— В голландском языке для «цвета» есть два слова, — перебил герр Хоффер, пока герр Штрейхер не ляпнул какую-нибудь глупость. — Verf и kleur. Verf — это цвет краски, а kleur — зрительный эффект. В письмах Винсент обычно упоминает verf.
— И что?
— Винсент отталкивается от красок на палитре, от verf. Не от природы. Но в результате его картины приближают нас к природе.
— Вы всегда зовете его по имени? Словно вы с ним приятели.
— А как же Рембрандт? Это тоже не фамилия.
И. о. директора вздохнул, как будто его заместитель огрызнулся, и причмокнул трубкой.
— Возможно, Ван Гог — величайший гений, — произнес он, — но ему не дано было таланта совладать со своей гениальностью. Тем не менее его картина — чрезвычайно важная и ценная часть нашей коллекции.
Герр Хоффер в полемику вступать не стал, а лишь отметил, что Ван Гог никогда не подвергался нападкам со стороны властей, вероятно потому, что относился к девятнадцатому веку. Так что нет никакой причины для беспокойства.
Герр Штрейхер, не слушая, ерзал в директорском кресле. Наконец он подался вперед и уставился на своего заместителя холодным взглядом. Его седая шевелюра выглядела так, словно отродясь не видывала расчески.
— Генрих, пожалуйста. С ним стоит познакомиться, даже если он действует по собственному усмотрению. Потом всегда можно помыться. Я однажды встречался с куратором телевидения, даже пожал ему руку. Потом отмывался хлоркой. А то сыпь началась.
"Куратором телевидения" был Геринг. Герру Штрейхеру доставляло удовольствие величать его самым незначительным из его титулов. Герру Хофферу нестерпимо захотелось, чтобы и. о. директора говорил еще тише.
До этого они не беспокоили штурмфюрера СС Бенделя. Членов СС вообще не стоило беспокоить без дела, особенно молодых.
Неделю спустя, еще лежал снег, но уже подтаявший и грязный, герр Хоффер, проезжая на велосипеде мимо штаба СС, увидел Бенделя. Тот, в форме (без пальто, хотя стояли холода), болтал с одной из секретарш. В тридцать шестом году подразделения СС в Лоэнфельде еще не стояли, потому что еще не было нужды защищать город; но административный штаб на тенистой Йозеф-Геббельс-штрассе разместился довольно давно, соседствуя с местным отделением гестапо. Здесь то и дело сновали сотрудники криминальной полиции в штатском и фланировали затянутые в черное сотрудницы СС в изящных серых перчатках, вызывающе качая бедрами, проходя мимо рябых караульных.
Герр Хоффер повернулся, чтобы рассмотреть Бенделя получше, его велосипед повело в сторону, прямо на бордюр, который на этой засаженной липами аллее был старым и довольно высоким. Герр Хоффер упал, но не ушибся. Только опозорился, как он сам позже описывал эту историю.
Штурмфюрер СС Бендель подбежал и помог ему подняться. Герр Хоффер отряхнул снег с пальто, поблагодарил его, и, разговорившись, они вместе направились дальше по улице. Герр Бендель — само очарование — поздравил герра Хоффера с тем, какое у Музея превосходное собрание живописи, и даже упомянул, что не сомневается в ценности коллекции средневековой резьбы по дереву, хотя это совсем не его область. Впрочем, область интересов герра Бенделя простиралась довольно широко: он изучал историю искусств под началом герра профессора Пиндера в Берлинском университете, потом прикладные искусства в Венской академии художеств (чего не стоило упоминать при фюрере, дважды провалившем вступительный экзамен), затем по обмену отучился семестр в Гарварде и, наконец, провел несколько месяцев в Лувре, работая над диссертацией "Форма как эстетический принцип в творчестве Жоржа де Латура".
Какой интересный малый, подумал герр Хоффер.
— Сейчас, конечно, рисовать некогда, слишком много работы, — признался Бендель.
Они шли вперед (герр Хоффер катил велосипед по грязной мостовой), а Бендель рассказывал о работе. Он был местным официальным уполномоченным по делам культуры и архитектуры от личного штаба рейхсфюрера СС Гиммлера. Его участок включал довольно обширную местность вокруг Лоэнфельде, но был, разумеется, гораздо меньше участка, подконтрольного штабу СС в Лоэнфельде и непосредственному начальнику Бенделя, золотозубому штурмбаннфюреру СС Веделю. Их близкое соседство — кабинеты обоих располагались на одном этаже — привело к тому, что Золотой Зуб нередко интересовался мнением Бенделя по культурным вопросам, что немало раздражало остальных штурмфюреров, также состоявших под его началом.
Что, признался Бендель, уже порядком ему надоело.
Герр Хоффер успокоился. Ему даже начали нравиться испуганные взгляды, которые бросали на них встречные. Бендель был в форме. В форме СС — в ее кровавой нарукавной повязке и начищенных до блеска сапогах, поясе и перчатках, в коричневой рубашке с черным галстуком и разрозненных серебряных деталях было что-то такое, что заставляло думать об облаченном в нее человеке как о чрезвычайно дорогом украшении, а не как о живом существе. Одетые в нее люди напоминали скорее… японские столики для чайных церемоний.
Чтобы поддержать разговор и прервать внезапную паузу, герр Хоффер поинтересовался, что означает римское XIII, вышитое на манжетах и воротнике.
