См.: Сигналы, 1906, № 2. С. 4
Бывший № 1. Места обитания
Что мы от них ждем?
Быть запоминающимся. Открытым. Произносящим речи. Главнокомандующим — чем-то имени самого себя. Институт. Фонд. Библиотека.
Клинтон — спикер (гонорар до нескольких сот тысяч долларов за раз). Авторские за книги.
Шредер — член наблюдательных советов, комитетов акционеров (газ, нефть, трубопроводы), советов управляющих музеев, фондов. Женился — и обновил сюжет.
Клаус — исследователь, автор. Влиять через идеи. Стиль пришедшего в политику из профессуры. «Мы живем в эпоху упадка Запада, упадка свободы и демократии»[227].
Джордж Буш — быть просто Бушем. Достаточно быть Бушем.
Ли Куан Ю — влиять, быть за кулисами. Быть тяжеловесом в политике — пусть скрытым. Азиатский стиль.
Коль — идеолог, мемуарист. Женился. Освежил обстановку.
Картер — дипломатия. Не скучно — вездесущий (сверхсложные события, Северная Корея, Куба, Ближний Восток).
Форд — успешно вкладываться в нефтедобычу.
Жискар д’Эстен — остаться в политике, стать автором любовного романа «Президент и Принцесса» (2009 г.). Французский президент, в летах, сошелся с принцессой — англичанкой.
Брандт — многолетний президент Социалистического Интернационала.
Шмидт — партнер и директор влиятельной газеты «Цайт», объединитель бывших глав государств. В 92 года объявил, что снова влюбился
Проди — профессор университета, глава Еврокомиссии. В конце 2010-х ограбили.
Блэр — советник корпораций и правительств, платный спикер, консалтинговая фирма, инвестор. Специальный посланник.
Берлускони — владелец футбольного клуба «Милан», подсудимый, бизнесмен, гедонист.
Быть мемуаристом. «Я как некто в мировой драме». Историкам оставить свои тексты, а не чужие.
И наслаждаться тем, что при нем даже небо зеленело, а при последышах — уже не то.
А еще что мы ждем от них?
Яркости. Подтверждения того, что мы в свое время сделали правильный выбор. И помощи — скажите нынешним, что их опять куда-то занесло.
Жесткая посадка. Суды
См.: Зритель, 1908, № 5. С. 10
Послевоенные суды известны.
А в мирное время?
Президенты, премьер-министры — бывшие и настоящие — и их суды.
Пиночет — в 1998 г. был арестован первый раз в Великобритании. До конца жизни (2006 г) находился под следствием и судами.
Сильвио Берлускони — расследования и суды «на потоке» (связь с несовершеннолетней, налоги, взяточничество, гражданские иски).
Страны, в которых национальный спорт — преследовать «нынешних» и «бывших». Это Южная Корея, Бразилия, Чехия.
Ро Дэ У, Чон Ду Хван, бывшие президенты Южной Кореи — суды за взятки и измену, осуждены.
Пак Кын Хе, бывший президент Южной Кореи, дочь убитого президента Пак Чон Хи, творца корейского экономического чуда — осуждена в 2018 г. (взятки, превышение полномочий).
Ли Мён Бак, бывший президент Южной Кореи — обвинен в коррупции и в 2018 г. приговорен.
Фернандо Колорди Мелу, в прошлом президент Бразилии (начало 1990-х) — импичмент по обвинению в коррупции, время от времени возбуждение новых дел (коррупция, взятки).
Лула да Силва, бывший президент Бразилии (2003–2011 гг.) — осужден по делу о коррупции и отмыванию денег.
Дилма Русеф, президент Бразилии (2011–2016 гг.) — подвергнута импичменту (в связи с делом Лула да Силва).
Мишел Темер, президент Бразилии (2016 — 1 января 2019 гг.) — проводится расследование в части незаконного финансирования партии.
Станислав Гросс, председатель правительства Чехии (2004–2005 гг.) — вынужденная отставка (покупка квартиры на средства от неподтвержденных доходов).
Петр Нечас, председатель правительства Чехии (2010–2013 гг.) — отставка в связи с рейдом полиции, обвинениями в адрес членов кабинета и личными подозрениями во взяточничестве.
Андрей Бабиш, председатель правительства Чехии с декабря 2017 г. — не прекращающиеся обвинения (мошенничество, киднеппинг, использование служебного положения).
Скрыться. Вильгельм II
См.: Теплая компания. С кем мы воюем. С. 16
Сколько людей должен уложить правитель, чтобы его выбросили из страны, а он дожил бы до преклонных лет, раскрываясь каждое утро, как цветок? Кайзер Вильгельм II нашел убежище в трехэтажном дворце, купив его — в усадьбе Дорн в Нидерландах, ныне музее. Цветущий парк, с розариумом, сосновой рощей и мавзолеем Вильгельма, плюс пять его любимых такс, под памятными камнями, похороненные вокруг. Жил во дворце 22 года, женился там второй раз на юной леди, ему — 63, ей — 34, срубил лично тысячи деревьев (это было хобби) и убил, с любовью охотясь, тысячи личин дичи.
Дожил до 82 лет. На первой мировой погибли больше 10 млн человек. Немцев — больше 1 млн. В изгнании опубликовал книжки: о цивилизациях, китайской истории, Месопотамии, Спарте и археологических раскопках. Да, еще книгу о балдахинах. Его Величество Балдахин!
«Целью моей деятельности всегда было благо моего народа и моего государства»[228]. Таким он хотел войти в историю.
1919 г. Нидерланды отказались выдать его. Суд над Вильгельмом II, как военным преступником, не состоялся.
1940 г., 15 мая. Нидерланды оккупированы. Вильгельм — внутри, в своем дворце.
14 июня. Немцы вошли в Париж.
