[126] непременно бывает общий прием… приглашаются все…
– Я не уверена, что принадлежу к этим всем. Я, наверное, вообще ни к какой группе не принадлежу.
Уоллес неуверенно улыбнулся; он явно считал, что я преувеличиваю.
– Дайте мне знать, если вам когда-нибудь захочется… поменяться с ними местами, – сказал он.
С первого взгляда казалось, что Уоллесу не совсем удобно в смокинге, словно он на время позаимствовал его у кого-то другого. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что смокинг явно сшит на заказ и отлично на нем сидит, а запонки из черного жемчуга выглядят на его запястьях так, словно это самая настоящая фамильная драгоценность, к которой он давно привык.
Поскольку я не ответила, снова возникла неловкая пауза, и я спросила:
– Вы, кажется, что-то такое говорили насчет намерения мне позвонить?
– Да! Я ведь еще в марте вам обещал… Я собирался… мне хотелось… как следует выполнить свое обещание…
– Уоллес, если вы все еще хотите «как следует выполнить свое обещание», которое дали мне так давно, то вы наверняка задумали что-то невероятное.
– Уолли Уолкотт!
Нашу беседу прервал соученик Уоллеса по бизнес-школе, который теперь также занимался производством бумаги. Когда разговор с общих друзей перешел на тему аншлюса и его влияния на цену бумажной массы, я решила, что сейчас мне самое время посетить дамскую комнату. Я не пробыла там и десяти минут, но, когда вернулась, оказалось, что торговец бумагой уже ушел, а его место заняла одна из тех блондинок с дивана.
Этого, наверное, и следовало ожидать. Уоллес Уолкотт непременно должен был оказаться в поле зрения каждой молодой особы из высшего общества, еще не заполучившей на пальчик обручальное кольцо. Большинство предприимчивых девушек в нашем городе были прекрасно осведомлены не только о доходах Уоллеса, но и о том, как зовут его сестер. Особо продвинутые знали даже клички его охотничьих собак.
Пристроившаяся к Уоллесу блондинка выглядела так, словно только что протанцевала парочку котильонов. Она зачем-то облачилась в шубку из белого горностая, хотя зимний сезон завершился несколько месяцев назад, и тесные перчатки до локтя. Приглядевшись и прислушавшись, я поняла, что с дикцией у нее все в порядке, как, впрочем, и с фигурой, но это вовсе не означало, что она пленница «дамского» резерва. Пока Уоллес что-то говорил ей, она решительно взяла его бокал, сделала из него пару глотков, вернула бокал ему, а затем вполне успешно выполнила свое домашнее задание: задала заранее подготовленный вопрос:
– Я слышала, повариха у вас на плантации – настоящая королева «хаш паппи»?[127]
– Да, – с энтузиазмом откликнулся Уоллес, – но ее рецепт… это строго охраняемая тайна… запертая на ключ…
Каждый раз, когда Уоллес слегка запинался посреди фразы, блондинка фыркала и старательно ему улыбалась, как бы находя, что это ужасно мило. Ну, в общем, это действительно было мило. Но ей-то вовсе не обязательно было так это подчеркивать. В общем, я решила с треском вломиться в их маленький тет-а-тет.
– Не хотелось вам мешать, – сказала я, беря Уоллеса под руку, – но вы, кажется, обещали показать мне здешнюю библиотеку?
Блондинка, глазом не моргнув, подхватила:
– О, библиотека здесь просто восхитительная! – Ей явно хотелось продемонстрировать свою особую осведомленность об этом доме. – Только вряд ли вам стоит прямо сейчас туда идти, вот-вот фейерверк начнется.
И прежде чем я успела ей возразить, все вокруг действительно куда-то устремились, и к тому времени, как мы вышли к причалам, на берегу собралось уже не меньше сотни человек. А несколько подвыпивших парочек успели даже погрузиться в кэтботы[128], принадлежащие Холлингзуортам, и отплыть от берега, чтобы любоваться фейерверком с воды. От дома все время подходили еще люди, толпа напирала, и нас в итоге сдвинули почти вплотную к вышке для прыжков в воду.
Раздался громкий свист, и с плота, находившегося на некотором расстоянии от берега, взвилась первая ракета. Но сопровождал ее запуск не тот жалкий свист, что слышался с соседнего двора, когда там запускали детские ракеты, а довольно мощный звук, скорее напоминавший артиллерийский выстрел. За выпущенной ракетой тянулась длинная лента дыма, которая, казалось, разрасталась вместе со звуком, превращаясь в огромную белую сферу, а затем взрывалась, и от нее во все стороны разлетались яркие искры. Искры медленно падали на землю, точно семена одуванчика, когда на него дунешь. И все вокруг кричали и радовались. Четыре ракеты быстро последовали одна за другой, создав в воздухе цепь из красных расплывчатых звезд, и каждая новая вспышка сопровождалась громким хлопком. Причал был уже весь усыпан народом, и я случайно оказалась слишком плотно прижатой к бедру стоявшей рядом со мной блондинки. Она пошатнулась, из ее бокала выплеснулось шампанское, а сама она прямо в своей меховой шубке рухнула в воду, и как раз в этот момент взорвалась еще одна ракета. Вскоре из воды стали доноситься писки и визги, поскольку блондинка уже всплыла на поверхность, в синем вечернем полумраке со спутанными волосами и водорослями на голове став похожей на королеву русалок.
