– Впервые слышу!
– За что хотели разделаться с матушкой Гусыней?
– Господин Пушкин, ну поверьте: никакого преступного умысла. – Газетчик приложил руку к месту, где у него должно было находиться сердце. Или ржавый орган, его заменявший. – Милейшая и полезная в некотором смысле дама… Пусть живет и здравствует… Ну как мне убедить вас в моей полной невиновности?
Попытка провалилась. Убедить могла только паутина математической системы, в которой Гурлянду были отведены свое место и ячейка в таблице.
Из прихожей послышался шум и рыдания: видимо, привезли тело из участка. Оставаться было неприлично. Пушкин потребовал от Гурлянда сохранить их пока неофициальный разговор в полной тайне от приятелей и графа. А сегодня вечером на мальчишнике сделать вид, что они незнакомы. Бывший жених пообещал со всем жаром человека, избежавшего ареста. И пообещал бы что угодно.
Авива Капитоновна металась по большой гостиной и не находила покоя. Душу ее терзали самые жуткие пытки, куда хуже раскаленного железа или дыбы палача. Ее терзала ревность. Вчера граф дал слово, запечатанное поцелуем, что завтракает у нее. Но не явился. Мадам Бабанова не усидела и поехала к нему домой. Камердинер доложил, что его светлость изволили встать с утра пораньше, оделись и отбыли в неизвестном направлении. Такое поведение говорило об одном: негодяй решил приударить за баронессой и наверняка у нее с визитом. Авива Капитоновна не сомневалась, что сейчас граф в каком-то ресторане развлекает эту фон Шталь, потом поедут кататься по Москве, а дальше… Что будет дальше, она и думать не хотела. И только мучилась новыми волнами ревности.
Вошла горничная и доложила о госте. Тот был очень кстати. От него можно кое-что разузнать. Авива Капитоновна уселась на диване в самой непринужденной позе и разрешила входить.
Пушкин появился в том же сюртуке, что вчера. Даже пятна на месте. Такую неряшливость в мужчинах, а тем более в женихах мадам Бабанова презирала. Но сейчас ей было не до того. Она торопливо сдула остаток сгоревшей бумажки из пепельницы. Завиток пепла упал к ее ногам и был окончательно растоптан. В воздухе остался еле заметный запах горелого.
– А, мой милый зять! – с деланой радостью воскликнула она. – Рада вас видеть… Позвольте напомнить, что жениху в дом невесты без букета и конфект являться неприлично…
Отдав поклон, Пушкин вынул из-за спины коробку с набором печенья «Экстра». От неожиданности Авива Капитоновна отпрянула, что, сидя на диване, непросто, и отмахнулась.
– Что это? Что? Зачем? – закричала она, вытаращив глаза.
– Небольшое угощение для вас, печенье фабрики «Эйнем», – ответил Пушкин. – Вы, кажется, любите…
Авива Капитоновна оправилась от испуга и даже улыбнулась.
– Как мило… Приятно… Печенье… Попьем с чаем… У нас как раз нету печенья… Поставьте там. – Она указала неопределенно.
Пушкин положил на край ее дивана. Мадам Бабанова невольно отодвинулась, как от опасного создания.
– Жаль, что Астры Федоровны нет, уехала за покупками к свадьбе… Но вы подождите ее… Приказать подать вам что-нибудь? Не остались вчера, такая жалость… Повару ужин удался изумительно…
– Мадам Бабанова, у меня к вам разговор.
– Называйте меня маменька, мне приятно…
– Мадам Бабанова, – с нажимом повторил Пушкин.
– Даю за Астру Федоровну тридцать тысяч годового дохода и дом, и обстановку, – будто опережая, сказала она. – Надеюсь, не в обиде…
– Зачем вам понадобилось выдавать за меня Астру Федоровну?
Авива Капитоновна заставила себя улыбнуться.
– Хочу счастья дочери… С таким человеком, как вы, она будет счастлива.
– Ответ не может быть верным, – сказал Пушкин. – У нас разница более десяти лет. Мадемуазель Бабанова ненавидит меня и не простит предательства сестры.
– И только? Пустяки… Полюбит… Я вышла замуж, будучи младше ее на три года…
– По закону брак не может быть законно совершен без взаимного и непринужденного согласия сочетающихся лиц… Я не просил руки Астры Федоровны у вас и не делал предложения ей. Вашу дочь не люблю и не намерен жениться вовсе. Зачем вам понадобился обман?
Коробка мозолила глаза. Авива Капитоновна отнесла ее на столик в дальнем углу гостиной и вернулась.
– У всего есть своя цена, – сказал она. – Нам, купцам, об этом доподлинно известно. Вам предложено столько, что хватит и вашим внукам… Женитесь на Астре, берите приданое и живите счастливо… Остальное приложится, поверьте мне… Больше дать не могу… Мне еще Гаю надо выдать замуж… Ну и себе оставить на старость…
Выслушав, Пушкин замолчал.
– В таком случае отвечу я, – наконец сказал он. – Вам понадобился родственник-полицейский в семье. Для чего? Вариантов немного. Или вы боитесь за Астру и тем хотели уберечь ее от какой-то опасности. Или…
– Или… – ласково повторила Авива Капитоновна.
– Или вы боитесь чего-то.
Она засмеялась натужно и громко.
– Я? Авива Бабанова? Чего мне бояться? Кто мне страшен? Смешно слушать…
– Чаще всего боятся разоблачений, – ответил Пушкин.
