В те дни томительного ожидания Уилбур Кедр вдруг получил необычное приглашение. Его общества внезапно возжаждала некая миссис Ченнинг-Пибоди из Бостона; семейство Ченнинг-Пибоди каждое лето проводило в своей вилле на берегу океана восточнее Портленда. В приглашении было сказано, что молодой доктор Кедр, по всей вероятности, скучает по бостонскому высшему кругу, к коему, несомненно, принадлежит, а стало быть, не откажется от партии в теннис или крокет, а может, и от прогулки на яхте; визит завершится обедом в обществе семейства Ченнинг-Пибоди и их друзей. Разумеется, доктор Кедр никакого касательства к бостонскому высшему обществу не имел. Фамилия Ченнинг-Пибоди ассоциировалась у него с Кембриджем или Бикон-Хиллом, куда никто его никогда не приглашал. Он знал, конечно, что Ченнинги и Пибоди — старинные бостонские роды, но подобное сочетание встретил впервые. Он объяснил его себе тем, что Ченнинги и Пибоди, наверное, устраивают совместный прием и, чтобы упростить дело, пишут в приглашении эти фамилии через дефис.
Что касается яхты, он никогда не плавал ни на яхте, ни без нее. Он родился в Мэне, и, как всякого уроженца Мэна, его не очень-то тянуло купаться в океане. Здешние прибрежные воды, по его мнению, годились только для омаров да еще разве для курортников. Для тенниса и крокета у него не было подходящей одежды; он как-то увидел изображенную на акварели незнакомую игру на лужайке: игроки били деревянными молотками по деревянным шарам. Наверное, и в самом деле здорово, только сначала хотелось бы потренироваться в одиночестве, без свидетелей.
Поездка с самого начала вызвала у него отрицательные эмоции. Пришлось заплатить уйму денег таксисту, да и одет он явно не по сезону, у него был всего один выходной костюм, темный и слишком теплый. Он не надевал его ни разу после того памятного визита к миссис Санта-Клаус. Поднимая медное кольцо на парадной двери виллы Ченнинг-Пибоди (Кедр решил сразу же представиться хозяевам — очень уж не хотелось бродить одному среди веселых, одетых в белое гостей, увлеченно гоняющих шары), он остро осознал, что костюм его не только слишком темный и теплый, но еще и изрядно помятый. В кармане пиджака обнаружились те самые трусики; Уилбур Кедр еще разглядывал их, вспоминая, как они вызывающе смотрелись на плече у женщины, когда миссис Ченнинг-Пибоди распахнула перед ним дверь.
Доктор Кедр поспешно скомкал их, сделав вид, что в руке у него носовой платок, в который он только что высморкался. Но по тому, как миссис Ченнинг-Пибоди быстро отвела взгляд, Кедр понял — она опознала в них предмет женского туалета.
— Доктор Кедр? — довольно уверенно спросила миссис Ченнинг-Пибоди, словно именно трусики подсказали ей, кто перед ней.
Надо повернуться и уйти, подумал Уилбур Кедр, но вместо этого произнес: «Да, доктор Кедр» — и вежливо поклонился хозяйке, огромного роста женщине с загорелым лицом и шлемом серебристо-серых волос, обтянувшим голову, грозную на вид, как пушечное ядро.
— Вы должны познакомиться с моей дочерью, — заявила хозяйка. — И со всеми остальными, конечно! — добавила она, разразившись громовым смехом, от которого доктора Кедра прошиб холодный пот.
Все остальные, насколько он понял, были Ченнинги, или Пибоди, или то и другое вместе. Имена у многих смахивали на фамилии: Кэбот, Чедуик, Лоринг, Сапфир — глядевший на мир тусклыми карими глазками. Но из всей компании самой некрасивой, какой-то даже дохлой, оказалась дочь миссис Ченнинг-Пибоди, с которой она так настоятельно советовала ему познакомиться. Ее звали Мисси.
— Мисси? — переспросил Уилбур Кедр.
Девушка кивнула и пожала плечами.
За длинный обеденный стол их посадили рядом. Напротив сидел молодой человек приблизительно одного с ними возраста в белом теннисном костюме, то ли Чедуик, то ли Кэбот. Вид у него был мрачный, словно он только что поссорился с мисс Ченнинг-Пибоди или, напротив, хотел бы сам сидеть рядом с ней. А может, это ее брат, которому хочется сидеть подальше от нее, мелькнуло у Уилбура Кедра.
Девушка, прямо сказать, выглядела неважно. Среди загорелых родственников она выделялась какой-то прозрачной бледностью; в тарелке ковырялась безо всякого аппетита. Обед был из тех, когда каждое новое блюдо сопровождается полной сменой тарелок, и чем натянутее становилась застольная беседа, тем громче и настойчивее звучал звон серебра. Напряжение явно сгущалось. И создавалось оно не темой беседы, а скорее полным ее отсутствием.