17 июня. Вильгельм II пишет фюреру из своего поместья: «Находясь под глубоким впечатлением от капитуляции Франции, я поздравляю вас и весь немецкий вермахт с великой победой, дарованной Богом, словами императора Вильгельма Великого, произнесенными в 1870 г.: „Какой поворот событий случился по божьему промыслу!“»[229].
22 июня 1941 г. Не дожил 18 дней. Он был бы рад еще одному победоносному событию.
А, собственно, не он один. Один из самых убийственных, диктатор Стресснер, Парагвай, нашел уютное убежище в Бразилии, в гостевом доме, в городке Итумбиара. Судам не выдан. Прожил еще 17 лет, добрался до философского возраста в 94 года. В изгнании рыбачил и сражался в шахматы — был хорошим игроком. Давно это было? Да только что: 1989–2006 годы.
Царственный Бокасса, император Центральной Африки. По руки, по локоть, каннибал. Короновался за 3 года до переворота. Коронацию скопировал у Наполеона. Собственник замков во Франции, с башенками, как на тортах. В 1983–86 годах жил в изгнании в своем замке Хардрикур (Hardricourt), под Парижем. Вернулся в ЦАР в 1986 г., осужден, приговорен к смертной казни, помилован, выпущен по амнистии. Имел 17 жен, больше 50 детей, жил 75 лет, гораздо дольше, чем его враги. Замок Хардрикур XVIII века, башенки, 3 этажа, парк подстрижен, ныне — для свадеб, чтобы обниматься. Можете взять в наём.
Продолжать? Продлить списки? Чтобы люди эти могли прохлаждаться в днях своих, медленно доставая до старости? Жан-Клод Дювалье, Бэби-Док, печальное Гаити, 25 лет бытия во Франции, в войне за имущество. Когда? Да только что (1986–2011 гг.).
За что, Господи?
Не изведаны пути и помыслы Твои, ибо нет лучшего доказательства, что Тебя нет, когда живут — век, и хлебают суп, и кустятся в своих замках — эти жизнелюбивые существа. Медленно, с ощущением тепла, рассматривая свой парк, как дар чистого воздуха. Вспоминая, сколько блага они принесли.
А бывает, что и не живут.
Когда их ловят, а потом обрабатывают как добычу.
И солнце обещает нации новый благоуханный день.
Такие же, как мы
См.: Still More Russian Picture Tales by Valery Carrick. New York: Frederick A. Stokes Company Publishers. P. 46
Заколдованный круг
Если не лениться, то можно заметить, что люди во времени повторяют друг друга. Люди — аналоги. И как бы вы ни были особенны — вы повторяете чью-то линию жизни, может быть, даже тех же убеждений, того же характера и, в конечном счете, судьбы.
Как и история, мы движемся по кругу, встречая в прошлом тех, кто мог бы войти в круг нашей семьи, угадываем расположение — именно к нам, или нас — к ним. И наоборот: никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах.
Но они еще нам и урок. Их жизни завершены, подписаны, наши — нет. Мы можем от них оттолкнуться. Кто — реформатор, кто — уничижающий, кто — выше неба, а кто — просто никто. Мы можем внять их словам, когда еще своих у нас нет, чтобы понять — что происходит и что будет дальше.
Да, они — фигуры, исторические. Люди на поверхности истории. Не утонули в ней.
Но еще и наши современники.
Когда ты тратишь на чужой дневник пару дней, ты входишь в человека — в его конструкцию, в его идеи, в его свет или ужасные сны — гораздо больше, чем в ближних своих. Сегодняшних.
У нас вырван язык, когда мы говорим друг с другом.
Мы часто не можем быть вместе в сущем. Слишком больно.
И часто не можем сказать так сильно, как они сказали.
Без цензуры. Никитенко
Бессмысленно повторять за другими то, что сказано 100 или 200 лет тому назад. Жизнь идет по кругу, может быть, по заколдованному кругу, и хочется спросить себя, не нужно ли уйти в частную жизнь, если всё это — просто круг, и еще раз круг, и никак не вырваться из круга. Как сделать так, чтобы никто и никогда в 2018-м или в 2020-м году не написал того же, что в 1830-м или в 1843-м?
25 мая 1843 года, дневники знаменитого цензора Никитенко: «Важную роль в русской жизни играют государственное воровство и так называемые злоупотребления: это наша оппозиция на протест против неограниченного своевластия. Власть думает, что для нее нет невозможного, что ее воля нигде не встречает сопротивления; между тем ни одно ее предписание не исполняется так, как она хочет. Исполнители притворяются в раболепной готовности всё сделать, что от них потребуют, а на самом деле ничего не делают так, как от них требуют»[230].
Это классическая, учебная характеристика огосударствленной экономики «по поручениям», с крайней централизацией решений. По индексу восприятия коррупции мы находимся на 138 месте в мире (чем выше, тем хуже)[231].
30 декабря 1830 года. «Нам пришлось удостовериться в горькой истине, что на земле русской нет и тени законности. Умы более и более развращаются, видя, как нарушаются законы теми самыми, которые их составляют, как быстро одни законы сменяются другими и т. д. В образованной части общества все сильнее возникает дух противодействия, который тем хуже, чем он сокровеннее: это червь, подтачивающий дерево… Да сохранит господь Россию!»[232].
Это можно цитировать в учебниках, описывающих то, что нынче холодно называется «избыточное административное бремя» и «неравенство правоприменения».
Снова и снова, круг большой, со многими людьми, которые в разное время, при разных обстоятельствах говорят одно и то же: да сохранит господь огромную, древнюю страну от ошибочности, от ловушек, которые, кажется, всегда одни и те же.
