— Сборщиков нанимает Гомер, — сказала Толстуха Дот. — Вам повезло, раз вы давние приятели.
— Сейчас еще рано нанимать, — буркнул Вернон Линч.
Но Мелони так на него взглянула, что он, вопреки обычаю, промолчал.
— Поди скажи Гомеру, что к нему пришли, — послала Толстуха Дот Вернона. — Гомер у нас главный.
— Главный? — переспросила Мелони.
Айрин Титком хихикнула и отвернула голову, пряча шрам от ожога.
— Кто здесь главный — большой секрет, — сказала она.
Вернон Линч так резко включил мотор, что от черного маслянистого дыма из выхлопной трубы женщины у прилавка закашлялись.
— Если ты будешь здесь работать, тебе бы не худо знать, — сказала Толстуха Дот, — что этот тип на тракторе — большое дерьмо.
— Он что, у вас такой один? — пожала плечами Мелони, и Толстуха Дот рассмеялась.
— Ой, мои пироги! — воскликнула Айрин Титком и бросилась к плите.
Флоренс Хайд дружески обняла Мелони, а Толстуха Дот плюхнула ей на плечо увесистую ладонь, как давней подруге. Вернулась Айрин и объявила, что пироги получились хоть куда.
— Расскажи, откуда ты знаешь Гомера? — попросила Флоренс Хайд.
— Где познакомилась? Когда? — подхватила Толстуха Дот.
— в Сент-Облаке. Знаю его всю жизнь, — ответила Мелони. — Он был моим парнем, — продолжала она и, оскалившись, показала женщинам зубы, которым был нанесен когда-то непоправимый урон.
— Да ты что? — изумилась Толстуха Дот.
А Гомер Бур в это время рассуждал с сыном Анджелом о мастурбации, точнее, говорил один Гомер. Они расположились в обеденный перерыв под одной из самых старых яблонь в Жаровне; все утро развозили по садам ящики для сборщиков яблонь, чередуясь за рулем; то отец вел трактор, а сын сбрасывал ящики, то наоборот. Съели бутерброды, и Анджел, взболтав бутылку с содовой, облил из нее отца, а Гомер мучительно ломал голову, как бы начать разговор на эту нелегкую тему. Кенди недавно заметила Гомеру, что, судя по некоторым признакам (пятна на простыне), у Анджела начиналась пора половой зрелости и пришло время для «мужского разговора».
— Знаешь, в Сент-Облаке было очень трудно уединиться, — как бы между прочим, по его мнению, начал Гомер.
Они лежали на спине в густой траве под сенью яблони, ветви которой поникли под тяжестью яблок.
— Да? — безразлично бросил Анджел.
— Да. Ты ведь знаешь, я там был старший, мне было столько же, сколько тебе сейчас. И я как бы отвечал за отделение мальчишек. А они были совсем маленькие, у них еще признака волос в паху не было. И конечно, они понятия не имели, почему их маленькие пенисы иногда напрягаются.
Анджел засмеялся, Гомер тоже.
— Ну и как же ты устраивался? — спросил сын.
— Ждал, пока все не уснут. И старался, чтобы не скрипели пружины. Но ты не представляешь себе, сколько надо ждать, пока полтора десятка мальчишек угомонятся.
И оба опять немного посмеялись.
— Был среди них один, постарше, он уже кое-что понимал, — продолжал воспитательную беседу отец. — Во всяком случае, уже начал себя исследовать. И когда первый раз забава кончилась чем положено, он сильно перепугался. Подумал, что у него что-то сломалось. И пошла кровь. В темноте-то цвета не видно.
Рассказываемая история была чистым вымыслом. Но Анджелу она нравилась, он искренне смеялся, и Гомер продолжал:
— Он чуть не плакал, просил, чтобы я включил свет. Говорил, что нечаянно поранил себя.
— Поранил?
И оба опять рассмеялись.
— Да. Я включил свет, он заглянул под одеяло и говорит: «Страх-то какой! Он взял да выстрелил!» — словно речь шла о пистолете, из которого он только что ранил себя.
Тут отец с сыном совсем развеселились.
— Конечно, — посерьезнев, продолжал Гомер, — я пытался кое-что ему объяснить. Хотел внушить, что ничего плохого тут нет. Что это естественно, проявление нормального, здорового организма. Хотя у некоторых об этом существует превратное понятие.
Анджел притих, — по-видимому, до него стал доходить смысл разговора.
— Представь себе, каково объяснять подростку много младше тебя, что тяга к женщине пробуждается куда раньше, чем появляется возможность настоящего секса, то есть половой близости с женщиной. — Выговорив наконец то, ради чего и городился весь огород, Гомер замолчал, стараясь понять, что вынес Анджел из этого рассказа.
Сын жевал резинку, устремив взгляд в дебри мощной кроны, раскинувшейся над их головой.
Какое-то мгновение оба молчали. Потом Гомер сказал:
— Может, ты хочешь спросить меня о чем-нибудь?
Анджел хмыкнул, подумал немного.
— Да, — сказал он. — Хочу. Меня всегда интересовало, почему у тебя нет женщины и тебя к ним не тянет.
Этого вопроса Гомер меньше всего ожидал после просветительной беседы. Но тут же понял: его-то и надо было ожидать и давно приготовить вразумительное объяснение действительно странной ситуации. Это было для сына более важно, чем проблема мастурбации.
— Видишь ли, у меня в Сент-Облаке была девушка, — начал он объяснять. — Очень грубая, головорез в юбке. Она была старше меня. И сильнее… в то время, — сказал он и засмеялся.
— Не может быть. — Анджел на этот раз не подхватил его смеха. Повернулся на бок, оперся на локоть и пристально смотрел на отца.