Дряхлый, отошедший от дел хирург, сидевший по другую руку, — не то Ченнинг, не то Пибоди, казалось, был очень разочарован, узнав, что его молодой коллега — врач-акушер. Это не помешало, однако, старому чудаку спросить у доктора Кедра, каков его любимый прием выталкивания плаценты из матки в нижнюю часть полового тракта. Уилбур Кедр описал доктору Пибоди (или доктору Ченнингу, или как его там) этот прием, понизив голос; но старичок оказался туг на ухо и потребовал, чтобы доктор Кедр говорил громче. Общий разговор за столом не клеился, беседовали только два врача, теперь доктор Кедр объяснял возможные повреждения промежности при родах, коснулся способов сдерживания головки ребенка, техники надрезов входа во влагалище в случае угрозы разрывов. Ведя ученую беседу, Уилбур Кедр заметил: цвет лица у Мисси меняется, как кожа хамелеона. Из бледной она стала желтой, потом в лице разлился оттенок весенней травки, потом бледность опять взяла верх, и тут Мисси потеряла сознание. Кожа ее на ощупь была холодной и липкой, глаза закатились. Мать с мрачным молодым человеком в белом теннисном костюме (то ли Кэбот, то ли Чедуик) вынесли ее из-за стола.
— Ей нужен воздух, — объявила миссис Ченнинг-Пибоди, но как раз воздуха-то в штате Мэн хоть отбавляй.
Уилбур Кедр теперь уже точно знал, что сейчас нужно Мисси. Ей нужен аборт. Об этом говорили и мрачный вид молодого Чедуика (или Кэбота), и озабоченное ворчание старого хирурга, вдруг заинтересовавшегося современными акушерскими методами, отсутствие тем для общего разговора и даже нарочито громкий стук ножей, вилок и тарелок. Так вот почему его пригласили сюда. Мисси Ченнинг-Пибоди, страдающей от токсикоза, требуется аборт. Значит, и богатые не могут обойтись без абортов. Значит, и богатые, которые, по мнению Кедра, все всегда узнают последними, прослышали о нем. Ему захотелось встать и уйти, но судьба уже крепко держала его за шиворот. Иногда приклеенный ярлык как-то незаметно становится призванием; Уилбур Кедр почувствовал, что призван. Письмо проститутки из Сент-Облака было уже совсем близко, он получит его и откликнется на его зов. Но сперва послужит призванию здесь.
Он вышел из-за стола. Мужчин отослали в другую комнату — курить сигары. Дамы обступили вошедшую няню (или гувернантку, что, в общем, тоже прислуга) с ребенком на руках и защебетали вокруг него. Уилбур Кедр тоже решил взглянуть, дамы расступились. Малыш был розовощекий и жизнерадостный, месяцев трех от роду, но на его щеке были явно заметны следы щипцов. «Наверняка останется шрам. Я с этим справляюсь лучше», — подумал он.
— Разве не прелесть, доктор Кедр? — обратилась к нему одна из женщин.
— Плохо, что на щечке отметина от щипцов, — сказал доктор Кедр, и дамы разом умолкли.
Миссис Ченнинг-Пибоди повела его в холл, оттуда в уже приготовленную для него комнату.
— У нас небольшая проблема, — по дороге сказала она.
— На каком месяце? — спросил он миссис Ченнинг-Пибоди. — Уже дергается?
Дергается или нет, но подготовились к чистке чрева Мисси — лучше нечего и желать. Небольшой кабинет, где на стенах висели портреты мужчин в военных мундирах, а на полках по стойке смирно выстроились шеренги книг (которых лет сто никто не трогал), превращен в идеальную операционную. На переднем плане мрачноватой комнаты — массивный стол, на нем подстилка, поверх которой прорезиненная ткань. На столе в правильной гинекологической позе — Мисси. Лобок уже выбрит и протерт антисептическим раствором. Словом, домашняя работа выполнена на отлично. Во всем чувствовалась опытная рука, скорее всего дряхлого семейного врача-хирурга. Тут были спирт, зеленое мыло, щеточка для ногтей (которыми он немедленно воспользовался), набор из шести металлических расширителей, три кюретки в кожаном футляре, выстланном изнутри атласом. И наконец, хлороформ с маской, и этот их просчет — откуда им знать, что Уилбур Кедр отдавал предпочтение эфиру, — почти примирил его с ними.
Не мог он простить им одного — очевидного отвращения, которое они питали к нему. У стола, как на страже, стояла женщина за шестьдесят, верная служанка, бывшая, возможно, повивальной бабкой множества маленьких Ченнинг-Пибоди, включая и Мисси. Старуха окинула Кедра высокомерным и вместе острым взглядом, как будто ожидала, что доктор Кедр рассыплется в признательности, а она демонстративно не услышит его. Тут же была и миссис Ченнинг-Пибоди, которой явно претило близко подойти к нему; все-таки она пересилила себя и взяла протянутый пиджак. После чего доктор Кедр попросил ее выйти.
— Пришлите сюда того молодого человека, — распорядился Кедр. — Его место здесь. — Он говорил о мрачном юнце в белом теннисном костюме, не важно, кто он, гневающийся брат или провинившийся любовник.
«Эти люди нуждаются во мне, и они же меня презирают», — думал Кедр, тщательно моя руки. Окунул руки по локоть в спирт и опять подумал: скольких врачей, должно быть, знает семейство Ченнинг-Пибоди (и сколько врачей наверняка имеется в самом семействе!), но ни к кому из своего круга они не обратились с этой «небольшой проблемой». Слишком чисты.
— Вам нужна моя помощь? — осведомился мрачный молодой человек.
— В общем, нет, — отозвался Кедр. — Ни к чему не прикасайтесь, станьте за моим левым плечом и внимательно следите за тем, что будет происходить.
Когда Уилбур Кедр пустил в ход кюретку, вся классовая надменность молодого Чедуика (а может, Кэбота) вмиг улетучилась; при первом появлении на свет божий «продуктов зачатия» прокурорская окаменелость черт сменилась приятной размягченностью, а лицо стало под стать теннисному костюму.