Они пошли прочь от храма и от замка, обратно к рыночной площади. Из центра города по-прежнему доносились звуки музыки, и Гринса не сомневался, что она будет звучать до самого рассвета. Это была первая ночь ярмарки в Керге. Мало кто собирался спать сегодня.
— Ты беспокоишься о сыне герцога. — Это прозвучало как утверждение, но Кресенна посмотрела на него вопросительно.
— Да. Я сказал правду: с мальчиком трудно разговаривать, и он вспыльчив. Но чтобы наброситься с кинжалом на своего вассала… — Гринса умолк и потряс головой.
— Надо полагать, это было пророчество из ряда вон.
Он кивнул:
— Вот именно. Не уверен, что я отреагировал бы иначе.
— Правда? — с удивлением спросила она. — А что он увидел?
Гринса смерил девушку взглядом:
— Ты же знаешь, я не могу рассказать тебе.
Она на миг встретилась с ним глазами и тут же потупила взор.
— Конечно. Извини, я не подумала.
— Все в порядке.
Кресенна казалась сейчас очень юной; ее нежная кожа почти сияла в свете лун и уличных факелов. Легкий ветерок шевелил ее волосы, и она откинула тонкую прядь со лба. Гринса хотел остановить девушку прямо здесь, на улице, обнять и поцеловать. Но вместо этого повернулся и пошел вперед.
— Ты все время молчала там, в трактире, — сказал он. — Мы с Трином слишком много болтали?
Кресенна издала короткий смешок:
— Вовсе нет. Я с огромным удовольствием слушала ваши истории о ярмарке. Пока не пришел тот человек.
— Фотир?
— Да. Думаю, тебе не стоит впутываться в эту историю.
Гринса кивнул:
— Ты права. Порою кажется, что разногласия между кирси еще труднее уладить, чем раздоры между королевствами Прибрежных Земель.
Кресенна кивнула:
— В Везирне было то же самое.
— Но это глупо. — Гринса потряс головой. — У нас слишком много общего, чтобы враждовать между собой.
— Возможно. Но междоусобия кирси так же стары, как королевства и измена Картаха.
— Междоусобия кирси?
Кресенна покраснела и отвела взгляд.
— Так говорят на Везирнийской Короне.
— По-моему, удачное выражение. А поступок Картаха там по-прежнему называют предательством?
— Некоторые.
— Ты только что назвала.
Девушка улыбнулась, но с горечью:
— Мой отец считал Картаха предателем. Я говорю так скорее по привычке, нежели по чему-то еще.
Гринса не очень поверил Кресенне, но продолжать этот разговор не стоило. Обсуждать с кирси предательство Картаха было все равно что спрашивать инди, придерживается ли он Старой Веры или следует Путем Ина. Большинство кирси в Прибрежных Землях считали Картаха изменником, человеком, предавшим свой народ в самое тяжелое время за несколько слитков золота. Но некоторые, в том числе Гринса, думали иначе.
Войны кирси все равно окончились бы плохо для завоевателей, независимо от поступка Картаха. Это было совершенно очевидно к тому времени, когда он заключил сделку с военачальниками армии инди. Шествие кирсийских войск по Прибрежным Землям удалось остановить, и между двумя народами началась жестокая война на истощение, победу в которой в конечном счете все равно одержали бы защитники Прибрежных Земель, много превосходившие противника численностью. Перейдя на сторону инди и научив их бороться с магией кирси, чтобы положить конец войне, Картах спас десятки тысяч жизней.
Старинная пословица кирси гласила: «Путь предателя одинок». Как и следовало ожидать, кирси прокляли Картаха. Но он не стал своим и среди инди. Они заплатили ему и предоставили убежище, как обещали, но до конца жизни он остался изгоем, никем не любимым и всеми презираемым.
Даже после смерти, даже после многих веков мирного сосуществования двух народов Картах оставался самой одиозной исторической личностью для кирси. Инди же почти забыли о нем. Большинство беловолосых вообще избегало вести разговоры о Картахе, особенно в присутствии инди. Но его предательство лежало в основе почти всех разногласий, которые с тех пор разделяли народ кирси. Конечно, именно в этом крылась причина враждебного отношения Трина к Фотиру. Люди, ненавидевшие Картаха, считали, что кирси, служащие при дворах правителей Прибрежных Земель, совершают такое же предательство изо дня в день.
Нельзя сказать, что Фотир и прочие кирси, занимавшие столь же высокое положение в обществе, простили Картаха. Напротив, многие из них ненавидели его не менее люто, чем Трин. Но в своем влиянии они видели средство упрочить положение кирси в северных землях, помочь соплеменникам стать чем-то большим, нежели просто покоренный народ.
Признавая поступок Картаха мудрым и в известном смысле даже благородным, Гринса все же не мог бесповоротно принять какую-либо сторону. В негодовании мужчин и женщин, разделявших чувства Трина, таилась серьезная опасность, которая в последнее время стала обретать пугающе отчетливые очертания. Однако в благоразумии людей, подобных Фотиру, было что-то оскорбительное. За девять веков, прошедших после нашествия кирси, соплеменники Гринсы так и не сумели смириться со своим поражением.
