Мы все толпились в коридоре.
– Может, чмокнете меня на прощание? – сказал прадедушка Кас.
Бабушка явно удивилась, но поцеловала прадедушку в щеку. А мама – в другую.
– Ты в порядке? – Бабушка будто что-то заподозрила.
– Не ищи везде подвоха, – сказал прадедушка Кас. – Стоит мне разочек проявить дружелюбие, как им опять всё не так.
– Ты прав, – согласилась бабушка. – Прости, папочка.
Дверь закрылась. Я услышал, как захрустел снег: бабушка с мамой пересекали поле. Мама смеялась.
– Не так уж это и весело, – сказала бабушка.
Мама снова засмеялась, но уже издалека.
Прадедушка Кас прислонился к мойке. Он стоял, не говоря ни слова и не двигаясь.
– Так, – произнес он спустя какое-то время. – Сейчас они уже у Сванны. – И посмотрел на люк. – Тван?
– Да? – отозвался я.
– Ты готов?
Я кивнул.
– На чердаке хранятся кое-какие вещи. Они мне сейчас понадобятся.
Я поставил под люк табуретку. И осторожно на нее взобрался. Меня слегка шатало. В голове шумело, а ноги подкашивались. Это был последний вечер прадедушки Каса. Последний вечер, а я ничего не рассказал маме с бабушкой. И теперь они занимались у Сванны рукоделием.
Потолок был такой низкий, что мне пришлось слегка пригнуться. Я толкнул крышку люка, но она не поддавалась.
– Давненько я туда не залезал, – сказал прадедушка Кас. – И вот теперь он как назло заедает.
Я надавил еще раз. Крышка пришла в движение и с трудом откинулась вверх.
– Что-то видно? – спросила Линда.
Глазам надо было привыкнуть к темноте. Я выпрямился – плечи и голова пролезли в отверстие люка.
– Где-то справа, – сказал прадедушка Кас, – должен лежать рюкзак. Дотянешься?
Чердак был крошечный. Если сильно постараться, там можно было лечь. Я остался стоять на табуретке, потихоньку поворачиваясь и ощупывая руками пол чердака. Рюкзак быстро нашелся. Я вцепился в одну из лямок.
До сих пор я не слишком помогал прадедушке Касу. Схватив рюкзак, я вполне еще мог оставить его на месте и не отдавать прадедушке.
Линда держала мою ногу.
– Тван? Нашел?
– Нашел, – сказал я.
Прадедушка Кас протянул руки. Я подтащил рюкзак к отверстию люка и бросил вниз. Кухня наполнилась пылью.
Линда помогла прадедушке Касу поймать рюкзак. Они держали рюкзак вместе. Пока Линда не отпускала рюкзак, всё было в порядке. Если бы мы захотели, можно было еще всё переиграть. Линда могла бы отобрать рюкзак у прадедушки Каса и отдать его мне. Я мог бы запихать его подальше, захлопнуть люк и сказать: «Мы передумали, так дело не пойдет».
Но Линда вручила рюкзак прадедушке Касу.
– Это всё? – спросила она.
– Нет, – сказал прадедушка Кас. – Слева должна лежать фляжка. И еще ботинки, только не помню, где именно.
Я снова просунул голову в люк. На этот раз мне пришлось искать дольше. Мои руки натыкались на самые разные предметы. Бумажки, жирная тряпка, крошки и комки, которые, возможно, были мертвыми насекомыми, мухами или мокрицами. Спустя какое-то время я нащупал что-то круглое и гладкое и понял, что нашел фляжку. Рядом оказались и ботинки. Я осторожно опустил фляжку прадедушке Касу в руки. Линда приняла у меня ботинки.
– Спасибо, – сказал прадедушка Кас. – Сам бы я уже не смог влезть на табуретку.
– Как же ты собираешься шастать по горам, если даже на малюсенькую табуретку не можешь взобраться? – спросила Линда.
– Ходить для человека естественно, заложено, так сказать, природой, – ответил прадедушка Кас. – А табуретки – искусственные объекты, поэтому с ними почти никто не справляется.
– Мы просто хотим знать, справишься ли ты, – сказал я.
– Легко, – сказал прадедушка Кас. – Выйду из деревни, поднимусь по склону горы и окажусь на тропинке. А потом всё время прямо. То вверх, то вниз.
Мы пили яблочный сок на кухне. Мама оставила для нас на столе тарелку с выпечкой.
– Клейнур[2], – произнес прадедушка Кас.
На вкус клейнуры напоминали пончики. На них осела пыль с чердака.
– А теперь мне нужно побыть одному, – объявил прадедушка Кас и скрылся в комнате для мальчиков.
Из комнаты для девочек Линда принесла наши покупки, спички и вату. Это были не ватные шарики, а ватные диски. Я смазал их вазелином примерно так же, как смазывал сушеную рыбу сливочным маслом. В кухонном шкафчике нашелся полиэтиленовый пакет. Спички не были похожи на огниво из «Большого справочника выживальщика», и вообще, наш набор для выживания выглядел как-то несуразно.
Прадедушка Кас надолго исчез в комнате для мальчиков. Мы с Линдой съели еще несколько клейнуров. Остальные упаковали для прадедушки.
Когда прадедушка Кас снова появился, на нем были толстый свитер, лыжные штаны и чердачные ботинки, отличавшиеся от его повседневных ботинок лишь более солидной подошвой и ярко-красными шнурками. На правом плече висел рюкзак. Прадедушка Кас выглядел так же несуразно, как и наш набор для выживания. Но он был доволен. Даже счастлив.