Выскочка. Сперанский[233]
Весь век Россия славилась выскочками из низов. Меншиков, Шафиров, Демидов, Разумовские. А сколько иностранцев! Екатерина I — из служанок. Свежая кровь. И, наконец — сын благочинного Сперанский. Законодатель, «правая рука» Александра I, поповский сын. После него, до самого 1917 г., уже почти никто не забирался так высоко.
Отец — Васильев, мать — Федорова. По другим версиям — Уткин, Надеждин, Грамотин[234]. Сперанский — так записали в семинарии. Даже сегодня в Москве живут десятки Сперанских. Эта фамилия раздавалась широко.
Так что он в Российской империи — никто. Но особенный никто. Так быстро, как нож сквозь масло, проскользнуть из грязи в князи? 1772 г. — родился, с 8 лет — семинарии во Владимире и Суздале, 18 лет — «Главная семинария» в Александро-Невской Лавре, 20 лет — там же учитель математики, 23 года — учитель философии, секретарь Куракина — будущего генерал-прокурора Павла I, с 25 лет — в канцелярии генерал-прокурора, с 27 лет — «Ваше Высокородие», статский советник. 28 лет, при Павле I — секретарь ордена Андрея Первозванного, 29 лет — Государев статс-секретарь, генеральский чин, 30 лет — «душа» Министерства внутренних дел, заведует «государственным благоустройством»[235]. В 34 года — личные доклады Александру I, прямые поручения, 36 лет — взят на свидание с Наполеоном, 38 лет — государственный секретарь, «правая рука» Александра I. По сути — второе лицо в России.
И — падение. В 1812 году, в 40 лет «правая рука» отсечена. Заподозрен в измене, в служении французам — и сослан.
Как всё это знакомо! Когда в государстве нужно всё переустроить, всегда есть место свежим людям. Екатерина II, Александр II, Николай II — вокруг роились новые имена. Так было и в 1917 г., в 1930-х, в конце 1980-х годов. Разночинцы, коммерции наследники, кухаркины дети, юные пролетарии, завлабы.
И всегда вопрос один и тот же: что в них такого? За что такие карьеры? И почему такие частые низвержения? Письмо императору 16 марта 1812 г.: «Когда Вы вчера доверили мне горькую скорбь Вашего сердца об измене Сперанского, я видел Вас в первом пылу страсти и надеюсь, что теперь Вы уже далеко откинули от себя мысль расстрелять его»[236]. Расстрелять! И вправду, сколько выскочек были сосланы, выгнаны, заключены и расстреляны.
Так что же такого в Сперанском? Ответ — какой удобный человек! Мгновенное превращение в слова единожды высказанной мысли. Творец манифестов, работающий по 16–18 часов в день. Тот, кто немедленно, легко и со всей почтительностью придаст письменную форму, животворящую силу документа любому целеполаганию.
Он перекидывался, как мячик, от одного к другому, и всем нравился. Обходительный, ловкий, мягкий, готовая «правая рука». При Павле I от генерал-прокурора Куракина к таким же — Лопухину, Беклешову, Обольянинову. Каждый его брал. Дальше — к Трощинскому, в канцелярию Непременного совета, «президиум» Александра I. Нужен, очень нужен. Изумительный докладчик. Делающий всё ясным, понятным. Еще прыжок — к министру внутренних дел Кочубею и, наконец, финишная прямая — стать личным человеком Александра I. Все прыжки — за 13 лет. Еще и за лень себя ругал.
Прочь старцев! В 1812 г. Сперанскому — 40 лет, Александру I — 35 лет, Кочубею — 44 года. Счеты между своими. Одно и то же поколение. Прямые, чистые отношения письменной, думающей машины, Сперанского — и властей предержащих. Такого выскочки еще не было в Государстве Российском.
И только? Канцелярский писатель?
Стоит помнить, кем был Сперанский. Семинаристом от младых ногтей. Тем, кто не мог мыслить иначе, как образами грандиозного переустройства мира по правильным, совершенным образцам. Формовщик. Творить государство в вычеканенных, звонких формах, прилаженных друг к другу. Внести дух в каменные его дворцы. Бог «одарил его (человека — Я. М.) разумом, чтобы он искал во всем совершенства»[237].
Строить совершенное государство в России, где вместо хаоса будет механизм, ни в чем себе не противоречащий? Где человек включен, как часы, в надлежащее? Вот знаменитая реплика Сперанского. «Переполненный удивлением к Наполеону и Франции, сказал: „Там лучше установления, но у нас люди лучше“, т. е. русский человек мягок как воск; нужно только вылепить для него форму и со временем, постепенно, он сам собою в нее врастет. В этом смысле Сперанский <…> старался рассеять окружавший его хаос посредством бо́льшей системы и гармонии в устройстве разных частей управления: он принялся писать уложение, преобразовывать Сенат, разграничивать министерства, установлять порядок движения дел, давать образцы для составления бумаг, — одним словом, он, казалось, слепо веровал во всемогущество формы…»[238]. Тем не менее, желая, чтобы «должностные лица были не простыми машинами, но в сфере каждого деятелями самостоятельными и в то же время ответственными»[239].
Что он успел до «свержения» в 1812 г.? Конечно, не сам. Выслушивая, совещаясь. Упрощая, излагая ясным и торжественным языком, но, тем не менее, вкладывая и смыслы. Государственный совет, «администрация» царя. Место законодательных работ и совещаний с высшими. Его 100-летие — на знаменитой картине Репина 1904 года. И сегодня в России есть Госсовет.
Новое — Министерства, Комитет министров (зародыш правительства). Сегодняшние министерства — оттуда. Минфин, Минюст — их 200-летние юбилеи в 2002 г. родом от Сперанского.
