— Боже, вблизи эта ошибка парикмахера выглядит еще хуже, — пытаясь отдышаться, довольно улыбается Зандли.
Рид — взрослый человек, он не будет оправдываться.
— Эй, она отвлекает внимание от моего лица! — не оправдывается он, пытаясь выдернуть из-под нее свои ноги. — Когда ты в бегах, это важно, ты в курсе, подружка?
В ухмылке Зандли прячется ироничное «ну-ну, дружок».
Салим занят перезарядкой «Беретты» и своей малодушной ненавистью: Рид чувствует его тяжелый взгляд, продолжая плашмя лежать на сиденье. Машину пару раз швыряет, а град пуль по корпусу отбивает что-то среднее между музыкой из «Шоу Бенни Хилла» и похоронным маршем. Для Рида это все равно передышка. Ему нужна пара секунд, чтобы рассмотреть обтянутый серым покрытием потолок и успокоиться.
Он, конечно, не расслабится, пока в тачке не окажется Боргес, добивающий последнего, пока они не сбросят охрану с хвоста, пока Салим не перестанет на него смотреть, пока не смоются в безопасное место, пока он не пересечет Тихий океан вплавь и не окажется снова подальше отсюда… В общем, он, конечно, не расслабится.
Боргес влетает на переднее сиденье на ходу — и машина резко прибавляет скорость. Это минивэн, в котором второй и третий ряды смотрят друг на друга, поэтому от малейших виражей Рид, Зандли, Салим и еще какой-то пацан начинают лететь друг на друга.
— Давай-давай! Погнали! — Боргес хлопает себя по коленям, дергает Нирману за монашескую сутану, суетливо вертится и оборачивается. — Блин, круто! Как мы их!
— Прекрати вертеться, ты мешаешь, — угрожающе спокойно произносит та и жмет на газ так, что Рид чуть не слетает в проход. Тогда-то он и решает сесть.
— Салим, поменяйся с Андреем местами, я из-за его головы ничего не вижу, — говорит Нирмана, а потом резко дает влево, и Рид влетает головой в крепление ремня безопасности.
Самая стремительная монашка в Юго-Восточной Азии.
Зандли падает на Рида, остальные на заднем сиденье складываются в бутерброд, а Боргес снова хватает Нирману за локоть.
И Нирмане это явно не нравится.
— Если ты не прекратишь, я вырежу тебе кадык.
А теперь еще и самая опасная монашка в Юго-Восточной Азии.
Вообще Нирмана всегда отличалась спокойствием автора пособия по контролю над гневом, но никогда не брезговала насилием. Особенно в экстремальных ситуациях. И если петляние среди мелких самолетов и обслуживающей техники под аккомпанемент пуль не экстремальная ситуация, то Рид решительно ничего не понимает в экстремальных ситуациях.
— Андрей, сядь на место Салима, я сказала, — гнет свою линию она, и спасибо ей большое за это: Рид с радостью посмотрит, как Салим и какой-то высокий пацан в сутане поменяются местами на полной скорости, стараясь не спутаться в человеческую многоножку. — Ты мне загораживаешь обзор. Живее.
Машину сильно встряхивает, когда они заскакивают на бордюр, прокатываются по поваленной при въезде рабице и выезжают на травяное покрытие. Метрах в ста от них дорога, ведущая в город, и это был бы путь на свободу — если бы не накрывшая их сирена.
— Боже, ну не-е-ет, — Зандли звучит точь-в-точь как девушка, которой на свидании подарили черный пулемет «Бизон» вместо розового.
— Твою мать, Рид! — Салим недоволен вполне обоснованно — звук полицейской сирены расстроит кого угодно, — но Рид хочет оспорить свою фамилию в конце восклицания.
Это скорее «твою мать, погоня», или «твою мать, копы», или «твою мать, полицейские “Форды”» — а он здесь вообще не при делах.
— Нирмана, сможешь оторваться?
— С вероятностью процентов в шестьдесят, — бормочет себе под нос та и выжимает из этой машины, кажется, больше, чем в нее закладывали производители. Пригородные тропики за окном смазываются в сплошную ярко-зеленую полосу. — Но мой оклад этого не покрывает.
Боргес, которого, кажется, наличие погони только радует, хочет ударить ее кулаком по плечу, но в последний момент успевает опомниться и просто подбадривает:
— У тебя все получится, я в тебя верю!
— У меня все получится, если ты прекратишь размахивать руками, — мрачно предупреждает она. — Салим, или ты нагибаешь Андрею голову, или вы пересаживаетесь. Последний раз говорю.
— Господи, просто отстань! — орет на нее Салим. — Андрей, опусти голову!
— Пак Салим, может, лучше поменяемся местами? Вы же маленького роста, Нирмане будет лучше видно. — Рид от этого аж оборачивается, сомневаясь, не ослышался ли он.
Господи, он — кто бы этот пацан вообще ни был — это сказал. Он правда это сказал! Проехался по росту Салима прямо в его присутствии! Восхитительная тяга к самоубийству просыпается в том третьем теле на заднем сиденье — незнакомом мальчишке лет двадцати от роду, возмутительно арийской внешности, в длинной сутане со сбившимся воротничком. На аэродроме Рид его не видел, значит, всю стрельбу он просидел здесь.
Салим тем временем тянется к шее забившегося в угол парня, но в этот момент машина снова виляет, и поднявшаяся было Зандли валится назад, на них, поэтому Салиму остается только ее пихнуть:
— А ну, дай я пролезу и задушу этого засранца!
