— Дик. Ты меня слышала. — Ричард глубоко затягивается сигаретой и выдувает дым через стол на меня.
Я закашливаюсь и отхлебываю из своего бокала.
— Нет. Твое имя Ричард, — поправляет миссис Джаред.
— Извини, — трясет головой Ричард, — Дик. Миссис Джаред берет паузу, посасывая алкоголь.
Она немного ела и уверенно пила, начав еще до ужина, и теперь спокойно произносит:
— Ну, Дик… как учеба?
— Сосет член, — говорит Ричард.
Я отхлебываю из бокала, когда он это произносит, и начинаю ржать, распыляя шампанское по своей тарелке. Быстро прикладываю салфетку, которую пытаюсь порвать, ко рту, пробую сглотнуть, но вместо этого начинаю кашлять, потом давлюсь. У меня слезятся глаза, я лихорадочно ловлю воздух.
— О чем ты говоришь… Дик? — спрашивает миссис Джаред, глядя на меня, пытаясь сохранить спокойствие, на ее лице застыл упрек.
Я вытираю рот и пожимаю плечами.
— Не знаю. Занятия групповым сексом для начинающих. Кокаинистская практика, — со смехом пожимает плечами Ричард, засовывая свою ногу еще жестче ко мне в пах.
Я снова закашливаюсь и хватаю его ногу под столом.
— Тебе нравится? — спрашивает он.
— Что еще? — Миссис Джаред явно пытается не конфузиться, но, когда она допивает шампанское, рука ее дрожит.
— Семинар по оральному сексу, — говорит Ричард.
— Боже мой, — шепчет моя мать, а она не произнесла и слова за вечер.
— На что это похоже? — спрашивает миссис Джаред, спокойная по-прежнему.
Психологический трюк не сработал.
— Анекдот, — говорит Ричард, по-прежнему натирая меня своей ногой и затягиваясь сигаретой. — Хотите, расскажу?
— Нет, — произносят одновременно моя мать с миссис Джаред.
— Пол хочет, — говорит он. — Слушай, Хулио Иглесиас и Дайана Росс встречаются на вечеринке, возвращаются к Хулио домой и трахаются…
— Я не хочу это слушать, — говорит миссис Джаред и, подозвав проходящего официанта, указывает на пустой бокал.
— Я тоже не хочу, — снова говорит моя мать.
— Тем не менее они трахаются, — продолжает Ричард, — и после этого Дайана Росс, которая кончила раз пятьдесят и снова хочет иглесиасовского члена, говорит…
— Мне тоже не хочется это слышать, — повторяет моя мать.
— Она говорит, — продолжает Ричард, повышая голос, — Хулио, ты снова должен трахнуть мою киску, мне безумно понравилось, и Хулио говорит, хорошо, зайка, но я должен чутка вздремнуть.
— Что с тобой случилось? — спрашивает миссис Джаред.
— Но ты должна держать одну руку на члене, а другую на яйцах, говорит Хулио, и потом через полчаса мы снова потрахаемся, о’кей?
Ричард становится оживленней, я же просто умираю, разрывая салфетку.
— Бог ты мой, — говорит моя мать с отвращением.
— А Дайана говорит, — и теперь Ричард выдает вообще жуткую пародию на Дайану, — почему я должна держать одну руку у тебя на петухе, а другую на яйцах, Хулио?
— Что с тобой случилось? — снова перебивает миссис Джаред.
Ричарда начинает бесить, что она перебивает, и его голос становится громче, я же просто врастаю в стул, оставляю салфетку и закуриваю. Почему нет?
— И Хулио говорит, хочешь знать, почему ты должна держать одну руку на петухе, а другую на яйцах? — произносит он, ехидно ухмыляясь.
— Что с тобой случилось?
Миссис Джаред трясет головой, а я чувствую, что мне ее жалко — сидит в ресторане, униженная собственным сыном, наряженная в этот уродливый костюм, который, вероятно, приобрела в «Лемане».
Из-за того что она перебивает его анекдот, Ричард злится еще больше, и я знаю, что произойдет, и мне наплевать, кого Шон трахнет вечером. Я просто хочу услышать развязку и закончить на этом, а Ричард, ублюдок, говорит громко, уставившись на свою мать:
— Потому что последний раз, когда я трахал негритянку, она стянула у меня бумажник.
После чего откидывается на спинку, опустошенный, но довольный. За столом наступает тишина. Я оглядываю помещение, улыбаюсь и киваю одной из пожилых дам за столиком напротив. Она одобрительно кивает и улыбается в ответ.
— Что с тобой случилось? — спрашивает миссис Джаред в четвертый раз.
— В смысле — что со мной случилось? А ты как думаешь? — спрашивает в ответ Ричард и презрительно фыркает.
— Я вижу, что сделала с тобой учеба, — говорит она.
Великолепно, думаю я. Ей потребовалось три года, чтобы это понять? На самом деле Ричард всегда был грубым мужланом. Я не понимаю, что сейчас ее так удивляет. Смотрю на колени, его нога исчезает. Допиваю шампанское и посасываю кубик льда, оставив недокуренную сигарету в пепельнице.
— Это что, так плохо, да? — усмехается Ричард.
— Теперь совершенно очевидно, что нам не следовало отправлять тебя туда, — говорит миссис Джаред и козлит не менее, чем Ричард, как была сучкой, так и осталась.
— Очевидно, — говорит Ричард, передразнивая ее.
— Не хочешь ли выйти из-за стола? — спрашивает она.
— Зачем? — уязвленно спрашивает Ричард тоном повыше.
