— Совсем неплохо, Гомер, — все-таки похвалил Харлоу.
Гомер с интересом наблюдал за его действиями — укол пятипроцентного новокаина в рану и последующее зондирование. Нож вошел со стороны ладони, предположил Гомер. Ему вспомнилась «Анатомия» Грея и эпизод из фильма, который он смотрел с Деброй: офицер-кавалерист был ранен в руку стрелой, к счастью не задевшей нерв, который заведует движением большого пальца. Гомер обратил внимание, что матрос двигает этим пальцем.
Доктор Харлоу тоже на него смотрел.
— Здесь проходит очень важный нерв, — медленно проговорил он, обращаясь к матросу. — Тебе повезло, что он цел.
— Нож его не задел, — подтвердил Гомер.
— Верно, — кивнул доктор Харлоу, отрывая взгляд от раны. — А ты откуда знаешь? — спросил он Гомера, который двигал своим большим пальцем. — Значит, ты не только специалист по наркозу? — прибавил он все тем же фальшивым голосом. — И про мышцы тоже кое-что знаешь?
— Только про эту, — сказал Гомер. — Я читал иногда «Анатомию» Грея. Просто так, для удовольствия.
— Для удовольствия? — переспросил доктор Харлоу. — Так ты, наверное, и в сосудах разбираешься. Скажи, какой сосуд здесь кровит?
Гомер почувствовал, как его руки коснулось бедро сестры Каролины; прикосновение было дружеское; Каролина тоже недолюбливала доктора Харлоу. Забыв предостережение Кенди, Гомер не сдержался и ответил:
— Тот, что ответвляется от ладонной дуги.
— Очень хорошо. — В голосе доктора Харлоу прозвучало явное разочарование. — Ну и что ты посоветуешь делать?
— Наложить шов номер три.
— Абсолютно точно, — сказал доктор Харлоу. — Но это уже не из «Анатомии» Грея.
И он показал Гомеру, что нож повредил глубокие и поверхностные сгибательные сухожилия пальца.
— Куда они идут? — опять спросил доктор Харлоу.
— К указательному пальцу.
— Надо сейчас заниматься обоими сухожилиями?
— Этого я не знаю, — сказал Гомер. — Я вообще про сухожилия знаю мало.
— Удивительно! — воскликнул доктор Харлоу. — Сшить надо только глубокое сухожилие, — объяснил он. — Придется зашивать шелком «о-два». Вообще-то, для сухожилий нужна более тонкая нитка.
— Шелк «о-четыре», — сказал Гомер.
— Очень хорошо, — похвалил доктор Харлоу и прибавил, обратившись к сестре Каролине, которая не отрываясь смотрела на Гомера: — Швы он знает!
— Рану, по-моему, надо зашить шелком «о-четыре». Затем наложить давящую повязку на ладонь, немного согнув пальцы, — отчеканил Гомер.
— Это называется «зафиксировать положение», — пояснил доктор Харлоу.
— И этого я не знаю, — сказал Гомер.
— Ты учился в медицинском институте? — спросил доктор Харлоу.
— Не совсем, — опять уклончиво ответил Гомер.
— Собираешься поступать?
— Скорее всего, нет, — ответил Гомер и хотел было уйти из операционной, но доктор Харлоу остановил его. — Почему ты не в армии?
— У меня порок сердца.
— И ты, конечно, не знаешь какой?
— Не знаю.
Он мог бы тут же все узнать про стеноз клапана легочной артерии, ему сделали бы рентген, и знающий специалист расшифровал его. И тогда он узнал бы правду. Но кому хочется узнавать правду от неприятного тебе человека. Гомер пошел в палату, где лежали дети после тонзиллэктомии и почитал им скучные детские книжки. Не читать же им «Давида Копперфильда» или «Большие надежды» — дети здесь больше двух-трех дней не задерживаются.
Сестра Каролина попросила вымыть пациента, крупного мужчину, недавно перенесшего операцию на предстательной железе.
— Цени удовольствие пи́сать, пока у тебя все в порядке, — сказал он Гомеру.
— Буду ценить, сэр, — ответил Гомер, растирая полотенцем до здорового покраснения гору человеческой плоти.
Когда Гомер вернулся в «Океанские дали», Олив еще не было дома: она дежурила на вышке клуба Сердечной Бухты, высматривала, не появится ли в небе чужой самолет. С этой вышки раньше любовались яхтами. Гомер не сомневался, чужие самолеты над их городками не появятся. Мужчины, друзья-собутыльники Сениора, украшали силуэтами вражеских самолетов дверцы кабин в раздевалке бассейна, женщины приносили их домой и приклеивали на холодильник. Олив дежурила на вышке два часа в день.
Разглядывая силуэты на дверце холодильника, Гомер думал: «Я бы мог все это знать: самолеты, яблони, а сейчас я умею только одно — принимать роды, правда почти идеально. И делать еще одну, более простую операцию, нарушающую Божеские и человеческие законы. Доктор Кедр ведет игру в нарушение правил».
И Гомер стал размышлять о правилах. Матрос с порезанной рукой участвовал в драке, которая не подчинялась никаким правилам. А вот драка с мистером Розом всегда диктуется его правилами. Драться с ним на ножах — все равно что подставлять себя птичке с острым клювом, способной заклевать до смерти. Мистер Роз — виртуоз, незаметным движением может отмахнуть кончик носа, ухо, сосок. Вот почему именно он диктует правила дома сидра. А какие правила регламентируют жизнь Сент-Облака? Какими правилами руководствуется доктор Кедр? Какие нарушает, какие сочиняет сам, откуда черпает уверенность в их непреложности? Кенди, очевидно, живет по правилам, но по каким? Знает ли их Уолли? А Мелони? Есть ли в ее жизни путеводная нить? Эти вопросы не давали Гомеру покоя.
