– Неужели это так заметно? – застенчиво улыбнулся он. – Вообще-то я брата ищу. Вот он как раз фанат джаза.
Я даже через стол слышала, как нервно затрепетали ресницы Ив. Роскошное кашемировое пальто и новогодняя встреча с братом. Разве любой девушке этого не достаточно?
– Не хотите ли, пока ждете его, к нам присоединиться? – спросила она.
– О, не хотелось бы вам навязываться…
(Ну вот, теперь еще и слово «навязываться»! Мы такие выражения далеко не каждый день слышали.)
– Но вы нам ничуть не навязываетесь, – упрекнула его Ив.
Мы немного подвинулись, освобождая ему место, и он перебрался за наш столик.
– Теодор Грей, – представился он.
– Ого! Теодор! – воскликнула Ив. – Даже Рузвельт именовал себя Тедди.
Теодор рассмеялся.
– Друзья зовут меня Тинкер[15].
Ну, разве так трудно было догадаться? Представители WASP[16] очень любят давать своим детям прозвища, соответствующие самым обычным профессиям: Тинкер. Купер. Смифи. Возможно, для них это звучит как эхо семнадцатого века, когда их предки, высаживаясь в Новой Англии в сапогах с кожаными петельками на голенищах, были представителями тех самых, связанных с ручным трудом профессий, которые обеспечивали им не только крепкое здоровье, но и такую ценимую Господом добродетель, как скромность. А может, это просто способ вежливо подчеркнуть, что именно им на роду написано получить от жизни все.
– Меня зовут Ивлин Росс, – сказала Иви, ловко забрасывая крючок с помощью своего полного имени. – А ее Кейти Контент.
– Кейти Контент! Ничего себе! И вы действительно всем довольны[17]?
– Ничуть.
Тинкер поднял свой стакан с дружеской улыбкой.
– Ну, тогда выпьем за то, чтобы нам в 1938 году быть всем довольными.
Братец Тинкера так и не появился, что было нам только на руку. Около одиннадцати Тинкер подозвал официантку и заказал бутылку шампанского.
– У нас тут «баббли»[18] сроду не водилось, мистер, – удивилась она. Она вообще вела себя гораздо сдержанней, поскольку Тинкер пересел за наш столик.
И тогда он решил присоединиться к нам и заказал всем джин.
Ив явно была в ударе и рассказывала всякие смешные истории о двух девицах, с которыми вместе училась в своем пансионе. Девицы соперничали за звание королевы бала на встрече выпускников[19] – примерно так соперничали Вандербильт и Рокфеллер, решая, кому называться самым богатым человеком в мире. В итоге одна из девиц запустила в дом соперницы скунса, когда там состоялась праздничная вечеринка с танцами. Соперница ответила тем, что в день славного шестнадцатилетия «подруги» вывалила тачку навоза на лужайку прямо под окнами ее дома. В итоге матери обеих устроили драку на крыльце церкви Святой Марии, словно соревнуясь в ловкости и количестве выдранных друг у друга волос. Преподобный отец О’Коннор, которому следовало бы быть осмотрительней, попытался вмешаться, но тут досталось и ему самому.
Тинкер так хохотал, что возникало ощущение, будто ему давно уже вообще не доводилось смеяться. Это искреннее веселье словно высветило все его Богом данные черты – улыбку, глаза, чудесный румянец на щеках.
– А что о себе расскажете вы, Кейти? – спросил он.
– Кейти у нас выросла в Бруклине, – поспешила сообщить ему Ив таким тоном, словно этим можно было хвастаться.
– Правда? Ну и как это было?
– Да так себе, – ответила я. – Во всяком случае, не уверена, что у нас выбирали королеву бала.
– Даже если б у вас и был такой праздник, ты бы все равно на него не пошла, – заявила Ив и, наклонившись к Тинкеру, конфиденциальным тоном сообщила: – Кейти – самый настоящий книжный червь. Если сложить в стопку все книги, которые она за свою жизнь прочитала, то и до Млечного Пути достанешь.
– До Млечного Пути!
– Ну, может, до Луны, – согласилась я.
Ив предложила Тинкеру сигарету, но он вежливо отказался, однако, не успела она поднести свою сигарету к губам, как у него наготове была зажигалка. Из чистого золота. И с выгравированными инициалами.
Ив отклонила голову назад и, собрав губы трубочкой, выпустила в потолок струю дыма. Потом спросила:
– Ну, Теодор, теперь ваша очередь о себе рассказывать.
– Пожалуй, стопки тех книг, которые я за свою жизнь прочитал, хватит, только чтобы удобней было садиться в такси.
– Нет, я не о книгах спрашиваю, – сказала Ив. – О себе-то вы можете что-нибудь нам рассказать?
И Тинкер рассказал. По его краткому рассказу было легко понять, что перед нами типичный представитель элиты: родом из Массачусетса; учился в колледже Провиденса; затем работал в одной маленькой фирме на Уолл-стрит – а точнее, родился Тинкер в Бэк-Бей, учился в Университете Брауна и теперь работает в банке, основанном его дедушкой. Обычно подобная попытка чуть отклонить магнитную стрелку выглядит настолько неискренней, что это действует на нервы, но с Тинкером все было иначе: казалось, он искренне боится, что тень Лиги Плюща[20], в одном из университетов которой он получил свой диплом, может испортить нам все веселье. Завершил он тем, что сказал, что живет в верхнем городе.