— Выйди, пожалуйста, из-за стола, — говорит она.
— Нет, — отвечает Ричард на грани истерики, — я не выйду из-за стола.
— Будь так добр сейчас же выйти из-за стола, — говорит миссис Джаред, ее голос становится тише, но напряженнее.
Моя мать в тихом ужасе наблюдает за перепалкой.
— Нет, нет, нет, — говорит Ричард, тряся головой, — я не выйду из-за стола.
— Выйди из-за стола. — Миссис Джаред багровеет от ярости.
— Да пошла ты! — орет Ричард.
Пианист прекращает играть, и какими бы тихими не были отголоски разговоров в ресторане — наступает гробовая тишина. Ричард делает паузу, затем глубоко затягивается «Мальборо», допивает «Кир», поднимается, кланяется и медленно выходит из ресторана в одном ботинке. Метрдотель и главный официант спешат к нашему столику и спрашивают, все ли в порядке; может, мы хотим расплатиться.
— Теперь все отлично, — говорит миссис Джаред и буквально выдавливает легкую улыбку. — Я правда ужасно извиняюсь.
— Вы уверены? — Метрдотель подозрительно оглядывает меня, будто я брат-близнец Ричарда.
— Несомненно, — говорит миссис Джаред. — Мой сын неважно себя чувствует. У него большие нагрузки… знаете ли… скоро зачетная неделя.
Зачетная неделя в «Саре Лоренс»? Я гляжу на свою мать, которая пялится в пустоту.
Официант и метрдотель смотрят друг на друга, не понимая, как им быть, и, когда они переводят взгляд на миссис Джаред, она произносит:
— Пожалуйста, еще один «Коллинз» с водкой. Ив, ты хочешь чего-нибудь?
— Да, — ошарашенно говорит моя мать, медленно качая головой, по-прежнему в ужасе от выходки Ричарда; я думаю, пересплю ли с ним вечером. — То есть… нет, — говорит она, — или… да.
Мать по-прежнему в замешательстве и смотрит на меня — зачем? За помощью?
— Принесите ей еще бокал, — пожимаю я плечами. Метрдотель кивает и уходит, совещаясь по дороге
с официантом. Пианист медленно и неуверенно снова начинает играть. Некоторые из уставившихся на нас в конце концов отворачиваются. Я смотрю на свои колени и замечаю, что мне почти удалось порвать салфетку пополам.
Через некоторое время моя мать говорит:
— Я тут подумала — пускай, наверно, следующая машина будет синяя. Темно-синяя.
Никто не произносит ни слова, пока не приносят напитки.
— Что скажешь, Пол? — спрашивает она. Я закрываю глаза и говорю:
— Синяя.
Шон
Лорен Хайнд стояла с подружками на лестнице. Она держала стакан крепкого пунша, который жирная, чуть ли не догола раздетая девчонка разливала из мусорного бака. Лорен тоже была в низко обрезанной тоге (вероятно, потому, что я упомянул об этом днем), у нее были гладкие коричневые плечи, и я почувствовал возбуждение, я был убит наповал — столько голой кожи увидел. Вдруг я подумал, не лесбиянка ли она. Я стоял там с Тони, смотрел на нее — на ее ноги, лицо, волосы; она же разговаривала с девчонками — уродливыми, незаметными по сравнению с ней. Тони продолжал рассказывать про свою новую скульптуру и даже не подозревал, что я таращусь на эту девушку. Он был в одном нижнем белье, а к спине ремнем был подвязан матрас. Я, не переставая, глядел на нее, и она знала это, но не оборачивалась, хотя я стоял внизу лестницы, прямо за ней. Повсюду к стенам были приклеены разворотные фотографии из порножурналов, а на потолок в общей комнате над танцполом проецировали кино, но девчонки, которые там играли, были жирными и чересчур бледными, и это было совсем не секси.
Кончилось тем, что мы встретились в ванной. Гетч, на таблах, стоял, облокотившись о раковину, и Лорен, думаю, тоже была под экстази, и Гетч представил нас, но мы сказали, что уже знакомы, «вроде как», добавила она. Я принес ей еще пунша, хотя мне совершенно не хотелось оставлять ее в ванной наедине с Гетчем (но, может, Гетч пидор, думал я), и когда я вернулся, Гетча не было, а она разглядывала себя в зеркале, и я тоже смотрел, пока она не обернулась и не улыбнулась мне. Мы разговорились, и я сказал, что мне понравились ее картины в «Галерее-1» в прошлом семестре (пальцем в небо), а она сказала, «очень мило» (на самом деле никаких картин я не видел, но какого черта — мне хотелось переспать с ней), а затем мы отправились в общую комнату и ей захотелось танцевать, но танцевать я толком не умею, поэтому я смотрел, как она танцует под «Love of the Common People» [14], понятия не имею, что это за песня, но потом я занервничал, что какой-нибудь урод начнет с ней танцевать, если я не подключусь, так что, когда началась песня Joy Division «Love Will Tear Us Apart» [15], я вышел на позицию. Но это были не Joy Division, а чья-то перепевка — запопсованная, изгаженная, но я все равно танцевал под нее, потому что мы флиртовали как сумасшедшие, и она была настолько безумно красива, что я не мог понять, почему же не трахнул ее раньше. Я слишком возбудился, чтобы оставаться на вечеринке, и не мог придумать, как сорваться отсюда. Тут удивительно вовремя какой-то пидор с актерского стал сходить с ума и устроил сольный танец в одних трусах, когда заиграла «Dancing with Myself»