Некоторое время Гринса и Кресенна шли молча. Ей явно было неловко, и ему тоже, но он никак не мог придумать, что сказать.
— Похоже, здесь наши мнения расходятся, — наконец произнесла она приглушенным голосом.
— Да.
Девушка резко остановилась, взяла Гринсу за руку и развернула лицом к себе.
— Это значит, что мы не можем?.. — Кресенна не договорила. Даже в бледном свете Паньи и Илиаса Гринса увидел, что она покраснела.
— Нет, — сказал он. — Это ничего не значит.
Их взгляды встретились. Мгновение спустя Кресенна шагнула вперед, запустила пальцы в белые волосы Гринсы, притянула его лицо к своему и страстно поцеловала в губы.
— Я рада, — прошептала она, положив голову ему на грудь.
Гринса улыбнулся:
— Я тоже. — Он тихо рассмеялся. — Трин прав. Так лучше, чем ждать еще полгода.
Она улыбнулась, и они снова поцеловались. Во время поцелуя Кресенна неожиданно зевнула.
— Извини. — Она захихикала. — Я очень устала.
Гринса нахмурился:
— Зевать во время поцелуя — особенно первого…
— Второго, — поправила она, продолжая хихикать.
— И все равно. — Теперь Гринса сам улыбнулся. — Это страшный удар по мужскому самолюбию.
— Ты прав, — сказала Кресенна, безуспешно пытаясь сдержать смех. — Мне нет прощения.
Он протянул девушке руку:
— Пойдем. Я провожу тебя до твоей комнаты.
Тут она наконец перестала смеяться:
— А как же наша прогулка?
— Мы пробудем в Керге еще полмесяца. — Он осторожно убрал с ее лба прядь волос, мягких, как санбирийский шелк. — И если хочешь, я буду гулять с тобой каждую ночь.
Девушка взяла Гринсу за руку.
— Хочу, — сказала она и, еще не договорив, подавила очередной зевок.
Они оба расхохотались, повернулись и пошли обратно в свою гостиницу.
Кадел недавно закончил свое выступление и извинился перед остальными артистами, сославшись на усталость после долгой дороги в Керг. Джедрек решил петь дальше. Привлекать к себе больше внимания, чем требуется, не стоило. Кадел тоже предпочел бы остаться. Сегодня они пели хорошо, и на ярмарке здесь выступало несколько поистине замечательных музыкантов. Но у него была назначена встреча. Тихо и осторожно Кадел перебрался через городскую стену, обогнул замок и вышел на скалистый мыс, выдававшийся в пролив Вантре. Там он стал ждать. Ожидание затянулось, и в конце концов он начал терять терпение.
Да, они хорошо платили, но это не давало им права обращаться с ним подобным образом. Кадел уже почти жалел о том, что взял у них столько денег в Торалде два года назад. С тех пор они вели себя так, словно он являлся их собственностью и должен был выполнять любые приказы — точно он их слуга или лошадь. Такое унижение не стоило даже самых больших денег.
Когда Панья достигла зенита и начала медленно опускаться к западному горизонту, Кадел решил уйти.
— Пусть сами ищут меня завтра, — сказал он вслух, и его голос прозвучал еле слышно, заглушённый грохотом волн и шумом ветра.
Но едва Кадел повернулся, собираясь двинуться обратно к замку, как увидел невдалеке направлявшегося к нему человека, белое лицо и белые волосы которого сияли в свете Паньи. Когда человек подошел ближе, Кадел рассмотрел светлые глаза и невольно содрогнулся. Если бы не деньги…
Женщина-кирси остановилась в нескольких шагах от него, с трудом переводя дыхание; развевавшиеся на ветру белые волосы делали ее похожей на привидение.
— Вы опоздали. — Кадел не старался скрыть свое раздражение. — Я жду вас больше часа.
— Я ничего не могла поделать. Обстоятельства изменились.
Кадел несколько растерялся:
— Что вы имеете в виду?
— Сын герцога пропал. Сегодня он проходил Посвящение, и, очевидно, пророчество его… расстроило.
— Вы знаете, что он увидел?
— Пока нет, — недовольно сказала беловолосая. — Чтобы выяснить это, потребуется некоторое время.
— Может, он узнал о наших замыслах? Может, он убежал?
— Не думаю. Он напился и ранил кинжалом своего вассала. Не похоже на действия человека, который собирается бежать. Скорее всего мальчишка просто напился до невменяемого состояния. Однако не исключено, что он лишил себя жизни.
— В каковом случае мою работу здесь можно будет считать законченной.
— Вряд ли, — сказала кирси. — Такая смерть усложнит дело сильнее, чем вы думаете. Тем не менее нам нужно выждать, прежде чем начинать действовать. Мне необходимо узнать, что Тавис увидел в камне и кому рассказал об этом.
— Разве вы не можете расспросить кого-нибудь из своих друзей-кирси о Посвящении?
— Это не так-то просто. Предсказатели не имеют права раскрывать тайны Приобщений и Посвящений, а предсказатель Тависа не относится к числу сторонников нашего дела.
«Я тоже».
— Так что вы хотите, чтобы я сделал? — Каделу было противно даже просто задавать такой вопрос. Они не имели права приказывать ему. Однако они платили.