Реформированный Сенат, подвигающийся к тому, чтобы стать судебной властью. Экзамены для чиновников. Протекционистский таможенный тариф. Рост налогов, попытки создать доходную базу и свести концы с концами в государственных финансах, сдержать денежную эмиссию. Что еще? Первые шажки к будущему освобождению крестьян. Отмена крепости в Прибалтике. На это Карамзин восклицал: «Что значит освободить у нас крестьян?… Падение страшно». И далее расписывал ужасы свободного существования крестьян, преданных «в жертву их собственным порокам, откупщикам и судьям бессовестным», без земли, их пьянство и злодейство. А также поля не обработанные, пустынные житницы и вред для государства[240].
Сперанского остановили в самом начале. Знаете, что он задумал? Ясную, строгую систему разделения властей — законодательной, исполнительной и судебной — сразу на 4-х уровнях: страна, губерния, округ, волость[241]. Государственная дума! Думы губернские, окружные, волостные. Сенат («есть верховное судилище для всей империи»)[242]. Суды губернские, окружные, волостные. И такие же «правительства» на всех уровнях, как бы они ни назывались — от министерств до волостных правлений. Плюс четкая выборная система. Вход, ценз — только для людей с имуществом. Между императором и прочими властями — Госсовет, узкое горлышко, «в коем все действия порядка законодательного, судного и исполнительного в главных их отношениях соединяются и чрез него восходят к державной власти и от нее изливаются»[243]. Через Госсовет («администрацию») власть императора абсолютна. Всё можно отменить, не разрешить, установить только по воле Е. И. В.
И — хитрость. Сперанский в «Плане государственных преобразований…» дал два варианта, на выбор Александра I — а) вся система только как оболочка, при «совершенном самовластии», б) «в самом деле ограничить его и умерить»[244].
На выбор. Как желаете. Как скажете.
В 1812 году высшие круги были в ужасе от выскочки. От потока изменений. От грозящей невыгоды. От страха потери власти, имущества, от будущего разброда в России. От одиночества Сперанского в келье. Пишет, замышляет, докладывает.
А дальше — дворцовая интрига, неосторожность, провокация, обвинение в измене, в финансовом расстройстве государства, в сношениях с Францией, в заговоре против власти — и падение. Теорию этому дал Карамзин. Ничего не менять! Плохи люди, а не институты. Нужно просто искать умных, добросовестных людей. «Всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надобно прибегать только в необходимости <…> никто не мыслил жаловаться на формы, или на образование: жаловались только на людей»[245]. «Государь, единственный законодатель, единовластный источник властей. Вот основание российской монархии…»[246]. Не трогать!
Госаппарат, вещь формальная, сам может стать силой довлеющей. Получать власть. Поворачивать умы. Укоренять идеи, чтобы лепить страну.
В России потом была еще одна впечатляющая демонстрация силы формы, силы канцелярии. В 1920-х генсек, начальник аппарата, захотел взять всю власть в стране. И взял.
Он обладал юридическим мышлением. С ним такое мышление впервые «вошло во власть» в России. Потом это еще трижды случилось в XX веке. Мышление формами, определениями, а затем уже смыслами действий. С ним легче кроить «сверху — вниз». Безлично насаждать теоретически правильные представления о том, как всё должно быть устроено, чтобы торжествовали справедливость и порядок.
Но жизнь неизмеримо богаче закона. Власть, в которой исключительно сильны формальное начало, абстракции, беременна потрясениями. Так и случилось в XX веке.
В России делатели, фавориты, проповедники были. А вот человека, мгновенно создающего письменный образ государства, — больше никогда не было.
Из-под пера Сперанского — манифест о вступлении на престол Николая I. Пункт за пунктом развеяны любые сомнения в престолонаследии. И какой слог! «Мы призываем всех Наших верных подданных соединить с Нами теплые мольбы их ко Всевышнему, да ниспошлет Нам силы к понесению бремени, Святым Промыслом Его на Нас возложенного; да укрепит благие намерения Наши, жить единственно для любезного Отечества, следовать примеру оплакиваемого Нами Государя; да будет Царствование Наше токмо продолжением Царствования Его, и да исполнится всё, чего для блага России желал Тот, Коего священная память будет питать в Нас и ревность, и надежду стяжать благословение Божие и любовь народов Наших»[247].
В марте 1812 г. сослан, оказалось — на четыре года. Увезен частным приставом в Нижний Новгород. Дальше в Пермь, а затем, по великому одолжению, в свою деревушку Великополье, под Новгородом. Ныне — Сперанская Мыза (от усадьбы остался один парк). Под полицейским надзором, c доносом на лиц, вступающих с ним в связь, со вскрытием писем, с подозрением в народе, что он — изменник.
«Школьники, вышедшие из гимназии <…>, преследовали его и не только кричали: „изменник“, но и бросали в него землею»[248]. «На каждой почти станции лишь только узнавали из подорожной, что едет семья Сперанского, осыпали его самою жестокою бранью»[249]. Французские военнопленные: «при случайно встрече на улицах они избегали „изменника своему отечеству“, гнушаясь принимать от него ту милостыню, за которою жадно протягивали руку другим»[250]. В долгах — закладывал «кресты и табакерки»[251].
Спасался книгами. «Я решился в деревенском уединении пройти все творения св. отцов, начиная от I-го века»[252]. Перевел труд Фомы Кемпийского «О подражании Христу»[253]. В 4-х книгах, всего 500 страниц, известнейший богословский труд. С 1805 г. «переводил по листочку в день, среди великих хлопот, по утрам вместо молитвы»[254]. Закончил в Перми. Ради чего? «Отличительное свойство сих книг в том, что они содержат и млеко для младенцев, и твердую пищу для совершенных»[255].
Что еще? Личный профессор дочери, давший ей школу жизни, мышления, языков. Занятия с детьми друзей. И еще — ему за 40 — стал изучать немецкий и еврейский языки по священным текстам. Кроме тех, что уже знал: латинский, греческий, французский, английский.
