Все эти построения, конечно, упускают из вида множество деталей, которые могут в конечном итоге оказаться концептуально значимыми. И все же истории – это не вещь в себе и не что-то эфемерное. Мы даже догадываемся, где конкретно в мозге они обрабатываются (в зависимости, конечно, от того, что под ними понимать).
Когда дело доходит до попытки дать определение, я отдаюсь на милость еще одного из величайших рассказчиков, писателя Айры Гласса. Это известный радиоведущий и автор программы «Эта американская жизнь». Он говорит, что история – это как поездка в поезде, у которой есть конечный пункт, где ты обязательно что-нибудь найдешь.
И до тех пор, пока наука не разберется во всей сути данного явления и не даст ему более точное определение, данного художественного объяснения должно быть достаточно даже такому вредному ученому, как я.
Говоря об историях, мы будем использовать и более научный термин «нарратив». По сути, это одно и то же[19].
Что же происходит, когда мозг сталкивается с нарративом? Исследования показывают, что мозг начинает мигать буквально как автомат для игры в пинбол. Много лет ученые пытались определить, какие области мозга активизируются в данный момент. Известно, что в таком случае в боевую готовность приводятся зоны внимания. Чтобы визуализировать эту картину, испытуемым предлагалось выполнить ряд математических заданий, разбор которых в итоге не привел к подобной активизации. Это может объяснить, почему истории (или нарративы) способны удерживать внимание, а статистика – нет.
Но зоны внимания – не единственное, на что нарративы оказывают влияние. Электрическую активность демонстрируют области, ответственные за производство и понимание речи. То же происходит и с идеомоторными зонами, особенно теми, которые физически имитируют содержание нарратива, а также областями, ответственными за интерпретацию вашего осязания, зрения и обоняния. Например, одно простое слово «корица» стимулирует области мозга, которые интерпретируют обонятельные сигналы. В общем, мозг воспроизводит значимые элементы истории, как только сталкивается с ней.
Подобные явления ученые называют нарративным переносом[20]. Это как будто бы наш мозг покупает билет первого класса туда, куда мы должны попасть сообразно содержанию, например, хорошей книги (всего лишь ценой ее прочтения). Таким образом, мы обманываемся, думая, что «поезд» на самом деле куда-то идет, хотя он – всего лишь слова на страницах. Именно поэтому мы так хорошо представляем себя в том месте, о котором читаем. Так что нарративный перенос – достаточно точный термин.
Еще один процесс, который запускается в нашем мозге благодаря нарративам, связан с обучением. Когда исследователи наблюдают, как мозг на мониторе мигает подобно елочной гирлянде, это говорит о том, что задействовались определенные структуры памяти. Такая активность связана с принципом обработки и усвоения информации: чем больше нейронных сетей стимулируется во время обучения, тем эффективнее оно становится и тем устойчивее его результаты. Например, если вы просто добавите звуковую дорожку к своей презентации, количество лекций, необходимых для освоения материала, сократится на 60 %. А если вы задействуете еще и обонятельный, вкусовой и тактильный каналы, то заработаете дополнительные «бонусы» у своих слушателей[21].
Причина, по которой это так работает, заключается в таком явлении, как точки доступа: чем больше областей мозга стимулируется в момент обучения, тем больше точек доступа создается и, соответственно, тем легче оказывается доступ к информации в будущем.
Все это наводит на простую мысль: если нарративы стимулируют так много зон мозга, могут ли они способствовать лучшему удержанию и сохранению информации в дальнейшем?
Ответ – да. Хотя и здесь все весьма непросто.
Чтобы помочь вам лучше усвоить все вышесказанное, я поделюсь историей из моей юности. Я тогда только закончил читать трилогию «Властелин колец». В конце последней книги я заплакал: эти удивительные образы, знания, ученость, мироустройство – ни с чем подобным я раньше не сталкивался. Я помню, как молился Богу, чтобы, когда я умру, я попал не на Небеса, а в Средиземье.
Образы, возникшие в моем воображении тогда (как и их масштаб), остаются со мной и по сей день. Я так сильно ими дорожу, что поклялся никогда не смотреть фильм (к большому сожалению моей семьи, я сдержал эту клятву), потому что просто не мог позволить Питеру Джексону вмешиваться в мир, возникший в моей голове. Эти воспоминания очень ценны и неизгладимы.
Усиление и закрепление образов и связанных с ними воспоминаний – вот что нарративы делают с нами. Они не только захватывают все наше внимание, но и добавляют к информации каплю «суперклея», чтобы, как говорится, закрепить все наверняка.
