Телохранитель уводит гримасничающего ребенка.
— Пек Брифжис! Я убила свою сестру?
Он поднимает голову.
— Однозначного ответа не существует. Не исключено, что ты стала одним из объектов эксперимента, проводившегося в твоей деревне. В этом случае тебя усыпили в доме, а когда ты очнулась, сестра уже была мертва. Над твоим сознанием поработали.
— Ты действительно убьешь меня, дашь разложиться, позволишь воссоединиться с предками? — Еще ни разу я не обращалась к нему таким тихим голосом.
Пек Брифжис выпрямляется.
— Я сделаю это.
— А если я откажусь? Если попрошу, чтобы меня вернули домой?
— В этом случае тебя опять арестуют, опять пообещают помилование — в обмен на информацию о тех, кто работает против них.
— Не арестуют, если я обращусь в ту правительственную службу, которая искренне стремится прекратить эксперименты. Ты ведь не станешь утверждать, что в это замешано все правительство целиком?
— А ты знаешь, какие отделы и кто конкретно желает войны с землянами, а кто нет? Мы — и то этого не знаем…
Фраблит Пек Бриммидин невиновен, думаю я. Ну и что? Пек Бриммидин невиновен, но бессилен. Мне больно думать, что это одно и то же.
Пек Брифжис смотрит на меня.
— Так вот чего ты хочешь, Ули Пек Бенгарин? Чтобы я выпустил тебя из этого дома, не зная, что ты предпримешь, на кого станешь доносить? Чтобы поставил под угрозу все наше дело ради того, чтобы ты убедилась в его правоте?
— Ты также можешь убить меня и отправить к предкам. Таким образом ты сохранишь веру в реальность, которую считаешь истинной. Убить меня простейший выход. Но при условии, что я дам на это согласие. В противном случае ты поступишь даже вопреки той реальности, с которой предпочитаешь соглашаться.
На меня взирает сильный мужчина с красивыми пурпурными глазами. Лекарь, способный на убийство. Патриот, бросивший вызов собственному правительству ради предотвращения жестокой войны. Грешник, делающий все для того, чтобы уменьшить свой грех и сохранить шанс воссоединения с предками. Верующий в совместную реальность, который пытается изменить ее, сохранив веру.
Я молчу. Молчание затягивается. Наконец, его нарушает сам Пек Брифжис.
— Напрасно Кэррил Уолтерс направил тебя ко мне.
— Что сделано, то сделано. Я выбираю возвращение в родную деревню. Как ты поступишь: отпустишь меня, оставишь в плену, убьешь без моего согласия?
— Будь ты проклята! — отвечает он. Я узнаю слово, которое употреблял Кэррил Уолтерс, говоря о нереальных душах тюрьмы Аулит.
— Точно, — откликаюсь я. — Выбор за тобой, Пек. На какой реальности ты остановишься?
Ночь душная, и мне не спится. Я лежу в палатке посреди широкой голой равнины и прислушиваюсь к ночным звукам. Из палатки, превращенной в пивнушку, доносится грубый смех: шахтеры засиделись за полночь. Из палатки справа слышен храп. В другой, чуть дальше, в разгаре любовная возня. Я слышу томное женское хихиканье.
Вот уже полгода я работаю шахтером. Побывав в северной деревушке Рофкит Рамлое, откуда родом Ори, я продолжила путь на север. Здесь, на экваторе, где Мир добывает олово, алмазы, ягоды пел и соль, жизнь проще и беспорядочней. Документов здесь не спрашивают. Многие шахтеры молоды и по разным причинам уклоняются от правительственной службы. Видимо, они считают эти причины важными. Власть правительственных Отделов уступает власти горнорудных и аграрных компаний. Здесь нет ни курьеров на земных велосипедах, ни земной науки, ни самих землян.
Храмы стоят, в них идет служба, вокруг них ходят процессии, воздающие хвалу предкам. Но этому уделяется меньше внимания, чем в городах. Кто обращает внимание на воздух? Вот и с верой то же самое.
Женщина снова хихикает, и я узнаю ее голос. Ави Пек Крафмал, беглянка с другого острова, красотка. Без особых амбиций. Иногда она напоминает мне Ано.
В Гофкит Рамлое я задавала много вопросов. Пек Брифжис сказал, что бедняжку звали Ори Малфсит. Достойная семья. Увы, я расспрашивала многих, но никто не мог ее вспомнить. Откуда бы ни была родом Ори, каким бы путем ни претерпела превращение в нереальный, пустой сосуд, ее жизненный путь начался не в Гофкит Рамлое.
Знал ли Малдон Брифжис, отпуская меня, что я это выясню? Наверное, знал. И все равно отпустил меня.
Иногда, в самые глухие ночные часы, я жалею, что пренебрегла предложением Пек Брифжиса отправить меня к предкам.
Днем я нагружаю тележки породой, добытой шахтерами, и толкаю их наравне с остальными. Шахтеры болтают, бранятся, клянут землян, хотя мало кто их видел. После работы они сидят в своем лагере, пьют пел, поднимая грязными руками тяжелые кружки, и хохочут над непристойными шутками. Все они разделяют общую реальность, которая сплачивает их, придает им силу, делает счастливыми.
У меня тоже есть силы. Мне хватает сил, чтобы толкать тележки вместе с другими женщинами, многие из которых так же невзрачны, как я, и не гнушаются моим обществом. Мне хватило сил, чтобы разбить гроб Ано и похоронить ее, хотя за это мне полагается вечная смерть. Хватило сил, памятуя слова Кэррила Уолтерса об опытах на мозге, разыскать Малдона Брифжиса, а потом убедить Пек Брифжиса, погрязшего в противоречиях, отпустить меня на все четыре стороны.
