— Давно уже ушел, — добродушно ответил на вопрос заведующий. Он благосклонно смотрел на дружбу Гара с Исламом, видя в этом панацею для племянника, имевшего дурную наследственность. Ислам виделся ему благовоспитанным, скромным мальчиком.
— Завтра приходи, пораньше, — добавил он.
— Раньше не получается, — объяснил Ислам, — я сам работаю.
— Очень хорошо, молодец, — одобрительно сказал заведующий, — маме надо помогать, она тебя вырастила, а теперь должен ты о ней заботиться. Я твоего отца хорошо знал. Такого парня, как он, не было. Жаль только, что запутался он в жизни, поэтому и уехал, подумал, что решит все проблемы. А может быть, и решил, кто знает, хотя, судя по тому, что он столько лет не возвращается, вряд ли. От самого себя нельзя уехать. Я тоже одно время без работы сидел, хотел махнуть в Россию на заработки, но не решился, не жалею об этом, кому мы там нужны. Человек на родине должен жить, только у себя на родине чувствуешь себя полноценным человеком, кем бы ты ни был, даже самым никчемным бездельником. Ну ладно, иди, тебя, наверное, мама заждалась.
Ислам кивнул словоохотливому заведующему и пошел домой.
Мать встретила его упреками. Она сидела на том же месте, перед ней на солдатской табуретке стоял небольшой поднос с чайником, конфетницей и стаканом армуды.
— Ай, Ислам, ну где ты пропал, у меня уже сердце останавливается. Разве можно так поздно ходить на море. Я места себе не нахожу.
Ислам опустился рядом на скамейку, взял стакан, выплеснул остатки и хотел налить себе чаю, но мать остановила его.
— Не пей из моего стакана, иди другой возьми.
— Почему?
— Потому. Иди возьми себе стакан.
— Мне лень.
— Хочешь, чтобы я пошла? С больной ногой? — укоризненно сказала мать.
Ислам вошел в дом и вынес себе стакан.
— Не ходи ночью на море, — попросила мать.
— Я зашел в мастерскую, — сказал Ислам, — к Гара, там этот мужчина, хозяин, сказал, что отца знал.
— Сафар, да, знал, — подтвердила мать, — тоже рыбак он, как и твой отец, правда, не такой заядлый, поэтому и в жизни себе место нашел, в отличие от твоего отца.
— А при чем здесь то, что он рыбак?
При том, что удачливые рыбаки и охотники по жизни никчемные люди. В рыбной ловле, в охоте твоему отцу равных не было. Все могли вернуться с пустыми руками, кроме него. Он не просто возвращался с добычей, он с рыбалки приносил целый зембиль[21] рыбы, с охоты кабана привозил. Правда, мы его не ели, — добавила мать, — свинина — русским продавали, за бесценок. Но в жизни он ничего не мог. Счастье, что он уехал от нас, иначе мы бы до сих пор жили впроголодь. Я думаю, что в этом, наверное, есть справедливость Аллаха всевышнего, одному он дает кормиться от природы, другому от людей, в этом все дело.
Она замолчала, словно припоминая что-то.
Ислам отпил чай, ожидая продолжения рассказа, но мать, погрузившись в воспоминания, видимо, была не здесь. Ислам терпеливо ждал, надеясь на неслыханный ранее рассказ. Через некоторое время он поднялся и направился к выходу, взявшись рукой за калитку, услышал вопрос:
— Куда опять?
— Никуда, здесь я, на улице постою, под фонарем.
Пройдя несколько шагов, повернул налево по улице, дошел до шлагбаума, когда-то ограничивающего въезд в поселок, теперь же нацелившегося своей полосатой стрелой в небо. Слева от шлагбаума был сооружен для красоты каменный парапет. Его венчал фонарный столб с висячей чугунной лампой, стилизованной под старину, бывшей мишенью для сорванцов с рогатками; фонарь был весь в отметинах, словно в шрамах. Лампа этого фонаря была постоянной статьей расхода городских властей. Ислам сел на корточки под фонарем и закурил, делать это при матери он еще не смел.
Между поселком и стадионом пролегало шоссе, по которому в разных направлениях двигались редкие прохожие, в основном мужского пола, а если это была молодая женщина, то обязательно в сопровождении мужчины. Ночь, не в пример украинской, нельзя было назвать тихой, в полную силу пели сверчки, откуда-то доносились звуки зурны[22] и кларнета, поддерживаемые барабанами, неведомая свадьба была в полном разгаре. Впереди над рекой лежал ярко освещенный мост, отделявший поселок от города. Мост был рамного типа, построенный из металлоконструкций сразу после войны, но до сих пор служивший верой и правдой. Единственное, что требовало постоянного ремонта, так это проезжая часть. В условиях субтропиков деревянные балки мостовой сгнивали очень быстро, асфальт начинал проваливаться. И тогда мост закрывали на ремонт. Это обстоятельство приносило людям, живущим по эту сторону, массу неудобств: такси, бывшее основным средством передвижения горожан (городок небольшой — в любой конец рубль), по причине объезда становилось в три раза дороже. Мать Ислама тоже страдала из-за этого, ей приходилось хромать на своих ревматических ногах через мост, чтобы там поймать машину.
