— Мы уже приехали? — сонным голосом спросил Тавис.
— Почти, — шепотом ответил предсказатель.
Они снова двинулись вперед, свернули на следующую улицу, изгибавшуюся широкой дугой, и вскоре достигли храма Байана.
Гринса снова остановил лошадь, спешился и подошел к ближайшим воротам.
На стук из маленькой караульни вышел дородный мужчина и холодно уставился на кирси, предварительно бросив быстрый взгляд на Тависа, по-прежнему сидевшего в седле. У него было чисто выбритое лицо и длинные седые волосы, гладко зачесанные назад и схваченные в хвостик на затылке. Он был в простом сером балахоне, подвязанном на поясе веревкой. Похоже, он не имел при себе оружия; служители древних богов обычно ходили без оного.
— Доброй ночи, брат, — сказал кирси. — Мы с мальчиком утомились после долгой дороги и ищем отдыха в вашем храме.
Крики стражников теперь разносились по всему городу, от замка и от городских ворот летел звон тревожных колоколов. Гринса старался выдержать пристальный взгляд мужчины, но невольно оглянулся через плечо, когда крики раздались ближе.
— Настоятельница желает знать обо всех, кто ищет убежища в нашем храме, — скрипучим голосом сказал священнослужитель, сохраняя совершенно бесстрастное выражение лица. «Убежища, не отдыха». Он все прекрасно понял. — Как ей доложить о вас?
— Настоятельницей здесь по-прежнему служит Мериел? Глаза у мужчины удивленно округлились, но лишь на мгновение.
— Да.
— Тогда скажите ей, что Гринса джал Арриет просит ее о помощи.
— А он? — спросил мужчина, указывая на Тависа.
— Он — друг. — Гринса стоически выдержал немигающий взгляд собеседника. — Он нуждается в лечении и отдыхе.
Мужчина слегка нахмурился, но через секунду кивнул:
— Хорошо. Я скоро вернусь.
— Благодарю вас, — сказал предсказатель, когда священнослужитель направился к центральному зданию храма. Он снова оглянулся. В отдалении мерцали факелы. — Поторопись, брат, — пробормотал он.
Гринса неспешно подвел лошадь к воротам, краем глаза следя за приближавшимися огнями факелов.
— Где мы? — спросил Тавис, настороженно рассматривая ворота и здания за ними.
— В храме, — сказал Гринса. — Я знаю здешнюю настоятельницу. Думаю, она поможет нам.
— Мы все еще в Кентигерне?
— Да, — ответил кирси, надеясь, что мальчик слишком устал, чтобы сообразить, где именно он находится.
Тавис кивнул, но больше не произнес ни слова, и Гринса издал тихий вздох облегчения.
Через несколько минут дородный мужчина вернулся, отпер ворота и знаком велел проследовать внутрь.
— Настоятельница ждет вас в святилище, — сказал он. — Я отведу вашу лошадь в конюшню.
— Спасибо, брат. — Гринса помог Тавису спешиться и повел мальчика к святилищу.
Подобно храмам других богов, храм Байана отличался простотой, граничившей с примитивностью. Никак не украшенное снаружи — если не считать тонкого шпиля, поднимавшегося над остальными зданиями храма, — внутри святилище представляло собой небольшой зал, где стояли в несколько рядов темные деревянные скамьи и каменный алтарь, на котором находились чаша и нож, тоже выточенные из камня. По обеим сторонам алтаря горели тонкие свечи, закрепленные на простых деревянных подставках, облепленных застывшим воском. За алтарем вздымалось огромное витражное стекло, являвшее собой разительный контраст суровой обстановке святилища. В одном углу витража, раздирая в беззвучных воплях рты, корчились обреченные, объятые желто-оранжевым пламенем и терзаемые черными демонами. В другом углу благословенные гуляли в прекрасном саду, полном красных, синих, лиловых и золотых цветов. В центре, возвышаясь над всеми обитателями Подземного Царства, стоял сам Лукавец, облаченный в блестящее, переливавшееся всеми цветами радуги одеяние; он простирал руки в стороны, словно посылая вниз и огонь, и яркий серебристый свет, заливавший сад. Его лицо имело странное выражение, которое постоянно менялось в неверном свете свечей. Оно выражало гнев, даже злобу, но Гринсе показалось, что он прочел в нем также и сострадание.
Он еще раз искоса взглянул на мальчика, но Тавис уже спал на ходу. Скоро молодой лорд поймет, где он находится, но сейчас он слишком устал и истерзан болью, чтобы смотреть по сторонам.
— Желаешь ли ты принести в жертву свою кровь? — раздалось позади него.
Гринса обернулся, сразу узнав голос.
— С удовольствием, мать настоятельница, — сказал он, — если такова цена нашей безопасности.
Мериел прошествовала к алтарю. Она была высокого роста и держалась прямо, хотя время уже избороздило морщинами ее лицо и посеребрило рыжие волосы.
— Ты находишься в храме. Здесь не взимается плата за безопасность. — Приблизившись к алтарю, она повернулась и в упор посмотрела на Гринсу. — Я просто спросила, желаешь ли ты принести свою кровь в жертву богу.
После минутного колебания кирси кивнул:
— Думаю, мне стоит сделать это. — Его голос упал до шепота. — Прошлой ночью я отправил человека в Подземное Царство.