В 1813 г. смог передать письмо Александру I. «Враги мои могли очернить меня перед Вами, но никогда не отучат сердца моего желать Вашей славы, сохранения Вашего достоинства и кроткого правления»[256]. «Ваш разум и строгая с моей стороны логика были одни мои орудия; в них состояла вся тайна моих работ и успехов»[257].
А какой награды просит? «Свободы и забвения»[258].
С письма началось медленное возвращение Сперанского.
Возвращение — но кого? Человека, испытавшего удар огромной силы — упавшего неожиданно, с самых верхов жизни, когда исправлял целое государство. «В одной — в половине пылкой молодости — господствовали в нем свежая, еще ничем не обманутая сила, порывы смелой мысли, уверенность в плодотворность истины и надежда на успех; в другой, — после горечи нежданного, незаслуженного бесславия, — наступили горькое разочарование, сомнение в том, что считать общественною правдою и пользою, боязнь толков и пересудов, покорность действительности при неугасшем еще честолюбии, род душевной апатии при продолжавшейся умственной деятельности… С 1812 года благородные влечения прежнего времени во многом подчинились у Сперанского обыденным целям рядового придворного»[259].
Возвращался годами. 1816 г., 44 года — пензенский гражданский губернатор. 1819 г., 47 лет — сибирский генерал-губернатор. Повсюду — ревизии, очистка от коррупции, реформы в Сибири — вылечить ее. Сперанскому мы обязаны разделением Сибири на Западную и Восточную. 1821 г., 49 лет — спустя 9 лет снова в Петербурге. Но по-иному, никаких вершин и переустройств государства. Должности, поручения. Другой Сперанский, другой Александр I.
Никто и никогда не возвращается в России на ту же вершину, будучи изгнанным.
Но он всё-таки смог. Сперанский и его команда (где-то 20 человек) подготовили и издали «Полное собрание законов Российской империи» с 1649 г. (45 томов) и «Свод законов» (15 томов). В части «Полного собрания» — всего лишь за 4 года (1826–1830 гг.), и еще 3 года — для «Свода законов» (1830–1833 гг.). Тем самым создал прочную юридическую основу для жизни России на все будущие времена. Привел «отечественные <…> законы в ясность и твердый порядок»[260]. Мы и сегодня — через цепочку поколений — пользуем этот труд.
Труд, труд, труд. В этом был смысл жизни. Труд человеколюбивый, труд богоугодный. Он так и остался семинаристом. Вершить, наслаждаться, вдохнуть в формы государства дух порядка, любви. «Не делай другому того, что не желаешь себе сам».
Сперанский оставил нам еще один труд — любви. Как всё, что он делал — изнуряющий, изумительный.
Женился на девочке — англичанке 17 лет. С первого взгляда. «Мечтательный взгляд, кроткая и вместе тонкая улыбка, прекрасные светло-русые кудри девушки <…> душевная чистота и скромность». Он говорил: «Мне казалось <…> что я тут только впервые в жизни почувствовал впечатление красоты <…> обворожительно-гармонический голос довершил действие, произведенное на меня ее наружностью. Одна лишь прекрасная душа может издавать такие звуки, подумал я, и если хоть слово произнесет на знакомом мне языке это прелестное существо, то оно будет — моею женою»[261]. Произнесла — на французском. И стала женою. 1798 г. — свадьба, через 10 месяцев родилась дочь (всегда им любимая), еще через месяц — жена умерла. Вспышка горя, кажется, попытка самоубийства. Считается, что в его жизни женщин больше не было. Самому себе — обет? Монашество в миру? Семинарист мог так сделать.
Знаете, что он писал дочери? «Глупо иметь ум, не обращая его на добро; а добро сие состоит в том, чтобы приводить людей к миру и взаимной любви…»[262]. «Наука различать характеры и приспособляться к ним, не теряя своего, есть самая труднейшая и полезнейшая на свете»[263]. Этим заполнены письма — учить, успеть сказать, создать человека, образовать, любить.
— Господь с тобой! — так он заканчивал ей письма. Это же хочется сказать ему.
Пришел бы опять. «Ежели что-нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им — им одним». Это Толстой. «Война и мир».
Пришел бы опять со своей мудростью, своим усердием, способностью приводить дела в порядок. Со своим устройством государства — «не делай другому того, чего не желаешь себе». Пришел бы тот, кто со всей увлеченностью записал для учеников: «Его слова были слова мира… Он делал добро тем, кои желали ему сделать зло… Он проповедал людям справедливость, любовь к ближним, благотворительность, единение и мир»[264]. Это ведь и его мышление. Сперанского. Его личность.
А надежды Сперанского? «Pocсия воспримет новое бытие и совершенно во всех частях преобразится»[265].
Нам он нужен, как и 200 лет тому назад. Системность, неуемность, действенность, благо.
Человек перемен. Александр II[266]
Есть времена дремоты, а есть — скорейших перемен, когда общество приходит в движение. Не страна, а взрыв энергии. И всегда есть автор, тот — кто в эпицентре решений, чья подвижность, яркость и власть создают перевороты во всем. Середина XIX века удивительно близка нам. Общество — усталая, напряженная вертикаль. Пыльный плац. То же брожение в идеях, кто — в багряно-венценосное, кто — в англо-франко-германское, а кто — в социализм. И всё тот же нарастающий разрыв в технологиях с Западом. Сильное давление из-за рубежа на границы, на ценности, на способы жить.
За всем этим — крайняя нужда в авторе перемен. И он появился. Причем высочайший, самый первый, сам государь — Александр II. Освободитель крестьян. Довел до дела, до ума отмену крепости, зревшую при двух прежних царях. Продавил ее через дворянство (кто без боя отдаст свою собственность?). И пусть не так, как хотел, не полностью — но добил стыд, рабство. «Толпы крестьян и образованных людей стояли перед Зимним дворцом и кричали „ура!“. Когда царь показался на улице, за его коляской помчался ликующий народ»[267].
