«Ты в западне. Но не я ее поставил, — писал он Гомеру. — Поскольку аборты запрещены, у женщин, которым он нужен, безопасного выбора нет. И у тебя нет, раз ты можешь оказать им помощь. Ты скажешь, я попираю твое право выбора, но ведь и их право попрано. Если бы аборт был легален и женщина сама решала свою судьбу, ты бы тоже имел это право. Отказался бы делать аборты, зная, что женщине поможет кто-то другой. Но сегодня ты загнан в угол. Все загнаны — и ты, и женщины. Все жертвы.
Ты — созданное мной произведение искусства. Вся остальная моя жизнь — только труд ремесленника. Не знаю, есть ли в тебе потребность творить, — написал в заключение доктор Кедр. — Но я знаю, для какой работы ты создан. И ты это знаешь. Ты — врач».
Письмо было отправлено с той же почтой, что и покаянные письма с вещественными доказательствами, адресованные попечителям. Сестра Каролина не только сама отнесла их на станцию, но и проследила, чтобы мешок с почтой был погружен в вагон. Когда поезд отошел, сестра Каролина заметила молодую женщину, сошедшую на противоположной платформе и явно не знающую, куда идти; начальник станции смотрел телевизор, и обратиться было не к кому. Сестра Каролина окликнула ее, и догадка ее подтвердилась — женщина искала приют. Она, правда, лишь кивнула — то ли не могла говорить, то ли не хотела. И пошла вслед за сестрой Каролиной в приютскую больницу.
Доктор Кедр тем временем заканчивал аборт женщине, приехавшей накануне и проведшей ночь в приюте.
— Очень сожалею, что вам пришлось ждать, — сказал ей доктор Кедр. — Надеюсь, вас никто не обидел?
— Никто. Все были очень добры, — ответила женщина. — И даже дети такие милые. Те, которых я видела.
Доктора Кедра удивило это «даже». Можно ли так говорить про детей! Дети милые всегда и везде. И он неожиданно спросил себя: как же выглядит Сент-Облако в глазах посторонних?
Он было пошел в провизорскую немного вздремнуть, но сестра Каролина уже вела еще одну пациентку. Молодая женщина не ответила на приветствие, и доктор Кедр невольно отнесся к ней с подозрением.
— Вы беременны? — спросил он; женщина кивнула. — Два месяца? — (Женщина покачала головой и подняла три пальца.) — Три месяца? — спросил Кедр; женщина пожала плечами и подняла четыре пальца. — Так, может, четыре? — (Она подняла всю пятерню.) — Ага, пять? — (Женщина прибавила один палец другой руки.) — Шесть? — спросил Кедр.
Женщина пожала плечами.
— Вы уверены, что беременны? — опять спросил доктор Кедр; женщина кивнула. — Но не знаете, какой срок? — продолжал допрашивать он странную пациентку, сестра Каролина тем временем помогла ей раздеться.
Женщина оказалась в крайней степени истощения, но теперь было видно, что беременность у нее большая. Доктор Кедр осмотрел ее, она была очень горячая и от каждого прикосновения вздрагивала.
— Беременность у вас шесть с половиной месяцев. Делать что-либо поздно, — сказал он.
Женщина затрясла головой.
Он хотел осмотреть ее более тщательно, но сестра Каролина никак не могла правильно ее усадить. Пока Каролина мерила ей температуру, Кедр щупал ладонями напряженный живот. С каждым его прикосновением женщина задерживала дыхание.
— Вы пытались что-то сделать? — мягко спросил доктор Кедр. — И наверное, что-то повредили себе? — (Женщина замерла без движения.) — Почему вы не отвечаете? — выспрашивал ее Кедр; женщина покачала головой. — Вы немая? — (Она опять покачала головой.) — Кто-то с вами жестоко обошелся? — (Женщина опять пожала плечами.)
Наконец сестре Каролине удалось удобно посадить пациентку в кресло.
— Сейчас я буду смотреть вас внутри, — стал объяснять доктор Кедр. — Вот этим зеркалом. — Он показал инструмент. — Он холодный, но больно не будет. — (Женщина опять затрясла головой.) — Я не сделаю вам больно, я только посмотрю.
— У нее температура сто четыре[14], — прошептала сестра Каролина доктору Кедру.
— Не надо так напрягаться, вам будет легче, — сказал доктор Кедр, чувствуя сопротивление влагалища.
Наклонился, чтобы осмотреть, и тут женщина заговорила:
— Это не я. Я бы никогда не совала в себя это.
— Это? — переспросил доктор Кедр. — Что — это? — Ему вдруг захотелось сначала узнать — что, а уже потом смотреть.
— Это не я, — повторила женщина, — я бы никогда такого не сделала.
Доктор Кедр наклонился ниже к зеркалу, и у него перехватило дух. Смрад гниющей плоти, сепсиса был так силен, что он бы закашлялся, если бы не задержал дыхания, а знакомая пылающая краснота воспаления, даже подернутая слегка выделениями, могла ослепить смельчака, рискнувшего заглянуть в зеркало и видящего воспаление впервые. Уилбур Кедр задышал медленно и равномерно — единственный способ придать руке крепость. Он смотрел на воспаленные внутренности женщины и качал головой — их жаром можно воспламенить мир. «Ну что бы ты на это сказал, а, Гомер?» Жар, отраженный зеркалом, жег его глаза.