Авива Капитоновна прожгла его взглядом, как может и умеет жечь только очень рассерженная женщина. Ну, или им так кажется.
– Говорите, да не заговаривайтесь, мой друг… Не выдумывайте фантазий.
– Фантазиям не обучен. Имею дело с фактами. Они таковы: вы содержите под секретом кассу взаимопомощи невест. Которая не разрешена ни Министерством внутренних дел, ни градоначальством Москвы… Вчера и позавчера из кассы должны были быть выданы суммы приданого на тысячу рублей каждая. Итого две тысячи. Однако мадемуазели Юстова и Бутович внезапно погибают в модном салоне мадам Вейриоль. Салон находится в доме, который принадлежит вам. 25 апреля утром, когда в примерочной находилась мадемуазель Юстова, вы были в салоне и разговаривали с Вейриоль. У меня есть свидетель. Вчера вы снова посетили салон, когда в примерочной находилась Бутович. Ничто не мешало вам войти через сад и убить обеих. Одного этого достаточно, чтобы присяжные признали вас виновной… У меня имеются улики, целиком изобличающие вас…
Мадам Бабанова повела себя странно. Вместо того чтобы кричать, рыдать или все отрицать, она выгодно устроилась на диванной спинке и улыбнулась с явным облегчением.
– Милый Алексей Сергеевич, вы окончательно заигрались в сыщика… Да, я была у Вейриоль и говорила с ней. Но понятия не имела, кто там прячется у нее в примерочной. Да и зачем? У меня было труднейшее дело, касающееся Астры Федоровны – и только. Ее свадебного платья, если вам угодно… Меня подвозил туда и обратно знакомый извозчик, Григорий, кажется, который стоит тут на Тверской, найти его вам не составит труда… Он подтвердит каждое мое слово… А что касается улик, покажите их мне…
Выдавать бокалы и бутылку шампанского раньше времени не имело смысла. Как и прочие подозрения. Пушкину нужно было другое.
– Расследуя смерти мадемуазель Юстовой и Бутович, я обязан задать эти вопросы.
Его будущая теща уже не только не сердилась, но с легкостью простила глупость, на какую способны разве что мужчины.
– Ну, вот так бы сразу и сказали… А то устраиваете допрос… Неужели вы могли подумать, что за пятнадцать лет, что я держу кассу вместе с мадам Капустиной, буду убивать ради каких-то двух тысяч? Да знаете, сколько счастливых браков в Москве благодаря моей кассе? Да знаете, сколько невест получили приданое, когда в кассе не хватало взносов? Всего-то и оставляю себе банковский процент, да и то не ради прибыли, а чтобы соблюдать купеческое правило: во всем должен быть прибыток… Тем более Юстова и Бутович учились с моими дочерьми… Как вы только могли подумать… А что с ними случилось?
– Их отравили, – ответил Пушкин. – Аконитином.
Авива Капитоновна, кажется, сдержала слова, так и рвавшиеся у нее с языка.
– Бедные девочки, – только сказала она. – Кому понадобилось их убивать?
Пушкин предпочел сменить тему.
– Что намерены делать после свадьбы с графом?
– Ах, что мне делать… Оставлю все дочерям, уедем в Париж.
– Торговлю шерстью намерены продать?
Ему шаловливо погрозили пальчиком.
– Не женились, а уже входите в дела семьи… Вот так бы и сразу… Нет, не решила, посмотрим, какие будут предложения.
– Покупатели имеются?
– Ваше приданое никуда не денется, – ответила Авива Капитоновна, чуть дразня.
– Полагаю, господин Курдюмов первый в очереди покупателей?
Авива Капитоновна приложила пальчик к губам в знак молчания.
– А этого вам знать не положено, милый Алексей Сергеевич…
С некоторым напряжением мышц Пушкин встал с такого мягкого и уютного дивана.
– Чтобы закончить разбирательство с кассой взаимопомощи невест, позвольте взглянуть на конторскую книгу…
– Ох, ну какой вы. – Мадам Бабанова даже руками всплеснула. – Ну хорошо, только ради вашего успокоения. Ждите здесь… Сейчас принесу…
Она вышла, оставив чиновника сыска в одиночестве. Пушкин подошел поближе к величественному портрету хозяина дома и стал изучать реалистические черты. Федор Козьмич смотрел на чужака по-прежнему строго. Как будто хотел поведать тайну, да не мог шевельнуть нарисованными губами.
Мадам Бабанова задерживалась. Она вернулась через четверть часа и призналась, что не смогла найти конторскую книгу. Не имеет малейшего представления, куда она делась. Всегда лежала на ее рабочем столе – и вдруг нету. Как сквозь землю провалилась. Но ничего, обязательно найдет. Там все записи…
Пушкин спросил разрешения поговорить с Гаей Федоровной. Как бывшему жениху, уже не представляющему для чести девушки угрозы, ему позволили. Авива Капитоновна позвонила в колокольчик и приказала горничной проводить. Когда за женихом затворилась дверь гостиной, мадам Бабанова опомнилась – забыла выяснить главное: где может находиться коварная родственница-баронесса? Но догонять было неприлично. Оставалось терзаться сомнениями.
Полицейский старой закалки никуда не торопился. Рано утром, попивая чаек, Василий Яковлевич составил план передвижений по Москве, не считаясь с пожеланиями Пушкина. Он с аппетитом прикончил завтрак и отправился в экспедицию. Первым местом розысков стал дом князя Голицына на Покровке, в котором размещался пансион мадам Пуссель.