– Как ты планировал его удивить?
– Никак. Не знаю. Никакого конкретного плана у меня не было. Только откуда-то из подсознания всплыло вдруг слово «реабилитация». Я представил страшно кинематографично: красивая клиника в горах на берегу озера, чистый воздух, лебеди. Жанна занимается физиотерапией, набирается сил и хорошеет на глазах. Потому что просто сидеть и ждать, когда подействует «химия» и подействует ли, мне казалось неправильным. Я считал, что надо всё время двигаться, надо действовать. Немецкие врачи мой энтузиазм не разделяли, но пожали плечами: желание клиента – закон. И в течение двух дней нам была подобрана клиника: лебеди, озеро, парк, вот это всё, как я хотел.
Счет, по немецким меркам, удивил: шесть тысяч евро в месяц. Но неожиданно для себя, привыкшего дотошно впиваться в суть всякого медицинского разговора, Шепелев пропустил мимо ушей все подробности: подписал бумаги и улетел в Москву. На «реабилитацию» Жанну перевозили уже без него.
Он сперва смеется минуту каким-то своим воспоминаниям. И только потом посвящает в них меня: «Через пару дней, Катя, я получаю от жены гору смайликов: немецкие врачи, оказывается, перевели ее в хоспис; трудности перевода. Это, конечно, издержки жизни медицинского туриста. Даже зная язык, даже полагая, что контролируешь ситуацию, ты всё равно оказываешься немножко с завязанными глазами, потому что находишься не дома, не все понимаешь и не обо всем можешь поговорить с теми, кто рядом. Жанну перевезли в хоспис».
Еле прихожу в себя, переспрашиваю: «Таким был твой план удивить профессора?»
«У меня не было плана. Но это – урок всем другим людям, у которых не будет плана: всегда рядом есть кто-то, кто сможет воспользоваться вашей растерянностью и распорядиться вашими деньгами по своему усмотрению. И, кстати, наш вариант был не худшим: в том хосписе действительно было красиво. А в озере рядом действительно плавали лебеди. Но это было совсем не то, что я имел в виду, произнося слово «реабилитация»«.
Глава 12
В большом, пропитанном осенью парке маленького немецкого городка Мюнстер я сижу на скамейке с мамой семилетнего мальчика Димы. Дима играет в классики с русскоговорящей сопровождающей Эрикой. Услуги Эрики входят в стоимость контракта, который мама Димы заключила с Университетской клиникой Мюнстера. В контракте сказано, что Эрика должна быть всегда на связи с семьей Димы, переводить всё, что говорят врачи Диминой маме и что Димина мама хочет спросить у врачей. В любое время суток.
«Вы знаете, я всё никак не могу поверить, что после стольких унижений к нам стали относиться как к людям, что у нас появились права», – говорит Димина мама и вздыхает. Мне кажется, что сейчас она должна заплакать, и я втягиваю голову в плечи. Как любой нормальный человек, я очень неловко себя чувствую, когда плачут мамы больных детей. Но Димина мама не плачет. Она просто говорит. Вроде бы восхищенно, но всё как-то на одной ноте. Кажется, она действительно до сих пор не верит. «По сравнению с тем, как это было в ****ске (я намеренно опускаю имя Диминой мамы и город, откуда они родом. Поверьте, это типичная ситуация для любого российского города. Тем более что почти во всех трудных случаях такие дети с мамами оказываются в Москве, где очень часто сценарий повторяется), мы как будто очутились на другой планете. В первый же день после прилета мы прошли полное обследование. У нас взяли все анализы крови, пробирок пятнадцать, наверное, чтобы проверить всё по всем показателям. Они всё делают так основательно, вплоть до каждой мелочи. И всё время повторяют: не стесняйтесь спрашивать. Мне это так странно. Наш завотделением в Москве всё время орал на мамочек: «Перестаньте дергать врачей, не мешайте им работать». А тут… У Димы вчера ночью заболела голова очень сильно, они повезли его сразу же на КТ, проверить, нет ли кровоизлияния. У нас в городе на КТ надо в очереди стоять не меньше месяца. И из-за какой-то головной боли никто, конечно, посреди ночи никакое КТ делать не будет». Мама опять вздыхает.
Я спрашиваю: «Как вы здесь оказались? Кто вас направил, кто оплачивает лечение?» Мама рассказывает, как всё тот же заведующий отделением одной из московских клиник, куда попали Дима с мамой, сообщил, что в Москве им помочь, по всей видимости, не смогут. Димин рак признали не поддающимся лечению и стойким к химиотерапии. Но, выписывая мальчика, завотделением почему-то сказал, что единственный шанс попробовать спасти Диму – лечение за границей. Всё это случилось под конец года, когда почти для всех российских пациентов кончились квоты на лечение и благотворительные фонды судорожно латали дыры, оплачивая бесплатное, по идее, лечение маленьких пациентов в российских клиниках деньгами благотворителей. Когда мама Димы обратилась в фонды с просьбой оплатить лечение ребенка в Германии, ни у одного фонда такой возможности не нашлось. Но нашлись спонсоры – работодатели мамы и папы Димы. Пока у них на счету есть 40 тысяч евро. Пока, если план, описанный немецкими врачами, не претерпит корректировок, этого хватает.