А что еще? Великая земская реформа 1864 года. Вместо слепой вертикали — выборность, земские собрания и управы в губерниях и уездах. Никогда этого не было на Руси. Земские школы, больницы, почта, дороги. Состоятельные семьи (в выборах был имущественный ценз) отныне могли лучше, сами обустраивать свои и «низших классов» места обитания. Вертикаль дрогнула, власть рассредоточилась, пусть под губернаторами, стала умнее, быстрее, чем при тупом, прямом подчинении сверху — донизу, по-гоголевски. И еще ведь городская реформа 1870 года. Тоже выборы, городские думы, управы, головы и, самое главное, хозяйство и финансы города — в руках тех, кто в нем живет. Значит, вместо ранжира и приказов сверху — больше благоустройства, местного процветания.
А кроме этого? Университетская реформа 1863 года. Минимум вмешательства извне в жизнь университета, максимум свобод и выборности внутри него. Университетские собрания, правление, суд, открытость и подотчетность им в расходах. Высочайше утвержденная отправка за границу будущих светочей. И, наконец, рост в два раза жалованья профессуре. Реформа школьного образования 1864 года. Множественность видов школ на любой вкус и для любого сословия, больше реализма в том, как учат, расширение программ, больше открытости, меньше государства. За время царствования Александра II рост числа школ, училищ и гимназий в 2,7 раза, учащихся — в 2,5 раза[268]. И еще — узаконение женского образования. Женские училища и гимназии с 1856 года, высшие курсы, особенно — в медицине, акушерстве, учительстве с середины 1860-х. Наперекор «непристойности» и «невозможности» для женщин быть в просвещении.
Как будто этого было мало! Судебная реформа по европейскому образцу! С 1864 года гласность и независимость суда, отделение судебной от административной власти, уничтожение сословности судов, адвокатура, состязательность и право на защиту, мировые судьи и их выборность, суд присяжных, отделение следствия, институт независимой прокуратуры (надзор и обвинение), новая иерархия судов, обжалования и кассации и, наконец, «капитальный ремонт» нотариата. Мы и сегодня — в том же по смыслу судебном мире.
Всегда тяжко браться за армейскую реформу. Но и она была всеобъемлюща в 1860-х — 1870-х. Уничтожение военных поселений с 1857 года. Никто сейчас не помнит, что такое пахотный солдат. Более мобильная, компактная армия с расширенным резервом. Вместо рекрутов — всеобщая воинская повинность, кратное сокращение сроков службы. Отмена телесных наказаний. Военные округа, генштаб, военные суды и прокуратура, военные училища для всех сословий. И, конечно, перевооружение. Броненосцы вместо деревянных кораблей.
Финансовая реформа Александра II? Мы до сих пор живем с ее идеями. Привычный для нас гласный бюджет? Точка отсчета — 1862 год. Вертикаль Минфина, единство бюджета и государственной кассы, казначейство, госконтроль, налоги и таможенный тариф как исходник для ныне действующих — всё это из 1860-х. Нынешний Банк России — центральный, мегарегулятор? Его предтеча — Государственный банк, рожденный в 1860 году.
И, чтобы жизнь не казалась легкой, реформа печати — сразу же, после восшествия на престол, резкое облегчение цензуры, дозволение критики и, как следствие, пробуждение четвертой власти — взрывной рост газет и журналов. Бурная это была жизнь — пробуждение — и возбуждение — массового сознания в России, войны идей, страстей по будущему.
За 25 лет — физически другая страна. За время Александра II население Европейской России (50 губерний) увеличилось более чем на 20 млн человек[269]. Нам бы так! Железнодорожный бум, вместе с другими странами, не отставая от них. В 1848–1858 годах ежегодно строились 79 км железных дорог, в 1858–1868 годах — 394 км, в 1868–1874 годах — 1869 км в год[270]. Только с 1856 г. по 1871 г. число механических заводов в 50 губерниях Европейской России выросло с 31 до 165, число рабочих на них почти в 5 раз[271]. В десятки раз увеличился ввоз иностранного оборудования в Россию. Индустриализация, ажиотаж, акционерные общества, бум коммерческих банков, вход иностранного капитала, подъемы и 2 крупных кризиса, как отклики мировых. И еще — военные финансы, дефицитный бюджет, слабый рубль. Вспыхнувшая энергия общества — и делания, и разрушения, белая и черная.
Это был своевременный поток перемен. Он мог случиться несколькими десятилетиями раньше или гораздо позже. Но был создан, сделан вручную — только тем, кто готов был упорствовать, насаждать, искать компромиссы, переламывать всё «сверху». Имя ему — Александр II. Он мог бесконечно устать, у него были острейшие личные драмы, он мог негодовать на неблагодарность — его, освободителя — 15 лет пытались убить. 1866, 1867, дважды в 1879,1880, 1881 — шесть покушений. Он обвинялся в жестокостях, и его государственная машина была, действительно, неумолима. Но какой же неуклонностью нужно было обладать, чтобы после 25 лет, полных испытаний, войн и отступлений, желать открыть дорогу, пусть первую, пусть дальнюю, пусть через множество комиссий, но — к парламентаризму в России! Именно такой план ждал его подписи в день последнего покушения.
Кем он был, не приукрашая? Отец двенадцати детей. Из них похоронил трех. Воспитывался как «совершенный человек» — европейский, либеральный, военная косточка. Знал несколько языков — от польского до латинского. Французский, английский, немецкий — само собой. На переломе 1860-х делал реформы в своем поколении, с командой «своих», в энергичном возрасте 30–40-летних. Видел Россию частью Европы. И еще — ясное понимание будущего, страх бунта, личной судьбы как Людовика XVI. «Существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше начать уничтожать крепостное право сверху, нежели дождаться того времени, когда оно начнет само собой уничтожаться снизу»[272]. А что пишет о нем Жуковский, поэт, главный его воспитатель? «Духовная чистота», «прямой, высокий характер», «покорность своему назначению», «ясный ум», «прекрасная благородная природа», «достоинство»[273].
