— Я думала, из тебя выйдет что-то путное. А ты трахаешь жену бедного калеки и зовешь родного сына приемышем! — вырвалось у Мелони. — И это ты, Гомер. Ты ведь сам сирота!
— Это не совсем так… — начал было оправдываться Гомер, но она замотала своей огромной головой и отвернулась от него.
— Я не слепая, — продолжала она. — Меня не обманешь. Я вижу, в каком ты дерьме. Обычное мещанское дерьмо богатеньких. Неверность и обман и ложь детям. И это, Гомер, ты! — Она вынула руки из карманов джинсов, сцепила за спиной пальцы, расцепила и снова сунула руки в карманы.
И при каждом ее движении Гомер вздрагивал, ожидая, что Мелони ударит его.
Гомер все эти годы ждал, что Мелони когда-нибудь явится и учинит над ним физическую расправу. Он знал ее агрессивность. Но такого нападения не предвидел. Он был всегда уверен, что, если они встретятся, силы их будут равны. Но сейчас понял, ему с Мелони не тягаться.
— Ты думаешь, я очень счастлива, что смутила твой покой? — не замолкала Мелони. — Думаешь, я все время тебя искала, чтобы тебе насолить?
— Я не знал, что ты меня ищешь, — сказал Гомер.
— Оказывается, я очень в тебе ошибалась, — сказала Мелони; и Гомер вынужден был признаться, что он тоже ошибался в ней. — Я всегда думала, что ты будешь как старик.
— Как Кедр?
— Конечно как Кедр! — стегала его словами Мелони. — Я думала, ты будешь сеять добро. Как этот наш праведник с задранным носом.
— Я совсем не таким вижу Кедра, — сказал Гомер.
— Не смей мне возражать! — крикнула Мелони, и из глаз у нее хлынули слезы. — Да, ты умеешь задирать нос, тут я не ошиблась. Но ты не сеешь добро. Ты просто хмырь! Ты спал с бабой, от которой должен был держаться подальше. А потом сочинил эту ложь для родного сына. Сеятель добра! Герой! На моем языке это называется подлостью!
С этими словами Мелони ушла. Не простилась, не заговорила о работе, не дала возможности расспросить ее, как она эти годы жила и что с ней сейчас.
Гомер поднялся в ванную. Его затошнило, стало рвать. Он наполнил умывальник холодной водой и сунул туда голову. Но болезненные удары в висках не прекращались. Сто семьдесят пять фунтов неопровержимой правды шарахнули его по лицу, в грудь, лишили дыхания. Во рту отдавало рвотой, он хотел вычистить зубы и порезал руку о лезвие бритвы, всаженное в щетку. Всю верхнюю часть тела словно парализовало — так Уолли, наверное, ощущал свою нижнюю часть. Протянув руки за полотенцем, он увидел: исчезла незаполненная анкета попечительского совета. Гомер представил себе, что может ответить на эти вопросы Мелони, и жалость к себе сменилась страхом за приют. Он сейчас же позвонил туда, трубку взяла сестра Эдна.
— Ой, Гомер! — обрадовалась она, услыхав его голос.
— У меня важное дело, — сказал он. — Я видел Мелони.
— Мелони! — не веря ушам, воскликнула сестра Эдна. — Миссис Гроган умрет от счастья.
— У Мелони анкета совета попечителей, — сказал Гомер. — Пожалуйста, передай это доктору Кедру. Не очень-то приятная новость. Тот давний вопросник, составленный советом.
— Боже мой! — Сестра Эдна опустилась с небес на землю.
— Скорее всего, она его не заполнит. Но он у нее, на нем адрес, куда посылать. А я даже не знаю, где она. Откуда явилась, куда уехала.
— Она замужем? Счастлива? — спрашивала сестра Эдна.
Господи помилуй, только и подумал Гомер. Сестра Эдна всегда громко кричала в трубку; она была уже совсем старая и, как видно, оценивала возможности телефона только по дням плохой слышимости.
— Передай доктору Кедру, что у Мелони анкета. Он должен об этом знать, — сказал он.
— Да, да! — кричала сестра Эдна. — А она счастлива?
— По-моему, нет.
— О боже!
— А я думал, она останется на ужин, — сказал Уолли, раскладывая по тарелкам куски жареной меч-рыбы.
— А я думал, ей нужна работа, — сказал Анджел.
— Что она делает? — спросил Уолли.
— Раз нанимается сборщицей яблок, думаю, ничего другого не умеет, — ответила Кенди.
— По-моему, в работе она не нуждается, — сказал Гомер.
— Она просто пришла посмотреть на тебя, — сказал Анджел.
Уолли рассмеялся: Анджел ему рассказал, что Мелони была когда-то подружкой Гомера, это было очень забавно.
— Клянусь, малыш, что отец еще не рассказывал тебе о Дебре Петтигрю, — подмигнул Уолли Анджелу.
— Перестань, Уолли, это было несерьезно, — вмешалась Кенди.
— Ты что-то еще от меня скрыл? — Анджел погрозил отцу пальцем.
— Да, — признался Гомер. — Но с Деброй у меня ничего серьезного не было.
— Мы устраивали с твоим отцом парные свидания. Твой старик обычно располагался на заднем сиденье.
— Прекрати сейчас же! — рассердилась Кенди, положив так много спаржи Анджелу и Гомеру, что им с Уолли ничего не осталось и пришлось теперь перекладывать из тарелки в тарелку.
— Видел бы ты отца первый раз на киноплощадке! Он никак не мог понять, зачем это смотрят кино из машины.
— Может, и Анджел еще этого не знает, — сказала Кенди.