Дики нашел меня на террасе, когда после фейерверка все потянулись обратно. С Уоллесом он, естественно, оказался знаком – хотя и не напрямую, а через младшую сестру Уоллеса. Разница в возрасте, похоже, немного смущала Дики. Во всяком случае, когда Уоллес стал его расспрашивать о дальнейших планах, он, понизив голос на октаву, понес какую-то чепуху насчет того, что вот-вот подаст заявление в юридическую школу. Затем Уоллес, вежливо извинившись, отошел от нас, и Дики потащил меня в бар, где уже собрались все остальные члены нашей компании. Оказывается, пока Дики меня разыскивал, Роберто стошнило в кустах, и Хелен немедленно поинтересовалась, не пора ли нам по домам.
Если раньше, выезжая с Манхэттена, мы воспользовались мостом Уильямсбург, то теперь Дики предпочел поехать по мосту Трайборо[129], имея дальний прицел: он намеревался высадить всех остальных раньше, чем меня, и действительно довольно скоро нас в машине осталось только двое.
– Ну вот, приехали, – сказал Дики, останавливаясь возле отеля «Плаза». – Как ты насчет рюмочки на ночь?
– Нет, Дики, на сегодня с меня достаточно.
Заметив, что он разочарован, я пояснила, что мне завтра с утра на работу.
– Но ведь сегодня суббота!
– Только не в моем офисе.
Когда я вылезала из машины на своей Одиннадцатой улице, Дики выглядел совсем мрачным.
– Мы с тобой даже ни разу не потанцевали, – сказал он таким тоном, который предполагал определенный уровень смирения, поскольку из-за собственной невнимательности и невезения он пропустил возможность, которая, видимо, никогда больше ему не представится. Я не выдержала и улыбнулась – такое детское огорчение было написано у него на лице. Хотя на самом деле он оказался куда более умным и проницательным, чем мне показалось вначале.
Я ободряюще стиснула его локоть.
– Спокойной ночи, Дики.
И тут он вдруг, стиснув мое запястье, продекламировал:
Когда при молниях под гром
Мы в дождь сойдемся вновь вдвоем?
Я наклонилась, сунула голову внутрь и, коснувшись губами его уха, ответила:
Как только завершится бой
Победой стороны одной
Перед вечернею зарей.
Глава четырнадцатаяБридж «медовый месяц»
В воскресный полдень в темно-зеленом кабриолете мы с Уоллесом поехали на Норт-Форк[130] Лонг-Айленда. Обещание, которое он так хотел «выполнить как следует» – взять меня пострелять, – было и впрямь чем-то невероятным, и не важно, как долго он собирался его осуществить. На мой вопрос, что мне надеть, он сказал: что-нибудь удобное. И я оделась примерно так, как, по моим представлениям, оделась бы Анна Гранден: штаны цвета хаки и белая мужская рубашка с закатанными рукавами. Я прикинула, что, даже если в качестве одежды для стрельбы это и не подойдет, я всегда могу сказать, что оделась как Амелия Эрхарт[131], которая-потерялась-в-Тихом-океане-и-никто-о-ней-никогда-больше-не слышал. Уоллес надел старый синий джемпер с треугольным вырезом и желтой каемкой; я даже заметила у него на рукавах дырочки, явно проеденные молью.
– Какие у тебя волосы… по-моему, просто супер! – сказал он с явным восхищением.
– Супер?!
– Извини. Неужели… тебе так неприятно это слово?
– Нет, что ты, супер – это неплохо. А еще я откликаюсь на такие слова, как «великолепные» и «фантастические».
– Как насчет… великолепных?
– В самый раз.
День был яркий, летний, и Уоллес предложил мне залезть в бардачок и вытащить оттуда темные очки. Надев их и откинувшись на спинку сиденья, я любовалась причудливой игрой солнечных лучей, косо падавших сквозь листву на дорогу, и чувствовала себя одновременно египетской царицей и голливудской старлеткой.
– Ты что-нибудь получала от… Ив или Тинкера? – спросил Уоллес.
Собственно, это была самая обычная тема для разговора; предлог, которым пользуются, чтобы прервать затянувшееся молчание.
– Я тебе вот что скажу, Уоллес: если у тебя нет особой потребности вести разговор о Тинкере и Ив, то и у меня такой потребности тоже нет.
Уоллес рассмеялся.
– Тогда как же… объяснить, что мы с тобой знакомы?
– Ну, можно говорить, что ты схватил меня за руку, когда я лезла к тебе в карман на смотровой площадке Эмпайр-стейт-билдинг.
– Ладно. Но только если… представить это иначе: пусть лучше ты меня за руку поймала.