай. – Френни вдруг поняла, что говорит в точности как тетя Изабель, когда та злилась. Ей не хотелось быть скучной занудой и не хотелось обидеть эту умную, смелую девочку, поэтому Френни сменила тон: – Но попытка – это уже начало. О чем ты пишешь?
– О своей жизни.
– Ясно.
– Если все записать, будет уже не так больно.
– Да, наверное, – сказала Френни.
Девочка побежала к подружкам. Она помахала Френни на прощание, и женщина помахала в ответ.
По дороге домой Френни решила, что девочка была права. Полезно записывать свои мысли, чтобы привести их в порядок. И пока будешь писать, можно выявить чувства, о существовании которых ты даже не подозревала. В тот же вечер Френни написала длинное письмо Хейлину. Она никогда никому не рассказывала о том, что шепнула ей тетя с последним вздохом. Но теперь она записала эти слова на бумаге и поняла, что всегда в это верила, несмотря на проклятие.
Люби больше, сказала ей тетя. Не меньше, а больше.
Вновь начав работать в саду, Джет вспомнила, как сильно ей это нравится. Под ее чуткими руками все цвело пышным цветом. Она посадила зеленый лук, капусту и мяту, руту, базилик и рокамболь. Она посадила лимонно-пахнущий тимьян, лимонную мелиссу, лимонную вербену, наперстянку и циннию, а еще розмарин и лаванду у задней двери, где они всегда росли при тете Изабель. Преподобный Уиллард дал ей несколько луковиц, чтобы она тоже выращивала нарциссы и приносила на кладбище цветы из собственного сада. Белые с ярко-оранжевой сердцевинкой, золотистые, желтые, как свежевзбитое масло. Когда нарциссы цвели, Джет всегда плакала, потому что еще один год прошел, и время летело так быстро и неумолимо.
Более опасные растения, заказанные у Оуэнсов с фермы в Рокпорте в штате Мэн, Джет выращивала в теплице, дверь которой всегда запиралась на ключ. Ни к чему лишний риск, а то вдруг в сад заберутся подростки и спутают ядовитый волчий аконит с коноплей. Там, за стеклом, она выращивала белладонну, болиголов и паслен, вызывающий галлюцинации и видения и входивший в состав колдовской мази, якобы дававшей ведьмам способность летать; черную белену, которую мужчины используют, чтобы влюблять в себя женщин, а женщины – чтобы вызывать дождь; мандрагору, чей корень, согласно легенде, истошно кричит, когда его вырывают из земли; дурман, средство от многих болезней, а также от сглаза, но лишь в малых количествах, потому что в больших он смертелен.
Однажды она увидела старую крольчиху Мэгги в траве рядом с теплицей, где та пряталась от Грача. Джет позвала сестру, и Френни подтвердила, что это действительно Мэгги, с ее черными усиками и печальными глазами.
– Давай отпустим ее на волю, – сказала Джет.
Френни быстро шагнула вперед и подхватила крольчиху на руки.
– И что теперь?
Джет пошла открывать калитку, и Френни послушно последовала за сестрой.
– Она просто-напросто заберется в чей-то чужой двор, – сказала Френни.
– Да, но это будет ее выбор.
Френни поставила крольчиху на тротуар. Та вся сжалась, застыв на месте и настороженно глядя на сестер.
– Ты свободна, – сказала Френни, взмахнув рукой. – Иди куда хочешь!
Мэгги встрепенулась и бросилась прочь, и больше Джет с Френни ее не видели.
– В добрый путь, – сказала Френни.
– Удачи, – крикнула Джет вслед крольчихе.
Грач вечно ходил следом за Джет, не отходя от нее ни на шаг, но однажды пропал на полдня, а вернувшись домой, привел с собой еще одного черного кота, которого назвали Воробьем. Потом Грач привел черную кошку, названную Куропаткой, а еще через день – огромного пушистого длинношерстного кота, получившего имя Ворон, потому что он не стремился общаться с другими кошачьими, зато явно хотел подружиться с Льюисом, пусть даже тот целыми днями дремал на солнышке на крыльце и не проявлял интереса к дружелюбным котам. Как выяснилось, Грач забирал кошек из местного приюта для бездомных животных, располагавшегося на другом конце города. Он выводил их наружу через разбитое окно и сопровождал на улицу Магнолий.