Ставку заявляют за сутки, значит завтра мы будем драться в потемках. А что будет, если я не пойду? Синтеты признают ставку нарушенной и выдвинут не пятьсот, а пять тысяч, и не волнами, а разом? Или признают поражение, просто так, чтобы смешнее было? Какой смысл гадать. Надо идти, ловить машину и ехать в казарму.
– Майс.
Фиби стояла рядом. Комбинезон ей шел, впрочем ей все шло.
– Извини, я уже...
Близняшки все-таки очень похожи. Она схватила меня за руку точно как сестра и подтащила к каким-то блокам, лежащим в стороне, залезла на один из них:
– Сюда иди! – Притянув за шиворот девушка наклонилась ко мне.
Теперь мы были почти вровень. И целоваться ничто не мешало. Правда, она почти сразу смутилась и спряталась у меня на плече. Мы стояли так может минуту, может две. Это было удивительно приятно. Хотя "тишина" глушила и это.
Погладив Фиби по спине я вздохнул. Она дернулась, выпуталась из моих рук и спрыгнула на землю.
– А теперь иди.
Я все-таки сначала подождал, пока она скроется за дверью склада, и только потом пошел прочь. Два месяца назад мне этого прощания хватило бы на неделю размышлений. Что девушка в самом деле имела в виду, что мне теперь делать, что скажет Биби, если вдруг узнает. А теперь...
Это было приятно. И романтично, прямо как в девчачьем муви. Но проблем с Единством это не решает. Дойти-то мы может и дойдем, чудеса случаются, в конце концов тридцать пять процентов это довольно много. Но вот обратно... От двухсот до семисот шагов. Под обстрелом. С разряженными ускорителями. Без помощи не выбраться, но будет ли она, эта помощь?
Выйдя за ворота я оглянулся и двинулся к остановке. Мелкий противный дождь удивительно гармонировал с мыслями.
Я ведь могу отказаться. Никто не может приказать пойти в ставку, это правило еще с каких времен пошло. Но кто меня заменит? В городе сейчас три пилота тяжей, и кого засунуть в доспех вместо меня? Спеца из регуляров? Но они потому и спецы, что предназначены для какой-то цели. Другой, не стоять впереди, надеясь на броню и проектор, а выполнять какую-то задачу. Можно, конечно, выстоять и двумя тяжами, если поменять строй. Но вот как раз под кинетиком его не поменяешь. Пока он жив, то все прячутся за ближайшую меху и молятся. А тяжи идут вперед. Потому что это все, для чего нужен "рыцарь" – стоять до конца, чтобы потом пойти вперед. Ну дойдем, и что дальше?
Фон Альц хочет погибнуть со славой, он даже не скрывает это, и что делать? Я не могу бросить его, потому что в одиночку ему не справиться, а Циммерман еще неясно как себя поведет. Меня вон каждый бой трясет, может у нее вообще ноги станут подкашиваться? Старик пойдет впереди, да, и может быть мы сможем дойти, но точно не без потерь. Вдруг Лидер определит меня как главную цель? Это же меня рисуют в качестве ставки, а не еще кого-то. И станет выцеливать не переднего, а замыкающего.
И Дитрих это должен понимать. Может даже он на это рассчитывает – подстрелят меня, а он успеет дойти. А все эти байки про то, что он устал и хочет лишь достойного конца ничего не стоят.
Не откажешься. Отдадут под суд, точнее под трибунал, у нас же осадное положение. Могут и оправдать, но из города потом придется уехать. Это если не прикончат в темном переулке за такие выкрутасы. Уеду, и что дальше? Всю жизнь быть "тем парнем, что бросил своих"? Такая жизнь хуже смерти получится.
Как сказал старик – "я уже умер"? Вот и я уже умер, там, на площади, когда сдохла батарея. Выжил, спасибо ребятам, но толку то? Просто дольше получилось, и муторней.
В окно остановившегося мобиля с удивлением глядел какой-то тип. Подвезти согласился сразу, по дороге нужно жужжал про то, как он благодарен за наш героизм и как они всей семьей болеют за нашу победу. Так и сказал – "болеют". А потом попросил автограф. Ну, мне не сложно.
Часовой снова пропустил меня без звука. Может, это от времени суток, но по пути мне почти никто не встретился. Лишь у дверей в мой бокс ожидал какой-то тип в форме, шагнувший навстречу.
– Пилот Очоа?
Хоть кто-то помнит, как правильно обращаться.
– Слушаю вас.
Мужчина лет тридцати, регуляр, знаки за выслугу. Где-то я его видел...
– Рилман, сержант Джек Рилман.
– Приятно познакомиться. Чем могу?
Он выпрямился по стойке смирно и неожиданно попросил:
– Я хотел бы предложить вам свои услуги, как техника и оруженосца.
Перекатывать в голове сказанное пришлось долго и не получив ответа сержант уточнил:
– Я хочу пойти с вами в ставку. – И тут же, заторопившись, добавил: – Я сертифицированный специалист, со всеми типами доспехов знаком, допуски экспертного уровня. Я могу быть полезен!
А, вот почему он мне знаком. Я его видел однажды. Тогда, перед боем, когда его пришлось менять.
– Вы ведь "гоплит". Зачем вам это?
– Я... пилот Очоа, мне это нужно.