Но хватит ли мне сил, чтобы пройти этим путем до конца? Смогу ли я принять реальности Фраблита Бриммидина, Кэррила Уолтерса, Ано, Малдона Брифжиса, Ори и попытаться найти для всего этого место в собственной душе? Хватит ли у меня сил жить дальше, не имея надежды узнать, убила ли я родную сестру? А сил во всем сомневаться и жить с сомнением в душе, прорываясь сквозь миллионы отдельных реальностей Мира и отыскивая истину в каждой?
Неужели кто-то способен избрать подобную жизнь? Жизнь в неуверенности, в сомнениях, в одиночестве, наедине с собственным рассудком, в изолированной реальности, которую не с кем разделить?
Хотелось бы мне вернуться в то время, когда была жива Ано! Или хотя бы когда я была осведомительницей. В то время, когда я разделяла реальность с Миром и знала, что стою на твердой почве. Когда знала, что думать, и потому обходилась без мыслей.
В то время, когда я еще не обрела — вопреки собственной воле — своей теперешней, устрашающей реальности.
Обнять Эми
Рассказ о том, как генная инженерия может решить проблему отцов и детей.
Пол Кэмбел вошел в гостиную и застал супругу, рыдающую на диване.
— Эллисон, что случилось?
Она билась и кричала в истерике.
— Ну что мы делаем не так, Пол? В чем наша ошибка? На сей раз она зашла слишком далеко. На сей раз она… Она… Полиция только что уехала, Пол… — Элли упала на диван лицом и снова зарыдала. Кэмбел имел большой опыт общения с супругой. Они были женаты почти сорок лет. Отогнав собственные тревожные мысли, он обнял супругу и присел рядом с ней на диван, гладя ее, будто она была ребенком, которым, до некоторой степени, все еще оставалась. Эллисон была очень ранимой и через чур чувствительной натурой. Он, несомненно, сильнее.
— Дорогая, скажи мне, что случилось?
— Я… Она…
— Полиция, — напомнил он, — Ты сказала полиция. Что Эми натворила на этот раз?
— Ван… Вандализм… Она и ее ужасные друзья… Мальчишка Хитченсов и та отвратительная девчонка — Кристи Арнольд… Они…
— Они, что? Успокойся, дорогая. Тебе будет легче, если ты все мне расскажешь.
— Они бросали камни с эстакады, Пол! Понимаешь?! Бросали в проезжающие машины!
Кэмбел побледнел. Хуже конечно и быть не могло, но что-то здесь не сходилось.
— Эллисон, но почему полицейские уехали? Разве они не арестовали Эми?
— Нет… — Элли все еще плакала, — Они сказали, нет никаких доказательств, что это была она. Нет свидетелей — нет обвинения. Но они подозревают ее и хотели, чтобы мы знали… О, Пол, я больше не выдержу! Я больше не могу!
— Тише, дорогая, тише… Ш-ш-ш, не кричи…
— Она ненавидит все, что мы делаем для нее!
— Ш-ш-ш, — шептал Кэмбел, но Эллисон изошлась на крик. Укачивая
супругу, Кэмбел пристально глядел через ее плечо. Он смотрел на фотографии Эми развешенные на стене. Эми в шесть месяцев, спящая на розовом одеяле на поле маргариток. Эми в два года, мычащая как корова. Она была настолько восхитительной малышкой, что люди останавливали Эллисон на улице, чтобы восхититься ею. Эми в семь в балетной пачке. Эми в двенадцать, верхом на лошади. Эми в шестнадцать, в шикарном платье на школьном балу. А вот еще старше, загадочно улыбается…
Четырнадцатилетняя Эми вошла через парадную дверь. Эллисон не дала дочери шанс начать первой.
— Вот она! Мы только что проводили полицейских, Эми, и мы знаем, что вы натворили в этот раз! Это последняя ниточка, вы слышите меня, молодая леди?! Мы прощали вам ужасные школьные проступки! Мы прощали вам грубость и кражи в магазинах — бог вам судья! Но вы преступили черту, бросая камни в авто! Вы понимаете, что могли кого-нибудь убить?! Сколько неприятностей вы еще доставите, ответьте мне?!
— Я не делала этого! — буркнула Эми сердито.
— Ложь! Полицейские мне все рассказали!
— Подожди Эллисон, — остановил ее Кэмбел. — Эми, полицейские сказали, что ты была подозреваемой.
— Я уже сказала, что не делала этого! Кристи и Джед кидали, а я отошла! И меня не волнует, веришь ты мне или нет, сука!
Эллисон задыхалась. Эми прошла через гостиную, долговязая масса ярости в преднамеренно порванной одежде, с булавками через губу и бровь, в ядовито-фиолетовой помаде. Она взбежала вверх по лестнице и хлопнула дверью своей комнаты.
— Пол… О, Пол… Ты слышал, как она назвала меня? Меня — ее мать?!
Эллисон рухнула на него. Ее хрупкое тело, тряслось так, что Кэмбел напряг руки, удерживая супругу. Он чувствовал сраженным и себя. Это не могло дальше так продолжаться. Угрюмая грубость, поединки, и вот теперь нарушение закона… Подумать только, их жизнь угнеталась четырнадцатилетним подростком.