– Где именно? – с «невинным» видом спросила Ив.
– 2-11-Сентрал-Парк-Вест! – чуть смущенно сказал он.
2-11-Сентрал-Парк-Вест! «Бересфорд»! Знаменитое здание! Двадцать два этажа роскошных квартир, расположенных террасами!
Ив под столом снова пнула меня в лодыжку. Впрочем, у нее хватило здравомыслия сменить тему. Она стала расспрашивать Тинкера о брате. Какой он? Старше или моложе? Выше ростом или ниже?
Оказалось, что Генри Грей старше Тинкера и ниже его ростом. Он художник, живет в западной части Гринвич-Виллидж. Когда Ив спросила, каким словом его лучше всего можно охарактеризовать, Тинкер, немного подумав, назвал слово «непоколебимый» и пояснил, что его брат всегда знал, кто он и чего хочет.
– Звучит несколько утомительно, – сказала я.
Тинкер засмеялся.
– Да, наверное, не правда ли?
– И, пожалуй, скучновато, – предположила Ив.
– О нет! Он – личность определенно не скучная.
– Ну а нам, видно, так и суждено колебаться из стороны в сторону, – сказала я.
В какой-то момент Тинкер извинился и вышел. Прошло пять минут, потом десять. Мы с Ив уже начали немного нервничать. Вряд ли он был из тех, кто способен подставить девушек и вынудить их расплатиться по счету, но четверть часа в общественной уборной – это даже для девушки слишком долго. Нас уже начинала охватывать паника, когда он наконец объявился. Раскрасневшийся. Пахнущий холодом. Казалось, даже ткань его дорогого смокинга пропиталась ледяным нью-йоркским воздухом. Он держал за горлышко бутылку шампанского и сиял, как школьник-прогульщик, которому удалось поймать рыбу за хвост.
– Удалось-таки! – воскликнул он и тут же вытащил из бутылки пробку. Пробка ударила в жестяной потолок, что вызвало массу недовольных взглядов, и только басист кивнул нам и улыбнулся, сверкнув зубами из-под усиков и подбодрив нас ритмичным бум-бум-бум на контрабасе.
Тинкер разлил шампанское по нашим пустым бокалам.
– Теперь нам нужно решить, за что будем пить.
– У нас тут сроду никто ничего не решает, мистер.
– А лучше, – предложила Ив, – давайте что-нибудь пожелаем друг другу.
– Гениально! – сказал Тинкер. – Чур, я первый! В 1938 году вы обе…
Он оглядел нас с головы до ног.
– …должны перестать быть такими стеснительными.
Мы обе рассмеялись.
– Ладно, – сказал Тинкер. – Теперь ваша очередь.
Ив не заставила себя ждать.
– А вам в новом году хорошо бы выбраться из проторенной колеи!
Она даже бровь приподняла и чуть прищурилась, словно бросая ему вызов. На мгновение Тинкер оторопел. Ив явно задела в его душе некую чувствительную струну. Потом он медленно кивнул, улыбнулся и сказал:
– Какое чудесное пожелание! Но, пожалуй, для кого-то другого, а не для себя самого.
Близилась полночь, с улицы все более отчетливо доносился шум веселящейся толпы и гудки автомобилей, и мы решили присоединиться к общему веселью. Тинкер щедро расплатился новенькими купюрами[21]. Ив схватила его шарф и повязала им себе голову как тюрбаном. Затем, слегка спотыкаясь, мы пробрались между столиками и вышли в ночь.
Снаружи все еще шел снег.
Ив и я заняли позицию по обе стороны от Тинкера, взяли его под руки и прислонились к его плечам, словно прячась от холода. Мы повели его по Уэверли в сторону парка Вашингтон-сквер, откуда доносился веселый шум. Когда мы проходили мимо какого-то стильного ресторана, оттуда вышли две пары средних лет и уселись в поджидавший их автомобиль. Когда они уехали, швейцар, заметив Тинкера, сказал:
– Еще раз спасибо вам, мистер Грей.
Вот, оказывается, где был источник нашего шампанского, полученного благодаря щедрым чаевым!
– Вам спасибо, Пол, – откликнулся Тинкер.
– Счастливого Нового года, Пол, – сказала Ив.
– И вам того же, мэм.
Припудренные снежком, улицы вокруг Вашингтон-сквер выглядели совершенно волшебно. В белые одежды нарядились деревья и ворота в парк. Некогда фешенебельные особняки из песчаника, которые летом обычно несколько утрачивали свой лоск, сейчас ненадолго приободрились, словно окутанные флером сентиментальных воспоминаний. В доме № 25 занавески на втором этаже были раздвинуты, и оттуда словно выглядывал с застенчивой завистью призрак Эдит Уортон[22]. Милая, проницательная, бесполая, она наблюдала и за нашей идущей мимо ее окон троицей, думая о том, когда же любовь, которую она так искусно воображала, наберется храбрости и постучится в ее дверь. Когда она явится к ней в неурочный час и станет требовать, чтобы ее впустили, а потом, протолкнувшись мимо дворецкого, ринется вверх по пуританской лестнице, настойчиво зовя ее, Эдит, по имени.