— Мы были совсем разные, — продолжал Гомер. — Это был тот случай, когда секс начинается раньше, чем дружба. Но дружбы у нас так и не получилась. А потом и секс сам собой прекратился. Я даже сейчас затрудняюсь как-то назвать наши отношения.
— Я так понял, что начало у тебя было не очень удачное? — спросил Анджел.
— Точно, — ответил Гомер.
— А дальше что?
— Я встретил Уолли и Кенди, — сказал Гомер. Тут надо быть очень осторожным, напомнил он себе. — Если бы Кенди не вышла замуж за Уолли, мы бы, наверное, с ней поженились. Она почти была моей девушкой, каких-то пять минут. Уолли был на войне, мы думали, что он погиб… — одним духом проговорил Гомер. — Мы трое очень дружили — я, Уолли и Кенди. А потом появился ты, и я понял: мне в жизни ничего больше не нужно.
Анджел опять лег на спину, устремив взгляд внутрь кроны.
— Значит, тебе все еще нравится Кенди? И поэтому ты ни на кого больше не смотришь?
— Да, пожалуй. А ты уже на кого-нибудь посматриваешь? — спросил Гомер, чтобы переменить разговор.
— Понимаешь, я девушек не интересую, — ответил сын. — Те, кто мне нравится, старше меня. И они меня просто не замечают.
— Невелика беда, скоро все переменится, — ответил Гомер, легонько ткнув Анджела в бок. Анджел подтянул колени и, повернувшись к отцу, тоже ткнул его. — Очень скоро девушки будут заглядываться на тебя.
Он обнял Анджела, и они стали бороться. Борьба давала отцу возможность физически прикоснуться к сыну: Анджел последнее время начал стесняться объятий и поцелуев, особенно на людях. Пятнадцатилетние мальчишки не любят телячьих нежностей, борьба — дело другое, это удовольствие пока еще не возбранялось. Они боролись с таким азартом, так шумно дышали, смеялись, что не слыхали, как к ним подошел Вернон Линч.
— Эй, Гомер! — рявкнул Вернон и пнул их, словно разнимал сцепившихся собак.
Заметив нависшее над ними лицо Вернона, борцы замерли в неудобной позе и смутились, как будто их застали за чем-то недозволенным.
— Кончай возню, — буркнул он, — есть сообщение.
— Мне?
— Там пришла толстуха, говорит, что знает тебя. Она в павильоне.
Гомер улыбнулся. В павильоне работала не одна толстуха. И он подумал, что Вернон говорит про Флоренс или Дот Тафт. Даже Лиз-Пиз и та за последние годы заметно раздалась.
— Незнакомая баба, — сказал Вернон и зашагал к трактору, бросая на ходу: — Хочет наняться на ферму. Спросила тебя. Говорит, старая знакомая.
Гомер медленно поднялся; катаясь под старым деревом, он, видно, попал ребром на корень, и оно сейчас ныло. Да еще Анджел натолкал за шиворот травы.
— Толстуха? Может, та, про которую ты рассказывал? — спросил отца Анджел.
Гомер расстегнул рубаху, стал вытряхивать траву, и Анджел пощекотал его голый живот. Стареет отец, заметил он первый раз. Гомер все еще был подтянут, силен от физической работы, но брюшко уже наметилось, даже слегка выпятилось поверх ремня, а в растрепанных от борьбы волосах седины больше, чем запутавшихся травинок. Глаза посерьезнели — таким он отца никогда не видел.
— Пап, — мягко сказал Анджел, — кто эта женщина?
Во взгляде Гомера явно притаился страх, он застегнул рубашку не на ту пуговицу, и Анджел ловко исправил ошибку.
— Неужели это та самая, головорез в юбке? — Анджел пытался рассмешить отца.
Но Гомер молчал, даже не улыбнулся. Осталось разгрузить еще полприцепа, Гомер вел трактор на самой большой скорости; Анджел часть ящиков просто сбрасывал, и прицеп скоро опорожнился. Обратно поехали по шоссе, хотя Гомер просил работников по нему не ездить — движение летом большое, можно попасть в аварию.
На детей всегда производит сильное впечатление, когда родители нарушают свои же правила. Значит, действительно происходит что-то из ряда вон выходящее.
— Ты думаешь, это она? — прокричал отцу Анджел. Он стоял сзади на прицепе, держась руками за спинку сиденья. — Согласись, волнующий момент, — прибавил он, но Гомер не ответил и не улыбнулся.
Он оставил трактор с прицепом у склада рядом с павильоном.
— Нагружай прицеп, — велел он Анджелу.
Но от Анджела так просто не отделаешься. Он поспешил за отцом в павильон, где в окружении женщин возвышалась над всеми непримиримая, могучая фигура Мелони.
— Это она? — шепнул отцу Анджел.
— Привет, Мелони, — сказал Гомер, и все сразу затаили дыхание.
— Как поживаешь, Солнышко?
— Солнышко! — повторила Толстуха Дот.
Анжел не удержался и тоже повторил. Надо же, его отец — «солнышко»!
Сколько лет мечтала Мелони об этой минуте, но теперь ее взгляд был прикован не к Гомеру, а к Анджелу. Она не могла оторвать от него глаз. Гомер Бур, приятного вида мужчина за сорок, нисколько не напоминал Гомера, которого она знала. Но этот юноша поразил ее в самое сердце. Она и сама не ожидала того ошеломляющего впечатления, которое произвел на нее этот почти точный слепок с ее прежнего Гомера. Бедному Анджелу было немного не по себе от ее бесцеремонного взгляда. Но он был джентльменом и радушно улыбнулся гостье.