Прежде чем ехать, Димина мама прошерстила интернет-форумы родителей больных детей, обзвонила десятки других мам и пап для того, чтобы быть уверенной, что они едут не просто потому, что завотделением одной из московских клиник от них отказался: «Решение я принимала самостоятельно и своих родителей подготавливала к этому, потому что статистика выздоровлений и смертей, которая есть в России, мягко говоря, пугает. И по этой статистике выходит, что ребеночек умирает не потому, что не смогли вылечить, а потому, что не смогли выходить. Я нашла несколько мам, которые лечились в Германии, прочла всё, что было доступно, про клиники. Со всеми переговорила. И личный опыт родителей, и статистика – всё говорило за то, что нам надо искать деньги и мчаться сюда, чтобы не потерять ребенка. Послушайте, ну что о каких-то высоких и далеких вещах говорить, если здесь просто можно посещать сына, брать его гулять, жить с ним, он не находится всё время в замкнутом пространстве, в депрессивной палате после тяжелой и болезненной химии!» Димина мама опять вздыхает.
Контракт на Димино лечение заключали со специальным отделом медицинского туризма Университетской клиники Мюнстера. В нем всё устроено очень похоже на обыкновенное турагентство: проспекты, варианты, расценки. В буклетах улыбающиеся лица вроде бы реальных пациентов из России. Всех новеньких всегда лично принимает глава отдела господин Йорг. Он и предлагает пациентам или родителям маленьких пациентов заключить контракт по типовой схеме: «Чтобы составить план лечения, необходимы результаты обследований из Москвы, которые будут проверены нашими специалистами. То есть на самом деле пациенту будут сделаны все новые анализы, но мы должны знать, от чего отталкиваться. К вашему приезду назначат приемы у врачей, все обследования постараются выстроить в максимально комфортный для вас график. Всё займет примерно неделю. Затем ваш лечащий врач сообщит, какой метод лечения для вас мы бы рекомендовали, и мы сможем подсчитать, сколько примерно это будет стоить».
После этого останется, вернувшись в Россию, оплатить лечение и, получив приглашение из клиники, оформить визу в посольстве. Иногда, как в случае с Димой, клиника проводит заочную консультацию и сразу вызывает пациента на обследование и лечение. Ханс Йорг удивляется, когда я спрашиваю его: на что вправе рассчитывать медицинский турист в Мюнстере? Ответ стандартный: «Медицинский турист вправе рассчитывать на тот же уровень и качество помощи, что бесплатно получают граждане Германии. Только за деньги. Для пациентов из России существует гибкая система скидок. Например, десять лет назад россияне платили за каждый день пребывания в больнице, а сейчас тарифная система рассчитывается в зависимости от заболевания и выбранного вида лечения. Например, химиотерапия – полный цикл – может стоить от пятнадцати до тридцати тысяч евро. Но люди едут к нам не из-за скидок. Основная причина – это доверие. Не столько к конкретным врачам, сколько к самой системе организации помощи. Наша медицина – это не только химиотерапия, операция, облучение или какие-то манипуляции. Это еще и комфорт. Бытовой и психологический».
Единственный вопрос, на который не умеет отвечать Ханс Йорг, – откуда у российского медицинского туриста возьмутся деньги на лечение. То есть всё и вправду как в туристическом агентстве: будут деньги – будет контракт. Кто-то, может, богат, кому-то помогут благотворители. Если все сложится, то вместе с лечением медицинские туристы из России получат некоторые бытовые, социальные и психологические гарантии, о которых на родине не могло быть и речи: услуги психолога, терапию музыкой, терапию искусством, а также штатного переводчика-сопровождающего от отдела медицинского туризма. В Димином случае – это дочь эмигрантов из России Эрика Кинсфатер, чьи услуги входят в турпакет. И в чьи профессиональные обязанности входит забота. На время лечения Эрика – член семьи медицинского туриста.
Дима с мамой, судя по заключенному контракту, будут лечиться в Университетской клинике Мюнстера не меньше месяца. На это время им как медицинским туристам дадут социальное жилье в располагающемся напротив кондоминиуме. Эрика будет неподалеку, с постоянно включенным, согласно контракту, мобильным телефоном. Если понадобится, она свяжет Димину маму с нужным врачом, поможет получить любое необходимое лекарство без очереди и задержек. А еще, конечно, обезболивание: в любое время суток и по самой незначительной жалобе, потому что больно вообще никогда не должно быть.
Проводив Диму с мамой домой, мы с Эрикой пьем чай в самой известной гостинице Мюнстера Mоvenpick. Эрика с гордостью показывает цветок из пластилина, который ей подарил сегодня Дима. Она говорит: «Эти дети так настрадались, что хочется прямо из кожи вон вылезти, чтобы они всё время улыбались, я очень стараюсь. Мне сказали на работе, что это непрофессионально, но с каждым их своих подопечных я поддерживаю связь потом, когда они заканчивают лечение и возвращаются на родину».