Да, человек внутри гранита, внутри тяжелейшей государственной машины, человек вынужденный, много воевавший, усмирявший — но человек. В нем «жили два совершенно различных человека, с резко выраженными индивидуальностями, постоянно боровшимися друг с другом»[274]. «Сложная душа», «храбрость солдата», «прирожденный самодержец, жестокость которого была только отчасти смягчена образованием» — так сказал о нем Петр Кропоткин. «Император Александр II, мягкость доброй души которого отражалась в его больших, полных нежности глазах» — это великий князь Александр Михайлович[275]. «Мы любим друг друга одинаково, страстно и яростно, и в голове у нас лишь одна мысль — это наша любовь, что составляет нашу жизнь. Всё остальное для нас не существует», — это он сам, Александр II[276].
Судить? Права не имеем. Понимать? Пытаемся. Оценивать? Отдаем должное. Именно при нем, Александре II, Россия преобразилась. В ней стало меньше рабства и больше энергии — нервной, тяжелой, в каждом поколении пытающейся всё перевернуть. Желать? Да, желать людей перемен, крупных людей, обладающих такой же энергией и искусством компромисса, как Александр II. Они очень нужны сегодня России в быстро меняющемся мире.
Диктатор сердца. Лорис-Меликов
Иметь мужество подать в отставку. Когда либеральные ценности раскурочены. Так сделал Диктатор всея Руси, начальник «диктатуры сердца» Лорис-Меликов, либеральный генерал, бывший губернатор, фронтовик, начальник Кавказа, взявший с десяток крепостей и призванный в Петербург спасать империю. На спасение ему был дан судьбой один год. Февраль 1880-го — март 1881-го (убийство Александра II). Глава Верховной распорядительной комиссии (почти ВЧК?). На этот год «Народная воля» прекратила террористические акты. Ощущение смуты впереди, таящееся в обществе, сменилось запахом реформ.
Либерал с железной рукой (были казни после покушений). Главная идея — эволюция. Всё — постепенно. Что успел? Отмена тяжелейшего соляного налога. Снижение цен на хлеб. Льготная аренда для крестьян казенных земель. Будущая отмена подушной подати и уменьшение выкупных платежей для крестьян. Ревизии на местах. Местное самоуправление. Либерализация печати. И, наконец, программа реформ — «совещательное собрание выборных представителей от общества» (январь — февраль 1881 года). 17 февраля 1881 года — резолюция Александра II: «Исполнить». 1 марта 1881 года — распоряжение о созыве Совета министров 4 марта. В тот же день царь был убит. Поворот российской истории не состоялся.
Он не успел главного. Март — апрель 1881 года, еще два месяца борьбы, после чего 29 апреля 1881 года — «Манифест о незыблемости самодержавия» Александра III, написанный Победоносцевым, — «О призыве всех верных подданных к служению верою и правдою Его Императорскому Величеству и Государству, к искоренению гнусной крамолы, к утверждению веры и нравственности, доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии учреждений России». Утверждать самодержавную власть и «охранять от всяких на нее поползновений».
Никаких комиссий. Никаких совещательных органов. Никакой выборности. Никаких реформ — земской, крестьянской (облегчение их экономического положения), налоговой (облегчение налогов), продовольственной, безопасности, образования.
На лорис-меликовском «Всеподданнейшем докладе от 28 января 1881 года» о реформах Александр III написал: «Слава Богу, этот преступный и спешный шаг к конституции не был сделан, и весь этот фантастический проект был отвергнут в совете министров весьма незначительным меньшинством»[277].
Немедленно последовало прошение об отставке. С 4 мая 1881 года, с указанием причины: «по болезни».
Вот ответное письмо Александра III: «…В последнее время мы разошлись совершенно во взглядах и, конечно, это долго продолжаться не могло. Меня одно очень удивляет и поразило, что Ваше прошение совпало с днем объявления моего манифеста России, и это обстоятельство наводит меня на весьма грустные и странные мысли!»[278].
Иметь мужество подать в отставку, не согласившись, отстаивая собственные убеждения, в знак протеста.
Вот что он говорил (в изложении его собеседника): «Многие государственные деятели, игравшие „в дешевый либерализм и свободолюбие“, выступавшие за такие радикальные реформы, которые не могли осуществиться даже в республиканской Франции, теперь круто изменили свои воззрения, „исправно посещают модные церкви и там в земных поклонах расшибают себе лоб, надеясь этой гимнастикой снискать благорасположение Победоносцева и августейшего ученика его Александра III“»[279].
А дальше обычная дорожка — в Ниццу, в сердечную болезнь, в дальний уход в 1887 году, когда весь путь его домой, в Тифлис, в армянскую церковь, сопровождался воинскими почестями и толпами. Его любили. Он был бескорыстен.
И еще он сказал в одном из своих писем 1881 года: «Время — великий учитель, и кто прав — укажет будущее»[280].
Попытки уйти от «нигилизма», от «вредных социальных учений», как называл всё это Лорис (его так все звали), от революций, от реакций, от заносов то влево, то вправо — безуспешные попытки уйти в продуктивную, спокойную, умную эволюцию, в «диктатуру сердца» всё продолжаются.
Но никак не получаются.
А время всё учит и учит. И будущее — всё указывает и указывает.
И отставки по убеждениям — хотелось бы сказать — всё продолжаются.
Но кажется, что нет. Этой привычки больше нет.
