«Грозный или критически настроенный Бог, — подумал Уилбур Кедр, — давно бы поразил нас громом небесным». Он обогнул рояль и прошел в единственную открытую дверь. И оказался в комнате, в которой не было ничего — ни мебели, ни даже окна. Только еще одна закрытая дверь. Доктор Кедр распахнул ее и очутился в приемной: на столе газеты, в горшках живые цветы, окно, раскрытое настежь. Посетительницы — их было четверо — сидели парами. Газет никто не читал, цветами не любовался, в окно не выглядывал, глаза всех устремлены в пол. С его появлением ни одна не подняла головы. За конторкой с блокнотом и ящиком для денег сидел подтянутый мужчина и ел из миски что-то похожее на бобы. Мужчина был молод, силен и ко всему безучастен. В рабочем комбинезоне и нижней рубашке с коротким рукавам, на шее, как свисток у тренера, ключ от ящика с деньгами.
Он тоже был лыс, как и дирижер, и доктор Кедр подумал, что, скорее всего, головы у них обриты.
Мужчина за столом, показавшийся Уилбуру хористом, пропускающим одну-две песни, не взглянув на вошедшего, произнес:
— Эй, тебе сюда нельзя! Пусть твоя дама приходит одна или с подружкой.
Хор пел, краем уха слышал Уилбур, что-то про дорогую матушку. Так, кажется, переводится mutterlein.
— Я врач, — сказал доктор Кедр.
Человек, продолжая есть, поднял глаза на доктора Кедра. Певцы в передней комнате перевели дыхание, и в наступившей тишине Кедр отчетливо услыхал, как ложка быстро и ловко выскребает миску; за дверью кого-то вырвало: содержимое желудка с характерным звуком шлепнулось в металлический таз. Одна из женщин в приемной заплакала. Доктор Кедр не успел определить кто, как певцы, набрав в легкие воздуха, снова запели. На сей раз что-то о крови Христовой, перевел про себя Кедр.
— Что вам угодно? — спросил мужчина за столом у Кедра.
— Я врач, хочу поговорить с вашим врачом, — объяснил Кедр.
— Здесь, кроме вас, врача нет, — сказал мужчина.
— Тогда я хотел бы предложить свои услуги. Медицинская консультация. Бесплатно.
Мужчина внимательно изучал лицо Кедра: казалось, хотел в нем почерпнуть ответ на услышанное предложение.
— Вы здесь не один, — произнес он после долгой паузы. — Ждите своей очереди.
Этим собеседники пока удовлетворились, и Кедр присоединился к ожидающим, сев между двумя парами, находившимися в комнате. Все увиденное так поразило его, что, узнав одну из пар, он не очень сильно удивился.
Слева от него рядом с бородавчатой матушкой безмолвно сидела литовка, у которой он не так давно принимал роды (первые в своей жизни). Хотя они упорно не глядели на него, Кедр одобряюще улыбнулся и кивнул. Литовка была месяце на пятом, такой поздний аборт был всегда опасен, даже при благоприятных обстоятельствах. И Кедр вдруг с ужасом понял, что не сможет объяснить им этого: они ведь говорят только по-литовски. И наверное, воспринимают его как акушера. К тому же он ничего не знает о ее первом ребенке, как растет, жив ли. Доктор Кедр нервно притопнул ногой и перевел взгляд на другую парочку — тоже, судя по всему, мать с дочерью, но обе гораздо моложе, чем литовки, и на глаз не определить, какая беременна. Ну хоть этот-то аборт будет проще! Дочь на вид казалась совсем девочкой, вряд ли беда стряслась с ней, но тогда за каким дьяволом мать притащила ее с собой? Что, она так остро нуждалась в компании или этот поход замышлялся как наставление? Смотри, мол, такое и с тобой может случиться!
А хор уже бился в истерике, захлебываясь в любви к Господу и трепеща перед слепой судьбой (verblendenen Geschike).
Уилбур Кедр вперился в закрытую дверь, за ней явно кого-то вырвало. В раскрытое окно влетела пчела и сразу же вылетела обратно; так ей показалось тут жутко, что, наверное, и цветы приняла за искусственные. Кедр заметил, что старуха-литовка узнала его — более того, придумала новый способ демонстрировать бородавку, которая за это время слегка изменила цвет, да и волоски на ней подросли. Она пальцами мяла кожу вокруг бородавки до покраснения; казалось, бородавка вот-вот лопнет, как созревший фурункул. Ее беременная дочь не замечала омерзительного представления, устроенного матерью; ее взор иногда падал на Кедра, но она его явно не узнавала и сидела, уставившись в пол с типично литовским, по его мнению, выражением лица. Возможно, ее муж выбросил-таки ребенка в окно и она лишилась рассудка, подумал Кедр. На мгновение ему показалось, что хор в передней запел по-литовски, но тут донеслось что-то о сражении между «Gott und Schicksal» — явно между Богом и Судьбой, явно по-немецки.
Крик, прорвавшийся через закрытую дверь, перекрыл ликующие голоса, уверявшие, что Бог одержал победу. Девочка вскочила со стула, села, обхватив руками плечики, и в голос заплакала. Потом уткнулась в колени матери, пытаясь подавить рыдания. Значит, это она плакала. Значит, дочь нуждается в аборте, а не мать. Девочке на вид было лет десять — двенадцать, не больше.
— Простите, — обратился Кедр к матери, — я врач.