Ислам услышал глухой стук, и к ногам его упал богомол, видимо ударившийся о лампу, Ислам задрал голову, в свете фонаря бился рой мошкары и ночных бабочек. Перевел взгляд вновь на мост и увидел знакомую фигуру, дымящую почем зря папиросой. Гара курил папиросы для куража, папироса во рту молодого человека могла означать, что он курит анашу. Он этим дразнил милиционеров, которые при виде папирос приходили в возбуждение и делали охотничью стойку. Большим шиком еще считалось засунуть в табак шелуху от семечек — сгорая, она распространяла запах, почти не отличимый от запаха анаши. Подойдя, Гара впечатал ладонь в протянутую руку, залез на парапет. Теперь они сидели рядом, как куры на насесте.
— Ты откуда, товарищ паровоз? — через некоторое время спросил Ислам.
— Сам паровоз, — беззлобно отозвался Гара и пояснил, — на танцы ходил в ДОСА.
— Ладно врать, по будням танцев не бывает.
— Шутка, бамбарбия, пошел туда-сюда, покрутился, думал, тебя встречу, а ты уже здесь сидишь. Где был?
— На море, — ответил Ислам, — токо что пришел.
— Один?
— Нет, со Светкой.
— Какой Светкой, Катькиной дочкой?
— Да.
У Катьки, местной особы легкого поведения, была пятнадцатилетняя дочь, но она уже тоже подавала надежды, к тому же выглядела на все двадцать.
— Дала? — с деланым равнодушием спросил Гара.
— Конечно, что бы я здесь делал сейчас, я бы там еще был, уговаривал.
— Поклянись, — потребовал Гара.
— Чтобы ты умер, если я вру, — поклялся Ислам.
— Нет, такая клятва не годится, соврал, лучше скажи.
— Ну соврал, — не стал упираться Ислам.
— Один-один, — сказал Гара и выставил ладонь. Ислам хлопнул по ней.
— Дай сигарету, — попросил Гара. Ислам вытащил пачку «Столичных», дал другу и сам закурил.
Некоторое время дымили молча. Докурив сигарету, Гара щелчком пульнул окурок в воздух, красный уголек прочертил красивую траекторию и упал, взорвавшись красными искрами.
— Ладно, — сказал он, — вечер прошел впустую, пошел я спать, поезд уже идет, одиннадцать часов.
В воздухе в самом деле послышался нарастающий звук, в котором можно было различить характерный перестук колес на рельсах проходящего поезда.
— Посиди еще, — предложил Ислам, — время детское.
— Тебе хорошо, — сказал Гара, — два шага и дома, а мне еще километр пешкодралом топать. Давай, пока.
— Пока, — Ислам тоже поднялся и стал переминаться, чтобы ускорить ток крови в затекших ногах.
— Пойдем на танцы в пятницу? — спросил Гара.
— Зачем тебе танцы, ты все равно никогда не танцуешь?
— Морду кому-нибудь набьем, в танковый полк молодых лейтенантов понаехало, от солдаток проходу не будет.
Разошлись по домам. Сделав несколько шагов, Ислам услышал за спиной мелодичный свист, Гара исполнял мелодию из популярного в то время индийского фильма «Бобби» с Риши Капуром в главной роли, песни из которого насвистывало полгорода, впрочем, другая половина напевала их про себя.
В пятницу Ислам, вернувшись с работы, надел выходные, темно-серые брюки-клеш, пошитые у местного портного за тридцать два рубля, бежевую нейлоновую рубашку, вычистил туфли и в ожидании Гара присел к маме на скамеечку.
— Куда Иншаалах? — спросила мать.
— Пойду прошвырнусь по Бродвею.
— Где это?
— В нашем случае на площади фонтанов, перед твоей работой, а так в Америке.
— В Африке мы уже были, — многозначительно произнесла мать, — и для Америки у меня еще силы найдутся.
— Попрошу без угроз, — сказал Ислам.
Во втором классе, после того как в кинотеатрах города прошел фильм «Тарзан», Ислам с одноклассником убежал из дома в Африку. Правда, до места назначения дойти не удалось, на одном из железнодорожных переездов сидящие на лавочке путейцы поинтересовались у ребят, куда это они так целенаправленно топают по шпалам (почему-то они шли по железной дороге — видимо, чтобы не сбиться с пути). Ничтоже сумняшеся отважные путешественники обрисовали свой маршрут. Работники МПС тут же смекнули что к чему и лицемерно предложили героям присесть и подождать немного оказии в сторону Африки — дрезины, на которую они великодушно обещали ребят подсадить. Те поверили и через некоторое время оказались в лапах проезжавшего мимо пограничного наряда, который и доставил их аккурат в райотдел КГБ. Комитетчики связались с РОНО, те вызвали директора школы, короче, шум был еще тот. Когда Ислам оказался дома, мать отлупила его так, что до сих пор было больно вспомнить. Несмотря на свой добрый нрав, она была скора на расправу — такое часто бывает. Сейчас, понятное дело, она шутила; угнаться за Исламом она уже давно не могла, даже при желании.
— Ну, — спросила мать, — и чего мы ждем?
— Гара за мной зайти должен, — пояснил Ислам.
— Держался бы ты от него подальше, сынок, — вновь озабоченно сказала мать, — над этой семьей будто рок тяготеет, чем-то они Аллаха прогневили.
— Гара-то здесь при чем, — недовольно буркнул Ислам и тут увидел приятеля, тот стоял на дор