— Вам повезло, — взглянула на него Олив.
— Еще как, — кивнула Кенди.
— Не знаю, — пожал плечами Рей. — Я хотел пойти воевать. Даже прибавил себе лет, но меня кто-то выдал.
— С тех пор вы поумнели, — сказала Олив.
— Поумнел или нет, но вот за техникой не угонишься. Начнись война, столько всего придумают. Представить себе невозможно.
— А я представляю. И ни о чем, кроме войны, не думаю, — горячо проговорил Уолли.
— Даже о смерти? — спросила Олив, унося остов индейки на кухню. — По-моему, ты просто не понимаешь, что такое смерть.
— Точно, — сказал Гомер; он-то видел не одну смерть.
Кенди взглянула на него и улыбнулась.
— Ты бы хоть раз мне позвонил, Гомер, в субботу или воскресенье, — сказала она.
— Да, правда, — сказал Уолли. — Почему ты не звонил Кенди? А-а, знаю, — добавил он. — Ты был очень занят Деброй Петтигрю.
Гомер отрицательно покачал головой.
— Не Деброй, а анатомией кроликов, — послышался из кухни голос Олив.
— Анатомией чего? — удивился Уолли.
Но и Олив ошиблась. Изучая в школе биологию по программе последнего года, Гомер через три недели понял, что знает о строении кролика несравненно больше, чем его учитель, похожий на скелета мистер Гуд.
Уилбур Кедр сразу бы догадался, в какой области Гомер превзошел своего нового наставника. Мистер Гуд потерпел фиаско, сравнивая мочеполовую систему кролика, овцы и человека. Внутриутробное развитие плода занимает у кролика всего тридцать дней; на свет рождается от пяти до восьми крольчат. Как и полагается мелким грызунам, крольчиха имеет две полноценные матки, они называются uterus duplex, то есть «двойная матка». У женщины — Гомер это хорошо знал — фаллопиевы трубы подходят с двух сторон к одной матке, uterus simplex, что значит «простая матка». Третья разновидность матки занимает промежуточное положение; она встречается у некоторых млекопитающих, например у овец, и называется uterus bicornis — «двурогая матка».{27}
Бедняга мистер Гуд, рисуя на белесой от мела доске эти три разновидности, спутал овцу и кролика; конечно, это была не такая уж большая ошибка, было бы куда хуже, если бы он наградил двумя матками женщину, но все-таки ошибка, Гомер сразу ее заметил и первый раз в жизни поправил человека старше себя по рангу и возрасту. «В такой ситуации, — записал однажды Уилбур Кедр, — сирота чувствует себя особенно неуютно».
— Прошу прощения, сэр, — сказал Гомер Бур.
— Да, Гомер? — повернулся к ученику мистер Гуд, который при определенном освещении походил своей незащищенностью на препарированных кроликов, лежащих на лабораторных столах учеников. Казалось, с него содрали кожу, чтобы изучать по нему внутренние органы. В глазах притаилось терпение доброго, вконец измученного человека. Только глаза и были в нем живые.
— Все наоборот, сэр, — сказал Гомер.
— Что такое? — не сразу понял мистер Гуд.
— У кролика две полноценные матки: uterus duplex. У овцы матка одна, но раздвоенная, то есть uterus bicornis.
Класс замер. Мистер Гуд заморгал; какой-то миг, не больше, походил на ящерицу, воззрившуюся на муху.
— А разве я не это самое сказал? — улыбнулся он.
— Нет, вы сказали совсем другое, — пронеслось по классу.
— Значит, я оговорился, — сказал мистер Гуд почти весело. — Я хотел сказать именно то, что говорит Гомер.
— Наверное, я не так вас понял, — пролепетал Гомер.
— Нет, ты все правильно понял, — шумели ученики.
Коротышка Баки — у них с Гомером была кроличья тушка на двоих, — толкнув его в бок, прошептал:
— Где ты всего этого набрался?
— Не знаю, обыщи, — ответил Гомер.
Этим словечкам научила его Дебра. Они часто играли в одну игру. Гомер спрашивал ее о чем-то неизвестном, а она отвечала: «Не знаю, обыщи». Он лез ей за пазуху или еще куда-нибудь. Дебра смеялась и, отталкивая его руку, говорила: «Не здесь!» Всегда смеялась и всегда отталкивала. Uterus simplex Дебры Петтигрю оставалась для него за семью печатями.
— Она сказала: «Сделай мне предложение, тогда все у нас будет», — поведал Гомер Уолли, когда они вечером ложились спать.
— Не заходи с ней далеко, — посоветовал ему Уолли.
Гомер не рассказал ему, как срезал учителя и как тот после этого переменился. Он и всегда походил на скелет, а сейчас на его лицо легла еще тень бессонных ночей: это был живой труп, изнемогший от кроличьей анатомии и двойных маток. Глаза у него умоляли: скорей бы на пенсию, неужели возможно такое счастье!
У кого еще, вспоминал Гомер, он видел такое же выражение? Сестры Анджела и Эдна и даже миссис Гроган могли бы ему подсказать. Разительная смесь предельной усталости и надежды, изнуряющей тревоги и детской веры в будущее вот уже сколько лет, даже в самые покойные минуты, читалась в лице доктора Кедра. Подобное выражение скоро появится и у трех его верных помощниц.
— Что с нами будет? — как-то утром спросила сестра Эдна сестру Анджелу.