Степень этой «адгезии» была измерена в научных лабораториях от Стэнфорда до Нью-Йорка.
В рамках одного эксперимента в Пало-Альто, который разработали и провели братья Чип и Дэн Хиты, студенты бизнес-школы выступали с презентациями. Их задачей было убедить коллег в том, что ненасильственные преступления являются или не являются проблемой. На все у них была только минута. После всех выступлений последовал ряд тестов. Хиты обнаружили, что большая часть шестидесятисекундных презентаций были насыщены статистикой, и только около 10 % выступающих использовали истории. Тесты показали, что какие-либо статистики запомнили лишь 5 % аудитории. Истории же запомнили более чем 63 % слушателей.
Нью-йоркскую точку зрения по данному вопросу представил Джером Брунер – один из титанов психологии развития. Он был когнитивным психологом с широким кругом научных интересов: от вопросов развития детского мозга до образования. Но в более поздний период он сосредоточился на роли нарратива в познании. Его самого и его исследования часто цитировали. Вот, например, Гайя Винс:
«Информация, передаваемая посредством историй, запоминается гораздо эффективнее (примерно в 22 раза). Это происходит, поскольку истории активируют различные области мозга».
О каких же различных областях мозга идет речь? Многие ученые работают над пониманием неврологической основы обработки нарративов. Тот факт, что здесь так часто фигурирует память, дает им определенные наводки. Но чтобы их правильно понять, нужно разобраться, каким образом мозг производит определенные типы воспоминаний.
Обратите внимание, что я намеренно использовал фразу «определенные типы воспоминаний» вместо более абстрактного слова «память». А все потому, что в нашем мозге имеется множество систем памяти, и большинство из них функционируют в полунезависимом режиме. Удивлены? Мысль о том, что Джордж Вашингтон был президентом, обрабатывается не в тех же областях, где хранятся воспоминания о боли от прикосновения к горячей плите. В свою очередь оба этих воспоминания обрабатываются не теми же зонами, которые ответственны за навык езды на велосипеде.
Какие же системы мозга участвуют в обработке и интерпретации нарративов? По мнению ученых, здесь необходимы как минимум два их типа. Первый – семантическая память, или концептуально-фактологическая. Это ваша способность помнить о том, что мероприятие, где вы присутствовали вчера, было свадьбой вашего лучшего друга. И еще то, что там подавали шоколадный торт. Другой тип, о котором мы уже говорили – эпизодическая память. Это память о конкретных событиях и персонажах и взаимодействии с ними в конкретном пространстве-времени. Это ваша способность вспомнить, кто первым пошел к алтарю на свадьбе, когда священник читал проповедь, а также дату и время мероприятия.
Эти два типа систем дают нам ключ к пониманию того, каким образом мозг работает с нарративами. По крайней мере с позиций памяти. Однако это мало что дает в понимании того, где этот процесс протекает физически. Для того чтобы это выяснить, обратимся к идеям Майкла Газзаниги. Он особенно известен своими работами по изучению когнитивных функций, происходящих в специфических отделах мозга, а также того, что называется функциональной латерализацией (например, за способность воспринимать речь отвечают зоны в левом полушарии, а за эмоции – в правом).
Газзанига считает, что в мозгу имеется своего рода нарративная «фабрика» – своеобразный генератор историй, латерализованный с левой стороны. Ученый называет этот механизм интерпретатором. Он выполняет агрегирующую функцию, объединяя небольшие наборы фактов с большими фрагментами временно́й ткани, чтобы создать нарратив.
Как ни странно, все это порождает в конечном счете некий ключевой нарратив, который делает нас нами и создает нашу личную историю. И хотя это похоже на самосознание (чем бы оно на самом деле ни было), многие механизмы интерпретации нарративов укоренены именно в этом ключевом метанарративе. Писатель-фантаст Тед Чианг прекрасно доносит эту идею:
«Люди – это истории. Наши воспоминания – это не беспристрастное накопление прожитых секунд; это повествование, которое мы собрали из отдельных моментов».
И нет никого, кто учит нас создавать эти нарративы. Кажется, что мы сами и создаем их и впоследствии на них же и опираемся. И, вероятно, делаем это бессознательно.
Способность мозга автоматически создавать нарративы и впоследствии от них же и зависеть – это просто кошачья мята для теоретиков эволюции, ведь она предполагает присутствие селективных и неселективных факторов влияния последней на определенные когнитивные навыки.
Но здесь же и загадка: какие преимущества в отношении выживания нашим слаборазвитым и грубым мозгам могла давать способность создавать воображаемые сцены и персонажей вокруг, скажем, «Властелина колец»?