Красивое лицо настоятельницы не поменяло выражения, и она продолжала пристально смотреть на него своими темными глазами.
— Тогда не медли. Нож и чаша ждут.
Гринса усадил Тависа на деревянную скамью, а затем подступил к алтарю. Он вытянул вперед руку ладонью вверх. Настоятельница поставила под нее чашу и подняла каменный нож, молочно-белое лезвие которого сверкнуло в свете свечей.
— Услышь меня, Байан! — закрыв глаза, произнесла Мериел голосом звонким, как замковые колокола. — Этот человек приносит тебе в жертву свою кровь во искупление крови, которую он пролил. Будь милостив к нему и прими от него сей дар. Прими в свое Царство душу умершего. — Она на миг замолчала и взглянула на Гринсу. — Ты знаешь имя человека, убитого тобой?
— Он назвался Хоноком. Он был наемным убийцей, посланным убить меня.
У настоятельницы удивленно округлились глаза, но лишь на мгновение.
— И ты приносишь в жертву кровь за него?
Кирси пожал плечами:
— Я убил его.
Помедлив секунду, Мериел кивнула, потом снова закрыла глаза и подняла нож.
— Прими в свое Царство душу умершего, — повторила она. — Суди его по своему усмотрению. И запомни Гринсу джал Арриета, который отдает тебе свою кровь. Вспомни об этом даре, когда настанет срок.
Она полоснула лезвием по руке кирси, и темная кровь хлынула из раны в подставленную чашу. Хотя Гринса уже не первый раз совершал подобное жертвоприношение, он приготовился к боли. Лезвие каменного ножа казалось неровным и зазубренным, однако оно было так остро заточено, что он почти ничего не почувствовал.
Через несколько минут кровотечение утихло, и Мериел перевязала руку кирси бинтом. Конечно, Гринса мог бы исцелить себя, но он предоставил времени залечить эту рану.
Настоятельница подняла чашу и осторожно повращала ее в воздухе, чтобы кровь покрыла всю внутреннюю поверхность сосуда. Потом она поставила чашу на середину алтаря.
— Твой спутник тоже принесет в жертву свою кровь? — спросила она, снова поворачиваясь к Гринсе.
По тону, которым Мериел задала вопрос, Гринса понял, что она знает, кто такой этот мальчик и в чем его обвиняют.
— Он и так обескровлен, — сказал Гринса как можно выразительнее. — И из него уже выпустили больше крови, чем следовало.
— Я служительница бога, — сказала Мериел, — и все мои герцоги уже давно обратились к монастырям. Но я все равно остаюсь жительницей Кентигерна. Мне недостаточно слова одного человека, чтобы поверить в его невиновность. Даже если этот человек ты.
— Я понимаю, мать настоятельница. Вы предоставите нам убежище?
— Могу ли я поступить иначе? Все остальные члены моей семьи не одобряли выбор Фебы, но я видела, какими глазами она смотрела на тебя.
Старое горе всколыхнулось в душе Гринсы — такой острой душевной муки он не испытывал уже много лет. Возможно, дело было в том, что он снова увидел Мериел, а возможно, ко всему прочему добавлялась боль свежих воспоминаний о предательстве Кресенны.
— Ее мать тоже видела. — Он не мог скрыть своего ожесточения. — Похоже, для нее это ничего не значило.
— Моя сестра была ограниченной и эгоистичной женщиной. Мнением окружающих она дорожила больше, чем счастьем дочери.
Гринса кивнул и промолчал, опасаясь сказать что-нибудь лишнее.
Послышались шаги, отдавшиеся гулким эхом под каменным потолком святилища; кирси повернулся и увидел священнослужителя, стоявшего у двери, которую он прежде не заметил.
— Прощу прощения, мать настоятельница, — сказал мужчина. — Но у ворот солдаты. — Он метнул короткий взгляд на Гринсу. — Они спрашивают насчет наших гостей.
— Спасибо, Осмин, — сказала Мериел. — Я выйду к ним через минуту.
Мужчина поклонился и удалился.
— Что вы им скажете?
— Неправду, — спокойно ответила она и улыбнулась. — Ведь я служу Лукавцу.
Гринса не сводил с настоятельницы пристального взгляда, и мгновение спустя улыбка на ее лице погасла.
— Я скажу, что не видела ни тебя, ни лорда Тависа.
Имя мальчика впервые прозвучало в их разговоре, и кирси легко вздрогнул.
— Они вернутся сюда, когда нигде не найдут его. Андреас желает его смерти.
— В храм не вправе вторгнуться никто — даже герцог, охваченный жаждой мести. Андреас знает это.
— Он пытал меня, хотя понимал, что мой отец может начать из-за этого войну. Неужели вы думаете, что он станет считаться с неприкосновенностью вашего храма?
Гринса повернулся и посмотрел на Тависа, который наконец очнулся и уже вполне сознавал, где находится. Мальчик был бледен, как кирси, и дрожал всем телом, словно напрягал последние силы для того, чтобы просто усидеть на скамье. Однако его глаза смотрели осмысленно и проницательно.
— Страх перед Лукавцем велик, лорд Тавис, — сказала настоятельница, с виду никак не удивившись вопросу мальчика. — Одно дело — бросать вызов герцогу, пусть даже будущему королю. И совсем другое дело — бросать вызов богу. Скоро вы сами поймете это.