— Но вы не из-за меня такой ма… Ай!
— Обожаю, — заявляет Рид, разворачиваясь уже целиком, чтобы не пропустить ни одного жеста из игры актеров в этом представлении. — На секунду аж порадовался, что вернулся.
— Если бы ты не вернулся… — начинает Салим, перелезая через Зандли и, судя по шипению, случайно заезжая той локтем промеж ребер. — Отвали, я случайно. Андрей, не пинай меня! Так вот, если бы ты не вер…
— Вы лезете, чтобы ударить меня, почему я не должен защищаться?
— Андрей, заткнись!
Боргес становится коленями на кресло и, положив руки на спинку, хохочет. Зандли, закатывая глаза, выбирается из кучи-малы, Нирмана угрожающе молчит, а когда Андрея таки сдвигают в сторону, становятся видны сияющие праздничными огнями крыши нескольких полицейских машин.
— Андрей, прекрати брыкаться, Рид, придурок, прекрати ржать… — И тут, бросая взгляд на Рида, Салим меняется в лице и перестает пинать белобрысого пацана. Пацан пользуется моментом, отодвигается как можно дальше и прижимается лицом к окну.
— Что это? — спрашивает отвлекшийся Салим, поднимая бровь.
— Где? — спрашивает Рид, поднимая бровь в ответ.
— У тебя. На голове.
Боже, только не снова. Кажется, к концу первого дня пребывания здесь, если их всех не посадят, Рид набьет себе на лбу что-нибудь типа «Отвалите, это мои волосы».
— Моя прическа, — как маленькому, отвечает Рид.
Желтый кружок в небе — солнышко, Нирмана только что подрезала машинку, а у Рида на голове — волосы, которые выглядят нормально.
— Это вертолет? — неожиданно спрашивает пацан.
— Это моя прическа, — продолжает стоять на своем Рид.
— Нет, правда, это вертолет. — И парень тычет куда-то в небо, чуть ли не расплющивая нос о стекло.
Несколько секунд в машине царит тишина, и тогда становится понятно, что на самом деле за пределами машины ни хрена не тихо. И дело не в свистящей под колесами дороге, не в полицейской сирене и не в возмущенных сигналах подрезанных водителей, хотя все это создает мелодичную какофонию погони. Где-то вверху шелестят огромные лопасти и даже кто-то что-то вещает через громкоговоритель.
— Это правда вертолет! — восторженно восклицает Боргес.
Рид оборачивается, чтобы ему подмигнуть.
— Все для тебя, Бо.
— Рид, заткнись, — говорит Нирмана, окончательно превращая автомобиль в реактивное средство для группового суицида: Рид чувствует, как его вжимает в сиденье, — это серьезно, твою мать.
А то он не в курсе.
Все эти шутки призваны скрыть одну простую истину: они в дерьме.
Первую машину они меняют буквально через несколько минут: Нирмана тормозит где-то у границы южных районов, они вылетают на улицу и бегут, отстреливаясь от тормозящих полицейских «Фордов». Где-то вверху шумит вертолет, но Рид даже не поднимает голову, потому что знает: они в трущобах.
У Салима, как обычно, все продумано, и они вереницей пробираются по узкой улочке к другой тачке. Пока он несется вслед за всеми, в голове одно за другим всплывают воспоминания. Люмьеровская пленка вспыхивает в голове вместе со знакомыми ощущениями и голосами.
Перестрелка в маленьком кинотеатре; пьяные музыкальные ночи в «Королеве Елизавете»; труп белой девчонки на железнодорожных путях; темный силуэт католического креста на фоне закатного неба; поножовщина в Джалан Джаксе и влажное хлюпанье, с которым лезвие выходит из груди; уличные торговцы в соломенных шляпах и ворох глазастых пластиковых браслетов по шесть тысяч рупий; рис с карри на площади Кота Туа; смуглая проститутка в льняных шароварах с мягкими ладонями; церковные авто с дорогими кожаными сиденьями; какофония пробки на узких улицах Старого города; индийская еда, выжигающая глотку, в забегаловке Большого Джи; открытая сигаретная пачка и прозрачная, хрустящая упаковка кокаина на жертвеннике под статуей Иисуса Христа; Нирмана, рассеянно подкидывающая в руке гильзу; захламленная квартира в самой южной части Тхамрина, с самой большой ванной, которая когда-либо была у Рида; Церковь; снова Церковь.
Нирмана газует, едва Рид успевает захлопнуть дверцу.
«Тойота-Прадо», естественно, меньше минивэна, но у нее стандартно большой для джипов багажник, который по принципу «в тесноте, да не в обиде» можно укомплектовать двумя огромными мужиками. В результате Рид и Боргес оказываются отгорожены от остального салона задними сиденьями.
— Нам нужно на Препедан, — командует Салим. Потом уточняет: — Боргес? Верно?
Тот кивает, поудобнее устраивая задницу в огромном запасном колесе, будто в надувном круге среди бассейна, — только коктейля не хватает.
— Да, Лопес должен был оставить машину там. Ну, где перекресток со съездом в парк. В большом таком складе со стройматериалами.
— А поточнее адреса нет? — осведомляется Салим таким мерзким голосом, что Риду, откидывающему грязные тряпки в дальний угол багажника, хочется бросить одной из них ему в затылок, чтобы не говорил с Малышом Бо (рост за метр восемьдесят, обхват бицухи под пятьдесят сантиметров) таким тоном.