— Конечно знаю, — рассмеялся Анджел.
— Конечно он знает, — подхватил смех Уолли.
— Только бедуины не знают. — Гомер силился попасть в тон.
После ужина он с Кенди мыл посуду: Анджел с Питом Хайдом отправились прокатиться по садам. У них после ужина была такая игра — успеть объехать засветло все сады; в темноте Гомер ездить не разрешал.
А Уолли любил на закате посидеть возле бассейна. Гомер и Кенди видели в окно кухни, как он сидит в кресле-каталке, задрав голову, точно разглядывает небо. Он следил за ястребом, парившим прямо над Петушиным Гребнем, вокруг него вились, докучая ему, мелкие птахи, с опасностью для жизни отгоняя его от своих гнезд.
— Пришло время все ему сказать, — проговорил тихо Гомер.
— Нет, пожалуйста, — попросила Кенди.
Он стоял у раковины с мыльной водой. Кенди подошла сзади, протянула к нему руки и столкнула в воду решетку, на которой жарилась рыба. Решетка была жирная, с приставшими обуглившимися кусочками рыбы; Гомер тотчас выхватил ее из воды и принялся чистить.
— Пришло время всем сказать все, — повторил Гомер. — Никаких больше ожиданий и надежд.
Кенди сзади обняла его, прижалась к спине между лопатками; Гомер как не замечал ее, даже не повернулся, продолжая скоблить решетку.
— Мы обсудим с тобой, как это лучше сделать. Я согласен на любой вариант, — продолжал Гомер. — Хочешь, будешь со мной, когда я скажу Анджелу; хочешь, чтобы я был рядом во время твоего разговора с Уолли, пожалуйста.
Кенди изо всех сил обняла его, а он все продолжал чистить. Она крепко укусила его между лопатками. Ему пришлось повернуться и оттолкнуть ее.
— Ты хочешь, чтобы Анджел возненавидел меня? — крикнула Кенди.
— Анджел всегда будет тебя любить. Ты для него всегда останешься тем, кем была, — прекрасной матерью.
У Кенди в руках были щипцы для спаржи, Гомер подумал, что она сейчас швырнет их в него, но она только открывала их и закрывала.
— Уолли меня возненавидит, — промолвила она жалобно.
— Ты мне всегда говорила, что Уолли знает, — сказал Гомер. — И все равно любит тебя.
— А ты меня разлюбил, да? — сказала Кенди. И заплакала в голос. Бросила в Гомера щипцы, прижала стиснутые кулаки к бедрам и до крови прикусила нижнюю губу.
Гомер хотел чистым полотенцем вытереть ей губу, но она оттолкнула его.
— Я люблю тебя, но мы становимся дрянными людьми, — сказал он.
— Мы хорошие люди! — Кенди затопала ногами. — Мы поступаем правильно. Не хотим делать другим больно.
— Мы поступаем подло, — сказал Гомер. — Пора это прекратить.
Кенди в отчаянии взглянула в окно; Уолли у дальнего, глубокого конца бассейна уже не было.
— Поговорим позже, — шепнула она Гомеру, взяла из одного бокала лед и прижала к губе. — Встретимся у бассейна.
— У бассейна не поговоришь.
— Буду ждать тебя в доме сидра, — сказала она, поглядывая на обе входные двери: Уолли мог вкатиться в любую секунду.
— Не лучшее место для встречи.
— Ты просто выйдешь погулять и зайдешь туда. Я тоже так просто выйду. До встречи. Черт бы все побрал! — крикнула Кенди и ушла в туалетную.
Уолли в это время как раз въезжал на террасу.
Хорошо, что туалетная оборудована для Уолли, особенно удобен умывальник — на высоте кресла-каталки, как в детских садах или в Сент-Облаке, вспомнила Кенди. Опустившись на колени, она подставила губы под струю холодной воды.
— Как двигается посуда? — спросил Уолли Гомера, который все еще мучился с решеткой.
— Решетка сегодня очень грязная.
— Прости, пожалуйста, — искренне посочувствовал Уолли. — А где Кенди?
— Кажется, в туалете.
— А-а, — протянул Уолли и покатил в угол кухни, где на полу валялись щипцы и несколько сломанных стеблей спаржи. Наклонился, поднял щипцы и подал их Гомеру.
— Поедем посмотрим последнюю пару подач, — предложил Уолли. — Оставь эту чертову посуду. Кенди домоет. — Уолли выкатился во двор и стал ждать Гомера с машиной.
Поехали в джипе Кенди, опустив верх, кресло-коляску не взяли: играют дети, можно подъехать к самой штрафной черте и смотреть игру из машины. Городок очень гордился освещением на стадионе; хотя, конечно, глупо, что дети так поздно играют: завтра рано вставать, да и площадка не очень ярко освещена; мячи, улетающие за черту, теряются: те, кто ростом не вышел, с трудом берут высокие подачи. Уолли любил смотреть, как играют дети. Когда Анджел играл, он не пропускал ни одной встречи. Но Анджел уже вырос, и игра малышни казалась ему нестерпимо скучной.
Когда они подъехали, игра, к счастью (Гомер терпеть не мог бейсбол), подходила к концу. Подавал красный, весь в поту, толстячок, между подачами он явно тянул время — ждал, наверное, полной темноты (или отключения света), чтобы принимающий пропустил мяч.
— Знаешь, о чем я только жалею? — спросил Уолли.
— О чем? — спросил Гомер, страшась услышать ответ. Может, о том, что не может ходить? Или любить Кенди?
Но Уолли неожиданно ответил: