Я сунул рисунки в конец книги и стал ждать.
Линда, мама и бабушка вскоре вернулись. Они пахли шампунем и цветочным мылом. Подтянув к носу воротник собственного свитера, я принюхался. Пахло рыбой и сейнером. С примесью пота.
После обеда мы отправились в музей. Втроем. Прадедушка Кас не возражал, чтобы Линда пошла с нами. Мы немного задержались на выходе, потому что прадедушка Кас отказывался надевать ледоступы. Мама сказала, что это обязательно. Прадедушка Кас сказал, что за всю свою жизнь еще ни разу не поскользнулся, потому что умеет ходить как следует. Бабушка прикрепила ледоступы к подошвам прадедушкиных ботинок и велела перестать ворчать. Линда ныла, что от новой шапки у нее чешется голова. Мама приказала всем немедленно прекратить создавать проблемы, потому что у нас их и так невпроворот.
Спрятав «Большой справочник выживальщика» в пластиковый пакет и выйдя на улицу, я глубоко вздохнул. Дома у прадедушки Каса было душновато. Нам всем там хватало места, но только при условии, если мы молчали. Только если хранили наши скомканные мыслишки у себя в головах. Бабушка же и мама думали почти вслух. А потом вопросительно на нас смотрели: слышали ли мы их громкие мысли? Если не слышали, они рассказывали нам всё, о чем только что подумали. Прадедушка Кас тоже так умел. И всё это вместе было похоже на комикс с облачками мыслей и речи, в котором появлялись всё новые и новые облачка, а старые при этом никуда не исчезали.
Я начал привыкать к горам – горам-зомби, которые то отдалялись, то снова приближались. Солнце уже садилось, и снег на горах за фьордом отсвечивал розовым. Снег на поле покрылся коркой. Стоило шагнуть за пределы проложенной тропинки, как через несколько мгновений наст под тобой с хрустом проваливался. Прадедушка Кас шел по тропинке. Мы с Линдой – по хрустящему насту. Шаг – хрусть, шаг – хрусть, шаг – хрусть.
Седобородый мужчина открыл для нас дверь музейного пакгауза, включил свет и поднялся наверх.
– У него там комната, уставленная чучелами рыб, – сказал я. – И кораблями в бутылках.
– У тебя слишком богатое воображение, – заметил прадедушка Кас. – Разве я не говорил тебе быть осторожнее?
Прогуливаясь по музею, Линда наткнулась на развешанные по стенам пакгауза старые фотографии. На них были лодки, битком набитые селедкой. Набережная, полная бочек и людей.
– Ого, – воскликнула она. – А народу здесь было невпроворот!
– Всё кишело народом, – сказал я.
– Да, – согласился прадедушка Кас. – Иной раз судна чуть ли не трещали по швам от выловленной сельди. А девушки-селедочницы работали день и ночь.
Я показал Линде бочки на фотографии.
– А туда они бросали селедку.
– Ее потрошили и солили, – сказал прадедушка Кас.
– Потрошили? – не поняла Линда.
– Отрезали голову и вынимали внутренности.
– Фу, какая мерзость, – поморщилась Линда.
Я не понимал, почему она может спокойно стричь желтые ногти и рассматривать рубцы и пятна на коже, но кривится от внутренностей селедки.
– А где сейчас лодки? – спросила Линда. – Не музейные, а настоящие?
– Сельдь исчезла, – сказал прадедушка Кас. – Не спрашивай почему. А потом исчезло всё: и лодки, и девушки.
– Наверное, какая-то сбежавшая селедка предупредила остальных, – сказала Линда. – Если, мол, увидите лодку, плывите изо всех сил к другому берегу.
– Ну что с вами поделаешь? – развел руками прадедушка Кас. – Откуда у вас эти завихрения в головах?
В кубрике я вытащил из пакета «Большой справочник выживальщика» и, усевшись на лавку, прислонил его корешком к столу. Я сомневался, можно ли класть книгу на стол, ведь это музейный стол и на нем стоят музейные экспонаты: помятый металлический контейнер с вилками и ложками, тарелка и две кружки. Как будто бы для рыбаков. По краям стол окаймляли специальные бортики, чтобы во время качки посуда не соскальзывала на пол.
– Давайте почитаем, – предложила Линда.
– Это еще зачем? – удивился прадедушка Кас.
– Просто так, – сказала Линда.
Прадедушка Кас кивнул:
– Ну-ну.
Я видел, что его не одурачишь.
– Линда всё знает, – сказал я.
– Тогда она знает больше меня, – произнес прадедушка Кас.
– Про горы, – пояснила Линда.
Прадедушка Кас теребил в руках шапку, выдергивая из нее шерстинки. Новую шапку, купленную бабушкой и мамой.
– Понятно.
– Но больше никто ничего не знает, – заверила Линда.
– Ни одна живая душа, – подтвердил я.
Линда пихнула меня локтем.
– Начнем с правил трех. Только чтобы убедиться, что ты их запомнил.
– Что за ерунда? – буркнул прадедушка Кас.
– Для твоей же безопасности, – разъяснила Линда. – Чтобы ты знал, как поступать, если что.
– Я знаю, как поступать, – сказал прадедушка Кас. – Эти горы я знаю как свои пять пальцев!
– Рыбаки ходят не в горы, а в море, – не унималась Линда. – Значит, как свои пять пальцев рыбаки знают море.
– Забудь, – сказал прадедушка Кас. – Никто не знает море как свои пять пальцев.
– Всё очень просто, – заявила Линда. – Мы ничего не расскажем маме с бабушкой, если ты будешь нас слушать. И мы очень хотим, чтобы ты как следует всё запомнил.
Я прочел правила трех, и прадедушка Кас сделал вид, что слушает. Потом я открыл главу «Холодные регионы». Судя по всему, дом прадедушки Каса стоял посреди ужасно холодного региона.
В правой части страницы помещался список того, что можно делать в холодных регионах. В левой – перечень того, чего делать нельзя. Левый список звучал, наверное, слишком по-командирски, поэтому я начал с правого.
– Прикройте чем-то рот и нос. Регулярно проверяйте, не обморожены ли у вас конечности.
На мгновение я задумался. Как следовало поступить прадедушке Касу, если у него обморозятся конечности? Ведь поблизости не будет ни одной подмышки.
– А можно мы пойдем с тобой? – спросил я.
– Лучше не надо, – ответил прадедушка Кас.
– Тогда ты должен слушать очень внимательно, – сказала Линда. – Мы прочтем тебе всю книгу, так как хотим, чтобы ты вернулся домой здоровым и невредимым.
Мы бы не смогли заставить прадедушку Каса выслушать всю книгу. Тем более что половина справочника была посвящена тропическим лесам и пустыням.
– Разожгите костер, – зачитал я. – Растопите достаточно снега, потому что даже в холодном климате необходимо пить.
– Я не вернусь, – сказал прадедушка Кас.
Список того, что следовало делать в холодных регионах, был гораздо длиннее, но я прикусил язык.
– Что? – спросила Линда.
– Я не вернусь.
– Почему? – не поняла Линда.
– Я и правда вот-вот отдам концы, – сказал прадедушка Кас. – Никуда не денешься. По словам врача, мне остались считаные месяцы. Сколько точно месяцев, хотелось бы знать. Но этот бездарь ничего конкретного промямлить не в состоянии. Ничего! Только примерно. Считаные месяцы. Каким же надо быть безмозглым, чтобы сообщить почти столетнему старику, что ему осталось жить считаные месяцы. Он для этого учился в университете?
– Ты болен? – спросила Линда.
– Еще как, – сказал прадедушка Кас. – И всем известно, что людей в моем возрасте приходит забирать Смерть. Прав я или нет?
Линда пожала плечами. Я заметил, что она погрустнела.
– Ах, – вздохнул прадедушка Кас. – Это не так уж и страшно.
– Очень даже страшно! – сказал я.
Я знал, почему Линда расстроилась. Не потому, что прадедушка Кас говорил о смерти, а потому, что вел себя так, будто это самая нормальная вещь в мире. Да еще подливал масла в огонь. Сначала он просто хотел в горы, а теперь собирался уйти в горы навсегда. Причем это «всегда» должно было наступить очень скоро. И всё это он нам выкладывал!
Прадедушка Кас вздохнул.
– Вот что я имею в виду: если я поеду с вами, то долго не протяну. Если отправлюсь в горы, то тоже долго не протяну. Представьте себе такого старика, как я, на больничной койке и все эти страдания… вот чем всё закончится, если я поеду с вами. Больница с трубками, приборами и врачами, желающими продлить мне жизнь. Притом напрасно, потому что я всё равно умру. Я так долго жил, ребята. Так дайте же мне теперь самому…
– Я просто не понимаю почему! – воскликнула Линда. – Если можно остаться с бабушкой и мамой. И Тваном. И со мной.
– Я такой, какой есть, – сказал прадедушка Кас. – Ничего не поделаешь. Когда-то давно я был неважный семьянин, скажем прямо. У меня было шило в заднице. Я редко бывал дома. То на треску ходил, то на сельдь. Работал где только можно. Путешествовал. Задерживался в чужих краях. Но деньги никогда не пропивал – отправлял их мамушке.
– Какой мамушке? – спросил я.
– Покойной мамушке, – сказал прадедушка Кас. – Вашей прабабушке. Но тогда уже началась заварушка с Ингой Уннур Финнсдоттир.
– А это еще кто? – спросила Линда.
– Долгая история, – ответил прадедушка Кас.
Я захлопнул книгу.
7
– В первый раз я приехал сюда в самый разгар лова, – начал свой рассказ прадедушка Кас. – На набережной, где хлопотали девушки-селедочницы, стояли в ряд длинные деревянные ящики. Молодые рыбаки вроде меня привозили сельдь с моря. Мы следили за тем, чтобы рыба в деревянных ящиках не иссякала. Без нас селедочницам нечего было бы потрошить и солить. Поэтому они нас ждали. Селедочницы вынимали селедку одну за другой из такого вот длинного ящика. Может, это и не очень интересно, но зато важно, если хотите понять, что произошло дальше.
Прадедушка Кас вытер рукавом левый глаз.
– Самую красивую девушку-селедочницу – и тут мы подбираемся к сути рассказа – звали Инга Уннур Финнсдоттир. Удивительно, что я до сих пор помню ее имя, ведь дело было сто лет назад. Сначала за Ингой Уннур ухлестывал один парень, потом два, потом три, и в конце концов все мы поголовно в нее влюбились. Но мы редко подолгу задерживались на берегу, чтобы завести с ней роман. Были другие девушки, которые…
Прадедушка Кас не закончил фразу.
– Неважно. Вам вообще сколько лет? Как бы то ни было, Инга Уннур просто так к себе не подпускала. Однажды мы с тринадцатью другими рыбаками вышли в море и искали рыбу дольше обычного.