Он почувствовал себя актером, знающим силу своего таланта, но одной неудачной фразой погубившим свое выступление. «Я врач». Ну и что из этого следует?
— Так вы врач, — с горечью произнесла мать; Кедр обрадовался уже тому, что говорит она не по-литовски. — Чем вы можете нам помочь? — спросила женщина.
— Какой у нее срок? — вопросом на вопрос ответил Кедр.
— Месяца три. — В ее голосе послышались настороженные нотки. — Но я им уже заплатила.
— Сколько ей лет? — спросил Кедр.
Девочка подняла голову с материнских колен; убрала попавшую в рот грязновато-серую прядь русых волос.
— Мне уже четырнадцать, — проговорила она, словно оправдываясь.
— Четырнадцать будет на следующий год, — уточнила мать.
Кедр встал и обратился к кассиру:
— Верните им деньги. Этой девочкой буду заниматься я.
— Я так понял, что вы пришли насчет консультации, — сказал кассир.
— Чтобы дать консультацию, — поправил его доктор Кедр.
— Можете кое-что и узнать, — заявил собеседник. — В оплату услуг входит задаток. А задаток не возвращается.
— Какой задаток? — осведомился Кедр.
— Допустим, половина, — сказал кассир.
— «Eure ganze Macht!» — пел хор.
«Да будет воля Твоя», — перевел Уилбур Кедр. Студенты-медики обычно неплохо знают немецкий.
Зловещая дверь наконец отворилась, и в приемную осторожно выглянула престарелая пара, похожая на чем-то озадаченных бабушку с дедушкой; они были похожи друг на друга, как многие супруги, долго прожившие вместе. Сейчас их лица выражали вместе смущение и любопытство. Оба были маленькие, сгорбленные, за их спинами на больничной койке под простыней лежала женщина, неподвижная, как кукла, с открытыми, но невидящими глазами. Таз, куда ее рвало, стоял на полу, на расстеленном полотенце, прямо у нее под рукой.
— Он говорит, что он врач, — сказал кассир, не глядя в сторону старичков. — Говорит, что пришел дать бесплатную медицинскую консультацию. Говорит, чтобы этим дамам вернули деньги. Говорит, что сам позаботится о юной леди.
По тому, как седенькая старушка по-хозяйски расположилась или, точнее, утвердилась в дверном проеме между приемной и операционной, Кедр понял: именно она здесь главная; седовласый старичок, судя по всему, был ее ассистентом. Старушка идеально смотрелась бы в уютной кухоньке, где пекутся вкусные пирожки и куда то и дело прибегают соседские ребятишки.
— Доктор Кедр, — представился он, кланяясь с чуть излишней официальностью.
— Значит, доктор Кедр, — безо всяких эмоций произнесла старушка. — Ну что ж, знаете, как говорят: делай дело или слезай с горшка.
Эту специалистку звали в округе «миссис Санта-Клаус». Не она придумала эту поговорку, не она писала и ту записку. Дочь миссис Уиск написала ее сама, перед тем как пойти сюда. Она хорошо знала, что ей грозит: после визита к миссис Санта-Клаус можно протянуть ноги.
Доктор Кедр меньше всего ожидал увидеть кого-то вроде миссис Санта-Клаус. Он был уверен, что, встретившись с любым потрошителем женщин, будет хозяином положения. Он и сейчас еще пытался им стать. Зашел в операционную, взял со стола первое, что попалось под руку, так просто, для самоутверждения. Это оказалось всасывающее устройство — банка, соединенная коротким шлангом с ножным насосом. Банка удобно легла в его ладонь, и он тут же вообразил, где еще она могла бы столь же удобно устроиться. К его вящему изумлению, миссис Санта-Клаус тут же привела в действие ножной насос. Кровь с силой хлынула к порам ладони, но он успел вовремя оторвать банку, отделавшись лишь кровавым волдырем чуть выше запястья.
— Ну как? — агрессивно осведомилась миссис Санта-Клаус. — Что же вы нам посоветуете, доктор?
Женщина под простыней, как бы торопя ответ, потянула Кедра к себе; лоб ее был липким от пота.
— Вы не понимаете, что делаете, — сказал доктор Кедр миссис Санта-Клаус.
— По крайней мере, я хоть что-то делаю, — со спокойной враждебностью произнесла старушка. — Если вы умеете лучше, почему не делаете? — спросила она. — Если и правда умеете, почему бы вам не научить меня?
Женщина под простыней все еще была не в себе, но силы уже возвращались к ней. Она села и стала себя ощупывать; почувствовала руками свое платье и окончательно осознала происходящее.
— Пожалуйста, выслушайте меня, — обратился к ней доктор Кедр. — Если у вас будет температура или сильное кровотечение, немедленно идите в больницу. Немедленно.
— Я думала, вы меня пришли консультировать, — вмешалась миссис Санта-Клаус. — Мне-то что вы посоветуете?
Кедр не слышал ее. Вернулся в приемную и велел матери с девочкой идти с ним. Но мать все волновалась из-за денег.
— Верни им деньги! — распорядилась миссис Санта-Клаус.
— Задаток не возвращается, — упрямо повторил кассир.
— Верни им все, вместе с задатком! — гневно приказала старушка.
Она тоже вышла в приемную проследить, чтобы кассир вернул деньги. Затем повернулась к доктору Кедру и тронула его за плечо.