— Номер подразделения, — объяснил Бендель. — Мы — Abschnitt Dreizehn.[13] — Он протянул руку почти до самого носа герра Хоффера и продемонстрировал вышитый белой нитью номер на манжетной ленте. От него пахло сладковатым турецким табаком, как будто он до сих пор ютился в студенческом общежитии. — Я не суеверный, — расхохотался он.
Смех был странный — громкий и будто бы чуть запаздывающий.
Герр Хоффер деликатно поинтересовался обязанностями официального уполномоченного по делам культуры и архитектуры от личного штаба рейхсфюрера СС Гиммлера.
Бендель вздохнул.
— Знаете, с каждым днем я все больше и больше теряюсь в догадках. Меня заваливают бумагами. Например, Kampfbund für Deutsche Kultur строчит штурмбаннфюреру СС Веделю очередную кляузу по поводу некоторых еврейско-большевистских работ в вашей, герр заместитель директора, коллекции. Жалобу спускают мне. Я перенаправлю письмо в соответствующие инстанции, в данном случае либо в Министерство народного просвещения и пропаганды, либо в Имперскую палату изобразительных искусств, либо герру министру Русту в Министерство науки, образования и культуры. В нашем случае, скорее всего, сразу по всем трем адресам.
Герр Хоффер побледнел и сглотнул накопившуюся слюну — не хотел, но не смог удержаться.
— А потом, — жизнерадостно продолжал Бендель, — я, возможно, последую примеру герра Шульце-Наумбурга.
— Да? А что он сделал?
— Он собрал фотографии модернистской коллекции Kronprinzen Palast и показал их фюреру. Да будет вам известно, герр Хоффер, живопись интересует фюрера больше всего, если не считать архитектуры, дорожного строительства и собак. У нас имеются фотографии всех картин "Кайзера Вильгельма". Посредственного качества, но нам достаточно.
Красивое, свежее лицо Бенделя, дружелюбно улыбавшееся из-под черного козырька фуражки, вдруг показалось герру Хофферу жутким. Да еще этот дурацкий значок в виде черепа.
— Эта ваша работа… то, что вы рассказываете… это случилось на самом деле? — спросил он с дрожью в голосе. У него затекли руки, сжимавшие руль велосипеда. Улица казалась широкой, темной и бесконечной. Он никогда не видел злобных писем из Kampfbund für Deutsche Kultur,[14] но, возможно, герр Штрейхер прятал их.
— Конечно, — ответил Бендель. — Случилось, ибо я сам это придумал.
— Не понимаю.
— Все, что я придумываю, происходит на самом деле, — снова улыбнулся тот, выдохнув белый морозный пар.
Ах, вот и конец улицы. По бульвару, в который она упиралась, ехали машины, превращая снег в черную слякоть. Перед трактиром выгружали бочонки из фургона. Бендель посмотрел на грузчиков сосредоточенным взглядом. У герра Хоффера засосало под ложечкой. Не может быть, чтобы фюрера мог заинтересовать провинциальный музей.
— Я придумал фюрера еще в детстве, — произнес Бендель, будто прочитав его мысли. — Тогда о нем никто и не слышал. Потом, в пятнадцать лет, я придумал, что наступит чистое время и коррупция и обыденность уйдут в небытие. Позже, студентом, когда фюрер еще не стал фюрером и не ввел новый порядок, мне представлялось, что наши города, наши жизни заполнит искусство и Германия станет новыми Афинами. Каждый раз мое воображение опережало реальность. Я всегда мечтал о конных рыцарях, прекрасных девах и замках с высокими башнями в стране, где нет ни машин, ни фабрик, ни электрических проводов. Может быть, это не пустые мечты, а предчувствие будущего.
Один из эсэсовских безумцев, подумал герр Хоффер. Вот и все. Амбициозный обаятельный безумец.
Бендель повернулся к нему, и герр Хоффер покраснел. На бледном подбородке Бенделя он заметил пару юношеских прыщиков. Лет двадцать пять. Из молодых, да ранний.
— Именно поэтому, когда я получаю от необразованных кретинов из Общества по защите немецкой культуры кляузу на ваш великолепный Музей, я подробно излагаю в ответном письме то же, что сейчас рассказал вам, и убираю их глупость в ящик стола. — Его бесстрастное лицо вдруг оказалось очень близко. — Мещане все еще у власти, герр заместитель директора, вы понимаете?
Герр Хоффер кивнул, впрочем, вяло.
— Кстати, на следующей неделе я зван на банкет, где будет присутствовать герр министр Геббельс. Я решил не упоминать при нем вашего Ван Гога. Возможно, вы слышали, что он питает к Ван Гогу слабость, несмотря даже на неодобрение фюрера. Но я не выдам вашу тайну.
— Какую тайну?
— Ваш Ван Гог уникален. "Художник в окрестностях Овера". Где еще он изображает себя за работой?
— Это спорно, — возразил герр Хоффер. — У одного нашего бывшего сотрудника, Густава Глатца, есть монография…
— Герр Хоффер, разумеется, все так, как в названии. Как и "Гамлет, принц датский" — пьеса о Гамлете, принце датском. Об уникальности этой картины знает так мало людей, что это практически тайна. Пока меня это вполне устраивает.