Обе чувствовали: что-то над ними нависло, на Сент-Облако надвигаются беды. Добрых женщин оскорбила анкета, которую миссис Гудхолл и доктор Гингрич рассылали усыновленным сиротам, и полагали, что доктор Кедр так же к ней отнесся. Но у доктора Кедра было чувство юмора, его особенно позабавили ответы бывшего Лужка, попечители нашли их такими прекрасными, что послали их доктору Кедру — решили его порадовать.
На вопрос: «Были ли вы под надлежащим надзором?» — Лужок ответил, что доктор Кедр и сестры буквально глаз с него не спускали. На вопрос: «Как обстояло дело с медицинской помощью?» — написал: «Лучше не могло и быть. Спросите об этом Фаззи Бука, доктор Кедр только что сам за него не дышал. У Фаззи были такие слабые легкие, так старина Кедр сам изобрел аппарат, — захлебывался от восторга Лужок, — подключил к нему Фаззи и спас его». Что же до подбора родителей, тут доктор Кедр просто гений. «Как можно было угадать, что я рожден торговать мебелью? А он угадал, — делился с попечителями Лужок Грин (ныне Роберт Трясини). — Личная собственность, частное владение, может, для кого и пустой звук, но для сирот эти слова (в том числе и домашняя мебель) значат очень, очень много».
— Кто-то из вас, должно быть, уронил его в детстве, и он зашиб головку, — сказал доктор Кедр сестрам Эдне и Анджеле, но было видно, что ответы Лужка ему приятны.
Совет, однако, его ответом не ограничился и, желая прослыть образцом непредвзятости, отправил доктору Кедру более кислый отзыв о Сент-Облаке. Рой Ринфрет из Бутбея (бывший Кудри Дей) кипел от обиды. «Хочет ли младенец, чтобы ему перерезали пуповину? Вот и я так же хотел стать аптекарем! — писал Рой-Кудри Ринфрет. — Самая прекрасная на свете пара взяла сироту, которого незачем было усыновлять. Он этого никогда не хотел. А меня сплавили этим аптекарям! За нами не было никакого присмотра. Маленькие дети сплошь и рядом натыкались на трупы, — жаловался Кудри попечительскому совету. — Представьте себе, в тот самый день, когда я обнаружил в траве труп, родители, о каких я мечтал всю жизнь, усыновили другого! Доктор Кедр сказал — у нас сиротский приют, а не зоомагазин, где покупают щенков. А потом приехали эти аптекари и увезли меня в свою аптеку как бесплатную рабочую силу. Хорошенькое усыновление!»
— Ах ты, неблагодарный сопляк! — рассердилась сестра Анджела.
— Как тебе не стыдно, Кудри Дей! — укоряла пустоту сестра Эдна.
— Если бы он был сейчас здесь, я бы его хорошенько отшлепала, — сказала сестра Анджела.
Сестры недоумевали, почему их Гомер не ответил на анкету попечителей. «К вопросу о неблагодарности»… — подумал доктор Кедр, но попридержал язык. А сестра Анджела, посетовав, перешла к делу. Села за стол и настрочила письмо Гомеру, ничего не сказав доктору Кедру, — он устроил бы ей головомойку! «Гомер, ответы на анкету — то немногое, чем ты можешь помочь, — взывала она без обиняков к своему любимцу. — А мы все тут нуждаемся в помощи. Хотя ты там катаешься как сыр в масле, по крайней мере мне так кажется, ты не имеешь права забывать, что твой дом здесь и что человек обязан приносить пользу. Если ты вдруг встретишь достойного молодого врача или медсестру, которые с сочувствием отнесутся к нашему делу, рекомендуй им нас или нам их. Впрочем, ты и сам все понимаешь, мы ведь не молодеем».
А доктор Кедр на другой день тоже послал Гомеру письмо:
«Дорогой Гомер, мне стало известно, что совет попечителей разослал нескольким бывшим воспитанникам Сент-Облака довольно нелепый вопросник. Ответь на их вопросы, как сочтешь нужным, только, пожалуйста, ответь. И подготовься к более неприятным шагам с их стороны. Видишь ли, мне пришлось написать им о здоровье наших сирот. Я не сообщил им, что не сумел справиться с респираторным заболеванием Фаззи Бука и что мы его потеряли. Фаззи все равно не вернешь. Но я вынужден был написать попечителям о твоем сердце. Я подумал: если со мной что случится, кто-то должен об этом знать. Прости меня, что я раньше не рассказал тебе о твоем состоянии. Я много об этом думал, и я не хочу, чтобы ты узнал о своем сердце от кого-то другого. Пожалуйста, не пугайся! „Состояние“ слишком сильно сказано в твоем случае; когда ты был маленький, у тебя прослушивались шумы в сердце; но теперь их почти нет — я как-то слушал тебя, когда ты спал; ты, конечно, этого не помнишь. Я все откладывал разговор о твоем сердце, боясь тебя волновать. (Волнение могло бы причинить вред.) У тебя стеноз клапана легочной артерии, вернее сказать, был стеноз. Только, пожалуйста, не волнуйся. С тобой все в порядке или почти в порядке. Если хочешь знать подробности, я тебе напишу. Сейчас главное, чтобы совет попечителей не расстроил тебя своими глупостями. Помни, тебе нужно избегать стрессовых ситуаций. В остальном ты, несомненно, можешь вести нормальную жизнь».
«Нормальная жизнь! — подумал Гомер, прочитав письмо. — Бедуин, у которого шалит сердце. А доктор Кедр пишет, что я могу вести нормальную жизнь. Я люблю девушку, невесту лучшего, единственного друга. Это ведь, выражаясь языком доктора Кедра, стрессовая ситуация. А Мелони, разве не была она постоянной стрессовой ситуацией!»