– Сейчас слушай внимательно, – сказала Линда. – Мы повторим правила трех.
Я знал правила трех наизусть, так что справочник мне не требовался.
– Чаще всего, чтобы выжить, мы принимаем решение за три секунды. От этого решения зависит наша жизнь, – произнес я.
– Я всегда принимал правильные решения, – сказал прадедушка Кас. – Так что с этим у меня всё в порядке.
– Наш мозг три минуты обходится без кислорода.
– Кислорода хоть отбавляй, – сказал прадедушка Кас, глубоко вздохнув и выдохнув.
– В экстремальном климате, не имея укрытия, человек выдерживает три часа.
Прадедушка Кас приподнял край своего свитера.
– Исландская овечья шерсть. Двойная вязка и двойная толщина.
– Один свитер греет плохо, – заметила Линда.
– Исландский свитер греет лучше всех, – заверил нас прадедушка Кас. – К тому же под ним у меня еще несколько слоев – рубашка и прочее.
– Без воды человек обходится три дня.
Поставив на пол рюкзак, прадедушка Кас вытащил из него фляжку.
– Виски. Довольно крепкий. Открою, только когда буду наверху. А вода повсюду. Можно попить из ручья или растопить горсть снега.
Я дошел до последнего правила трех.
– Без еды можно прожить три недели.
– Три недели – это долго, – сказал прадедушка Кас. – Но к тому времени я уже найду себе подходящее местечко. Хижину в горах с большим запасом консервов. Или поем съедобных растений.
– Зимой? – удивилась Линда.
– Именно зимой, – сказал прадедушка Кас. – Не веришь?
– Нет, – ответила Линда. – Возьми с собой немного клейнуров. На всякий случай. И сушеную рыбу. Когда клейнуры кончатся.
Я протянул прадедушке Касу набор выживальщика.
– Не очень получилось, – сказал я. – Но не суть важно.
– Что это? – спросил прадедушка Кас, глядя на жирный полиэтиленовый пакет и спички.
– Вазелин и вата. Ватных шариков у нас не оказалось, только диски.
Прадедушка Кас взял пакет из моих рук.
– Спасибо, – произнес он и вытер рукавом слезившийся глаз. А потом другой глаз, потому что он тоже слезился.
Я уже приготовил рисунки с траншейным укрытием и квинзи, но в самый последний момент решил не отдавать их прадедушке Касу. Я боялся, как бы он не воспользовался моими каракулями на практике. Это было бы неверным решением. Первое правило трех нарушать нельзя.
Мы с Линдой надели куртки, шапки и ботинки. Прадедушке Касу хватало одного свитера и нескольких слоев под ним.
– Попрощаемся здесь, – сказал прадедушка Кас. – А потом ступайте обратно в дом.
Он стоял на пороге в чердачных ботинках. Другая пара ботинок осталась в коридоре. Тот, кто ничего не знал, решил бы, что прадедушка Кас дома. Только при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что с подошв его обычных ботинок исчезли ледоступы.
Мы проводили прадедушку Каса до середины поля. Небо было темным.
– Ожидается ясная ночь, – сказал прадедушка Кас, глядя наверх. – И, по-моему, нам повезло.
– Как много звезд, – воскликнула Линда.
– Смотрите между звездами, – сказал прадедушка Кас. – Вон там, видите?
– Еще больше звезд, – сказал я.
– У вас что, глаз нет?
Меж звезд виднелась еле заметная бледно-зеленая полоска света.
– Северное сияние, – произнес прадедушка Кас.
Зеленоватая дорожка была такой тусклой, что я еле ее разглядел. Ее затмевали мерцавшие повсюду звезды. Слово «мерцать» в обычной жизни вообще-то звучит по-дурацки. И подходит разве что для какой-нибудь издевательской песенки про страну грез. Но в тот момент это было правильное слово. Звезды действительно мерцали. Каждая в отдельности и все вместе. И в этом всеобщем мерцании вдруг появилась вторая зеленоватая дорожка, длинный язык, облизывающий всё небо.
В кармане куртки лежал телефон. Меня подмывало позвонить маме и бабушке: они тоже должны были выйти на улицу и посмотреть на небо. Но они сидели у Сванны, болтали и вязали, а Сванна наверняка задернула шторы. Я сунул руку в карман.
Зеленый язык превратился в зеленую, плавно колышущуюся завесу, как будто сквозь нее дул ветер. А рядом с завесой появился новый язык, длинная лента, то расширяющаяся, то снова сужающаяся. А потом ночь поглотила всё зеленое. Остались только звезды.
Я не позвонил маме с бабушкой.
– Будет еще? – спросила Линда.
– Никто не знает, – сказал прадедушка Кас. – Северное сияние непредсказуемо.
– Но что это такое? – спросил я.
– Сталкивающиеся частицы солнца, – объяснил прадедушка Кас. – И еще много чего. Поищи в своем справочнике.
– Оно опасное?
– По-моему, нет, – сказал прадедушка Кас.
– В справочнике описаны только опасные явления.
– Понятно, – сказал прадедушка Кас, натянув шапку на уши и надев рюкзак, как полагается, на оба плеча. – Ну, я пошел. Уж поверьте мне на слово, там северное сияние куда красивее. Фонари не мешают.
– А где твоя трость? – спросил я.