Он явно волновался, хотя старался говорить официально. И почему-то старался не смотреть мне в глаза. Смотрел чуть выше, для чего ему приходилось задирать голову, или чуть в сторону, но прямо глянул лишь раз-другой. Кажется, мое спокойствие "тишины" он счел за что-то другое, потому что в какой-то момент замолчал, а потом вздохнул и уже без официальщины пояснил:
– Меня заменили на Наварру. Мы с ним одновременно поступали, дружили. Его убили, одним из первых. Прошу, возьмите меня в ставку! Наш капитан меня не допустит, я уже просил.
Понятно.
– Зачем тебе это?
Он замялся, выбирая правильный ответ.
– Я не знаю. Просто... я должен. Да, наверное так.
В мемуарах это было бы хорошим эпизодом, но вот так в жизни, посреди казарменного коридора, с бестолковыми какими-то словами, казалось любительским спектаклем. Хотя это жизнь, да и не стоит мне ничего, если я просто обнадежу.
– Хорошо, я поговорю с комендантом. Не завтра, конечно, после.
Он вскинулся, но я поднял руку, останавливая слова, и пошел дальше. Зачем ему знать, что у меня своего копья с вероятностью шестьдесят пять процентов не будет. Пусть думает, что все нормально.
Закрыв за собой двери я подошел к доспеху, постучал по нагрудной плите. Вот в этом месте ударило Винса, он умер сразу. Тук-тук по плечу – а вот сюда по касательной ударило старика и если бы не лопнуло крепление, то свалило бы. Отойдя на шаг я пнул доспех по ноге, легонько, просто обозначая. Сюда тоже может прилететь. Или по руке. Или в голову. А этот дурак хочет в ставку, вместо того, чтобы чистить кварталы после того, как мы сдохнем. Дурак и есть.
Подойдя к столу я притянул планшет, полез было за стиком, но передумал. Долго искал лист чистой бумаги, потом что-нибудь, чтобы под него подложить. Давно надо было это сделать, еще перед вторым боем. Я, вообще-то, дал какие-то распоряжения и что-то там подтверждал в официальных документах, но все-таки лучше вот так. На листе бумаги, нормальным стилом, с соблюдением всех правил. Зря нас в школе делопроизводству учили? Так что берем, кладем, примериваемся и пишем.
Я, Майс Очоа, настоящим завещаю все свое имущество и права моей маме...
– Совет настаивает на дополнительном контроле. Камера не помешает.
– Разве я подчиняюсь Совету?
Все повернулись к коменданту. Тот, немного помолчав, кивнул:
– Я согласен. Если тебе нечего прятать, то мы просто получим еще одну запись боя, из первого ряда.
"Если", значит. Уроды.
С утра меня озадачили тем, что на "универсал" необходимо поставить дополнительную камеру. На вопрос – зачем? – техники мялись и махали планшетом с копией приказа. Поскольку никто ничего толком говорить не хотел, я взял Гофа в качестве поддержки, а потом нагло ввалился на какое-то совещание у коменданта. Здесь мне и объяснили, что раз мой незабываемый силуэт в очередной раз нарисован Единством при заявлении ставки, то данная мера позволит собрать всякие полезные данные.
В лицо никто ничего не говорил, но я чувствовал спиной эти взгляды... Не доверяют. Считают подозрительным. Но молчат. Потому что я в ставке, и никто не знает, что случится, если меня не выпустить против единиц.
Чтобы сделать этим сволочам хоть что-то, я нашел среди документов нужный и сунул на подпись. Комендант скривился, но подписал перевод сержанта Рилмана под мое командование. Надо бы придумать ему какую-нибудь работу.
День катился настолько медленно, что я в какой-то момент не выдержал, заполз в доспех и поставил себе еще немного "тишины". В нули все, если помирать, так хотя бы не дергаясь от страха! Половину дозы, но этого хватило, все стало глубоко безразлично. Надо отработать маневр втроем? Готов. Дитрих на меня косился, но ничего не сказал. Можно подумать, что он ничего не принимает, так резво соскочив с больничной койки. Встали, дождались команды, подняли каркасы, на ходу построились, вернулись на исходную – десять повторов, двадцать, тридцать. Обед. Совещание по тактике, повторы всех предложений в свете открывшихся данных. Единство, словно издеваясь, выбрало то же место, что и в прошлый раз. Соответственно вероятные позиции для кинетика определены, и штабные снова начали придумывать, как бы нам половчее победить. Предложения были разные, но каждый раз выходило, что придется кем-то жертвовать. Или тенями, которые донесут заряд, или ракетчиками, которых выбьют на лету, или мехой, которой не удастся отойти к строю. В ставке нет лишних людей, которыми можно пожертвовать. Через час споров сошлись на том, что атаковать придется тремя тяжами. Ну надо же, кто бы мог подумать.
Я сидел, молча уставившись в стенку напротив. Дитрих в несколько слов разваливал очередную "гениальную" идею и тоже замолкал. Ханна стояла у стенки, явно нервничая, но тоже молчала. Простых бойцов на такие совещания не берут, только командиров, но рыцари традиционно на особом положении. Да и не так нас много.
Отдых. Техники в который раз проверяли доспех, оружие, проекторы. Я снова сидел у окна, таращась на серое, затянутое облачной хмарью небо. Рилман, иногда поглядывая на меня, перенимал опыт. А вот техники Винса ко мне не просились, я их вообще не видел. Они ведь в городе, кто бы их выпустил, так чем заняты? Хотя это и к лучшему, на что бы я копье содержал? Я же не чемпион и не звезда. Может, в самом деле согласиться на рекламу для Фарисона? Как там в моем контракте с городом, есть пункт о чем-то подобном?