Глава одиннадцатаяНарушил правила
Мелони, на попутных приехавшая в «Океанские дали», теперь таким же манером возвращалась в Бат; у нее пропала охота собирать яблоки. Дома она подумает, как провести отпуск, а может, досрочно вернется на работу. в Бате она сразу же пошла в пиццерию, куда ходили все ее дружки; вид у нее был до того несчастный, что Лорна, бывшая там, оставила амбала, с которым любезничала за стойкой, и подсела к Мелони.
— Вижу, что ты его нашла, — сказала она.
— Он очень изменился, — ответила Мелони и выложила Лорне все до конца. — Мне не из-за себя так плохо. На самом деле я и не ожидала, что он все бросит и пойдет со мной. Я расстраиваюсь из-за него, он раньше был не такой. В моих глазах он был героем. Глупо, конечно, но у него всегда был такой вид. Он был настоящий. Казался мне в тысячу раз лучше других, а это, оказалось, просто одна внешность.
— Но ты ведь не знаешь, что с ним за эти годы случилось, — философски заметила Лорна; она не знала Гомера, но всегда сочувствовала тем, кто пострадал из-за секса.
Ее теперешнее «страдание» выказывало явные признаки нетерпения за стойкой. Амбала звали Боб, ему надоело ждать, он встал и подошел к столику, где две женщины сидели взявшись за руки.
— Вся беда в том, — говорила Мелони, — что Гомер — мужик. Я знала только одного мужика, который не был на поводу у своего члена, — (Мелони имела в виду доктора Кедра), — да и тот утешался эфиром.
— Ты со мной пойдешь или опять будешь с ней путаться? — рявкнул Боб, обращаясь к Лорне, но глядя на Мелони.
— Мы старые друзья, — мирно сказала Мелони, — просто разговорились.
— Я слыхал, ты в отпуске, ну и катилась бы куда подальше.
— Иди-ка ты, парень, отсюда, поищи для своего хрена другую лохань. Нет, не лохань, тебе и стопки хватит! — разразилась Мелони и не успела моргнуть — Боб вывернул ей руку, да с такой силой, что сломал кость, да еще хрястнул лицом по столу.
К счастью, подскочили рабочие с верфи и оттащили его от Мелони.
Из больницы поехали в свой пансион, куда же еще, и обе снова стали жить вместе. Пока Мелони поправлялась, Лорна перевозила обратно вещи. Опухоль на лице через несколько дней спала, а синяк под глазами и на скулах, пройдя весь радужный спектр от матово-черного до зеленовато-желтого, исчез не скоро.
— Знаешь, — говорила Мелони, положив саднящее лицо Лорне на живот (Лорна при этом поглаживала ее волосы), — в детстве у Гомера была какая-то особая храбрость. Он всегда восставал против того, с чем не был согласен. А теперь посмотри на него — трахает жену калеки и лжет сыну.
— Отвратительно, — согласилась Лорна. — Да забудь ты о нем.
Мелони ничего не ответила.
— Почему ты не хочешь подать в суд на Боба? — вдруг спросила Лорна.
— А если его засудят? — сказала Мелони.
— Ну и что? — не поняла Лорна.
— Отправят в тюрьму или еще куда-нибудь, — объяснила Мелони. — Где я его буду искать, когда поправлюсь?
— А-а, — протянула Лорна.
Голоса Гомер не узнал, а в слепящем свете фар ничего не видел.
— Что у тебя в сумке, Гомер? — спросил мистер Роз.
Путь из Каролины в «Океанские дали» неблизкий, и старенькая машина поскрипывала, отдувалась, овевая Гомера нутряным теплом, у нее явно болели все суставы.
— Спасибо, Гомер, что до поздней ночи приводишь в порядок мое жилье.
Он вышел из света фар, и его черное лицо было все еще трудноразличимо. Гомер узнал мистера Роза по медлительным движениям, готовым в любую минуту смениться молниеносным выпадом.
— Мистер Роз! — воскликнул Гомер.
— Мистер Бур, — улыбнулся мистер Роз.
Они обменялись рукопожатиями, и сердце Гомера умерило свой ритм. Кенди все еще пряталась в темных недрах дома, но мистер Роз сразу понял, что Гомер не один. Он бросил через кухню взгляд в жилую комнату и увидел выходящую на свет смущенную Кенди.
— Миссис Уортингтон! — приветствовал ее мистер Роз.
— Мистер Роз, — трясла его руку Кенди. — Как раз успели к вашему приезду, — ткнула она Гомера. — Только-только все закончили. Приготовили белье и одеяла, — объясняла она мистеру Розу, а тот не преминул подумать, как это они без машины могли доставить в дом сидра такую кипу одеял. — Разложили по постелям, — уточнила Кенди.
— Заработались в конторе и вдруг вспомнили, белье-то не разложено, — добавил Гомер. Мистер Роз, проезжая мимо павильона, наверное, заметил, что в конторе свет.
Мистер Роз кивнул и улыбнулся. В этот миг в машине заплакал младенец — Кенди так и подпрыгнула.
— Я написал Уолли, что привезу с собой дочь, — сказал мистер Роз.
И в свете фар появилась фигурка молодой женщины с ребенком на руках.
— Я тебя видел последний раз, когда ты была совсем маленькой, — сказал ей Гомер.
Женщина взглянула на него отсутствующим взглядом: дальняя поездка, да еще с маленьким ребенком, должно быть, вымотала ее.
— Моя дочь, — представил ее мистер Роз и, подумав, прибавил: — И ее дочь. Миссис Уортингтон и Гомер Бур.