— Послушай, — сказала Лорна, — ведь идет война. Ты заметила?
— Ну и что? — пожала плечами Мелони.
— А то, что он наверняка в армии. Или уже призвали, или скоро призовут.
Мелони покачала головой:
— Нет, он не в армии. Понимаешь, он не военный человек.
— Господи, можно подумать, что воюют только военные.
— Если он и пойдет на войну, то все равно вернется, — сказала Мелони.
В том декабре лед непрочно сковал реку. В прилив морская вода заходила в устье, и вода в Кеннебеке отдавала солью. Сейчас посредине дымилась темная, бурлящая полынья, куда даже Мелони не могла добросить бутылку, — такая широкая река в Бате. Допив пиво, Мелони бросила бутылку; подпрыгивая со стуком по скрипящему льду, она покатилась к полынье, как в замедленном кино. Потревожила чайку, та проснулась и поскакала, как старуха, которая прыгает через лужи, подхватив юбку.
— Одно могу сказать, — тихо говорила Лорна, — с этой войны вернутся не все.
Из Техаса домой неблизкий путь; Уолли к тому же не везло — везде задержки, везде надо ждать. И погода такая скверная; наземные службы долго не разрешали посадку. Когда Кенди с Гомером встретили его в бостонском аэропорту, первое, что он сказал, — отпуск у него всего двое суток. Но даже это не портило его настроения, особенно он гордился производством в офицеры. Потом Кенди скажет: это был все тот же неунывающий Уолли.
— Лейтенант второго класса Уортингтон прибыл, — шутливо доложил он Олив.
И все, даже Рей, прослезились.
Из-за талонов на бензин нельзя было ездить, как раньше, куда хочешь. Гомер гадал, когда Уолли останется с Кенди наедине и как он это устроит. Он, конечно, хочет этого. А вот как Кенди, хочет ли она?
В канун Рождества все вместе собрались в «Океанских далях». в Рождество не уединишься: Олив весь день дома и Рей свободен — торпеды и омары заполнят его время после праздников. А на третий день Уолли уезжать, Кенди с Гомером повезут его в бостонский аэропорт.
Конечно, Уолли и Кенди только и делали, что обнимались и целовались у всех на глазах. в Рождественскую ночь в спальне Уолли Гомер вдруг вспомнил: он уже второе Рождество празднует вдали от Сент-Облака и ничего не послал доктору Кедру, даже рождественской открытки, — так его разволновал и обрадовал приезд друга.
— Для завершения курса поеду учиться еще в одну школу, — говорил, раздеваясь, Уолли. — А уже оттуда в Индию.
— в Индию, — повторил Гомер, очнувшись от своих мыслей.
— Для полетов над Бирмой. Бирма — это между Индией и Китаем. Там у японцев базы.
Гомер не зря изучал карту мира в кейп-кеннетской школе. Он представлял себе, что такое Бирма, — сплошные джунгли и горы. Если самолет собьют, хуже места для приземления не придумаешь.
— А как у вас с Кенди? — спросил Гомер.
— Потрясающе! — сказал Уолли и прибавил: — У нас еще есть несколько часов завтра.
Рей спозаранку уехал в мастерские. И почти в то же время Уолли сел в «кадиллак» и покатил в Сердечную Бухту.
— Всего двое суток! Какая же это побывка в кругу семьи, — чуть не плакала Олив. — Целый год не был дома. У кого язык повернется назвать это отпуском. Хоть в армии, хоть где!
Гомер, единственный собеседник Олив, в то утро был плохим утешителем.
Уолли и Кенди заехали за Гомером в полдень. Конечно, у них это было, думал Гомер. Но как знать наверняка, не спросив?
— Хотите, я поведу машину? — предложил он.
Кенди сидела на переднем сиденье между ним и Уолли.
— Зачем? — удивился Уолли.
— Может, вы хотите подержаться за руки, — сказал Гомер.
Кенди вскинула на него глаза.
— Мы уже подержались, — рассмеялся Уолли. — Но все равно спасибо за предложение.
Лицо Кенди не светится счастьем, заметил Гомер.
— Ты хочешь сказать, у вас уже все было? — спросил он.
Кенди, не повернув головы, смотрела вперед. Уолли перестал смеяться.
— Что — все, старик?
— Секс, — объяснил Гомер.
— Боже мой, Гомер!
— Да, у нас был секс, — сказала Кенди, не повернув головы.
— Надеюсь, вы были осторожны. Приняли меры?
— Да, мы были осторожны. — На этот раз Кенди смотрела Гомеру в глаза, стараясь говорить самым нейтральным голосом.
— Я рад, что вы были осторожны, — сказал Гомер, глядя на Кенди. — Это необходимо, когда спишь с мужчиной, который будет летать над Бирмой.
— Над Бирмой? — Кенди повернулась к Уолли. — Ты мне не сказал, куда тебя пошлют. Так, значит, в Бирму?
— Какая муха тебя укусила, Гомер? — рассердился Уолли. — Я еще точно не знаю, где буду летать.
— Я вас обоих люблю, — сказал Гомер. — А раз люблю, значит имею право спрашивать обо всем. Знать все, что хочу.