Уйти с достоинством. Валуев
Когда мы попадаем на слом эпох, то пишем одно и то же: «Невозможное становится возможным». Мы пытаемся переиначить время, убедить его, мы трогательно просим погодить, но время неустанно вышибает дух из бывших. У тех, кто жил в 1920-е, была своя драма, у тех, кто в 1950-е — другая, у тех, кто в 1990-е — третья, а сейчас вовсю разворачивается драма тех, кто в 2010-е переживает новую эпоху.
Но здесь нет ничего нового, всё было, было, было.
Подать в отставку, когда ты не согласен с решениями властей. Отставка, как способ сказать «нет». Как признание собственной вины.
Этого благородного жеста — почти нет сейчас.
Петр Александрович Валуев — предмет диссертаций — один из великих, его вклад в реформы Александра II неоценим. Министр внутренних дел, министр государственных имуществ, председатель комитета министров при Александре II. Либерал в лучшем смысле этого слова. Вышел на большую государственную сцену в 1861 году и удалился с нее в мае 1881-го. Подал в отставку, протестуя против нового курса (Александр III). Спеленать + «привести к исполнению обязанностей» + ура-патриотизм + абсолютизм + церковь-небоскреб. «В те годы дальние, глухие, в сердцах царили сон и мгла: Победоносцев над Россией простер совиные крыла»[281].
Валуеву остались одни романы (не мог не писать их) и знаменитый «Дневник»:
1881 год
1 ноября. «…Забыта легендарная русская клятва: да будет мне стыдно… Цинизм, с которым применяется господствующая идея, обнаруживается на каждом шагу и по всем направлениям».
1882 год
9 февраля. «Невозможное множится…».
27 февраля. «Сознание бессилия порождает моменты безволия. Ни за что приняться не хочется».
11 марта. «Меня гнетет испытываемое мною постоянно, с разных сторон и в разных видах, чувство уничижения. Мне стыдно перед иностранцами, стыдно перед своими, и стыдно за своих. Дикая допетровская стихия взяла верх. Разложение императорской России предвещает ее распадение».
22 мая. «Не могу привыкнуть к одному явлению. Между так называемыми государственными деятелями нет ни одного, который обнаруживал бы способность уважения к чувствам, повелительно требующим уважения, и способность внимания к правам и интересам, повелительно заслуживающим внимания. Например, по делам латинской церкви полнейшее равнодушие к чувствам латинян; по еврейским делам — полнейшее равнодушие к последствиям для десятков или сотен тысяч семейств импровизируемых распоряжений; по аграрным вопросам — такое же равнодушие к положению землевладельцев и правам собственности».
23 июля. «Общее впечатление одно и то же. Процесс азиатизации продолжается. Власти имеют вид викариатств, ближние заправители — вид людей во случае. И рядом с этим — какая-то слепая вера в продолжительность викариатств и случая».
1883 год
10 июня. «Курс продолжает понижаться, а у нас продолжают тому дивиться. Ведь в Москве всё было благополучно (коронация — Я. М.). Везде все радовались, и все праздновали. Как смеют иностранные банкиры давить нашу валюту?»
11 августа. «Невероятно, до каких размеров дошли теперь <…> всякого рода злоупотребления по делам разных министерств. По министерствам путей сообщения и финансов ни одно крупное дело не разрешается без „бакшишей“. Сегодня мне передали почти невероятный рассказ по делам министерств государственных имуществ».
12 сентября. «Горизонт на западе так хмурится, что в будущем году, если бы я и дожил, быть может, труднее будет переехать через границу Европы. Наши азиатские приемы приносят свои плоды плод за плодом…»[282]
Всё это было, было, было. И еще будет, и мы бушуем точно так же, с той же энергией смятенного чувства, которому один выход — разорванное, смятенное письмо. 1881, 1917, 1971, 2019.
Маятник между тем продолжает свое мерное движение, отщелкивая, кому — свирепое раздумье, кому — радость, кому — просто забытье.
Но когда-нибудь он сойдет с ума, и Валуев останется у власти.
Последний фельдмаршал. Милютин
Дмитрий Милютин, последний фельдмаршал России, автор военной реформы Александра II, прожил с женой почти 70 лет. Пять дочерей и один сын. Ему было 96 лет, ей — 91 год, когда они ушли с разницей в три дня. Хэппи-энд в 1912 году — «жить счастливо — уйти в один день». Это он написал: «Какое чудное мгновение — первое признание в любви! Какое неизъяснимое чувство испытал я, когда она с одушевлением и твердостью объявила, что готова за мной последовать куда бы ни бросила меня судьба и при какой бы ни было обстановке!»[283].
А ей было куда последовать. 20 лет с 1861 года — военный министр. Это он — отмена плетей, розог, шпицрутенов, это его — всеобщая воинская повинность вместо рекрутчины, кратное сокращение сроков службы, офицерские собрания. Более мобильная, компактная армия с расширенным резервом. Военные округа, генштаб, военные суды и прокуратура, военные училища для всех сословий. И, конечно, перевооружение. Броненосцы вместо деревянных кораблей.
До этого — Кавказская война, первая линия. Воин, штабист, фейерверкер, профессор, военный историк. Реформатор. Статьи, книги.
Знаете, что его беспокоило, когда ему было 94 года? В статье «Старческие размышления о современном положении военного дела в России»? Разве он — старческие? «Нельзя <…> успокаиваться на иллюзиях. Громадная наша матушка Россия двигается вперед на два века позади передовых народов Западной Европы и едва ли когда-нибудь в будущем перегонит их <…> на уровне техническом и экономическом»[284].
Нас достает это и сегодня. Как изменить, как догнать, как не отставать? Как это сделать — при должных степенях свободы и нестыдно? Как не удушить вертикалями, как это было много раз в истории России? Ну как?