Кирихара знает, что они успеют. Он хотел предложить этот план Риду, когда они достигли бы шестьдесят пятого, — план, предусмотренный Бирч для отхода Эйса и Кирихары, когда Лопес добыл бы оттиски. Выкрасть их из-под носа у Церкви и расстаться уже здесь, на этом моменте, чтобы не делить потом, — и поминай как звали.
Оттисков внутри не оказалось, но план отступления все еще мог сработать.
— Как быть с Ридом? — спрашивает Кирихара, пытаясь разглядеть что-то в темноте, но драка переместилась еще дальше, и теперь совсем ничего не было видно. — Мне его ждать или…
«Ждать? Ты с ума сошел? — Арройо повышает голос. — Эллиот, к вам едет Девантора! Ты читал его досье? Воспользуйся тем шансом, что дает тебе Рид, — и уходи».
— Он сказал, что разберется с ними, — Кирихара пытается зацепиться за какое-нибудь оправдание, но вместо этого начинает паниковать. Какое отвратительное чувство. — И если он успеет сделать это до того, как…
«У нас нет на это времени. Уходите, это приказ!»
— Но…
«Кирихара, немедленно!»
Кирихара слышит выстрелы. Он хочет расслышать сквозь них голос Рида, хочет сказать, спросить, предупредить, но любой шаг за порог означает конец всей операции и нарушение приказа.
Церковь уже подставилась. Секретная служба не должна совершить той же ошибки. Он не должен совершить той же ошибки.
— Я не… — пробует он еще раз.
«Кирихара!!» — гремит в наушнике голос Арройо.
Кирихара знает. Кирихара знает все и даже больше: и то, что говорит ему Арройо, и то, что он обязан сделать в этом городе, — он все знает, и все это связывается в очень тугой комок где-то в солнечном сплетении.
Кирихары вообще не должно было здесь быть.
Кирихара…
Кирихара знает, как он поступит.
— Джунед, — говорит он в микрофон, но Эйс перебивает его:
— Следи, чтобы никого не было. Выбиваю решетку.
Когда они покидают коридор, уходя на лестничную площадку, звуки выстрелов кажутся Кирихаре совсем тихими.
Арендованный «Фольксваген» поднимает за собой пыль.
Кирихара видит это в боковом зеркале — там же, где и криво изогнувшиеся неживые деревья, и колеблющиеся в горячем воздухе зубцы джакартских высоток. Боковое зеркало для верности перемотано коричневым скотчем. Под капотом что-то дребезжит.
— Эллиот, — тихо зовет Арройо, поворачивая вправо. Машина с битой дороги съезжает на проторенную тропу в две колеи, на которых не растет трава. — Ты останешься в машине.
Кирихара открывает рот с целью поспорить — и тут же его малодушно захлопывает.
— Это приказ, — с совершенно ненужным давлением говорит сзади старший агент Бирч. Ее тон не подразумевает отказа.
Говорит так, будто бы Кирихара сейчас оголтело выскочит из машины и рванет на своих двоих, пытаясь обогнать разваливающийся на запчасти «Фольксваген», чтобы первым исповедаться перед ликом Христа — и под дулом пистолета — в том, что произошло в Хамайма-Тауэр вообще, с точки зрения Службы, и в том, что произошло в Хамайма-Тауэр с Эйданом Ридом, — с его точки зрения.
Кирихара прикрывает неприязнь к самому себе и свой страх логикой и фактами: сейчас им лучше отсиживаться в Бекаси, чтобы зоркий взгляд Картеля случайно не упал на них, а не наносить визиты вежливости Церкви.
Вы нас простите, мы хотели как лучше, а оно — ну, вон как оно вышло, ничего не попишешь.
Картель хватает Эйдана Рида — ничего не попишешь. Девяносто девять процентов вероятности того, что Эйдан Рид мертв, — ничего не попишешь. Церковь вышибет ему мозги, едва он перекрестится на пороге, — ничего не попишешь.
Церковь Святого Ласкано стоит на отшибе: не самое удобное место для привлечения прихожан, но весьма и весьма подходящее, если ты церковник, к которому паломничают только дилеры-пилигримы. Из плюсов: покупая опиум, ты можешь любоваться на гладь Яванского моря. Вероятно, это будет последним, что увидит Кирихара, если выйдет из машины, — ну хорошо, что тут хоть пейзаж живописный.
Возможно, он утрирует. Возможно, выстрелят в него не сразу. Сначала, конечно, спросят, какого хрена он кинул в здании человека Церкви, потом перетрут между собой, насколько это можно считать предательством, а потом — как повезет. Учитывая, что их священник явно питает… питал к Риду дружеские чувства, — не повезет вообще.
Единственный шанс — если посмотреть в глаза Бирч решит сам епископ, но это вряд ли. Кирихара — не самый везучий человек.
— Будем надеяться, — начинает Арройо, притормаживая там, где дорога берет резко вниз; под колесами скрипят мелкие камни; пыль, пробивающаяся через не до конца закрывающееся стекло, забивает нос, — что мы поговорим с ними раньше Картеля.
«Поговорим» — не совсем то, чем займется Картель.
— Сейчас узнаем, — коротко отвечает ему Бирч.
Машина забирается на холм и останавливается. До Церкви — около ста метров по дороге в окаймлении приземистых сухих кустов.
С холма открывается прекрасный вид на несколько километров вперед.
И даже через окно машины Кирихара видит.
Стройная автоколонна блестит черным под низким палящим индонезийским солнцем.
Пулеметные очереди прошивают воздух, и звуки выстрелов разносятся на километры вокруг.
Десять автофургонов и десятки автоматных дул расстреливают Церковь Святого Ласкано, превращая ее в решето: пули дробятся о каменную кладку и витражные стекла. Позолота осыпается, крест над входом слетает. Стационарные пулеметы, привезенные в машинах, бронебойно-зажигательными патронами крошат камень, как пластилин. Через узкие окна пробиваются вверх языки пламени. Дым вихрями черного и серого вздымается вверх.
Кирихара откидывается на сиденье за секунду до того, как подрываются гранаты.
Впивается пальцами в обшивку.
— Поехали, — говорит непроницаемый голос Бирч. — Быстрее. Здесь нам больше делать нечего.
Глава 11
Окно поменяли на новое. Скорее всего, Лопес пробирался через то, что посередине, хотя сейчас и не поймешь.
Проходит три дня.
За три дня следы проникновения убирают: ни осколков на коврах, ни опаленной взрывом тротила мебели, ни еще чего-то другого, на что можно было бы посмотреть и сказать, что недавно здесь царила разруха.
Узкий силуэт черным вырезанным пятном зияет на фоне пронзительно-голубого неба за панорамными окнами. Солнечный полдень высвечивает идеально подогнанный темно-серый костюм в тонкую полоску, сложенные за спиной руки, немного по-старчески сгорбленную спину. На фоне окна он кажется фигурой… Рид почти готов сказать, что внушительной, но это неправда. До «внушительной» ему не хватает сантиметров двадцати в росте и пятнадцати в плечах.
Маленький, сухой старичок на самом верху Хамайма-Тауэр — своего орлиного гнезда.
Басир долго молчит, рассматривая кишащий жизнью город внизу. Рид не видит его лица. Ну и хорошо, изможденно думает он, ведь недаром в Джакарте есть поговорка, что увидеть лицо Ольбериха Басира — к смерти.
Хотя в этом кабинете для Рида абсолютно все приметы будут к смерти.
— Пусть сядет, — не оборачиваясь, говорит Басир. У него оказывается скрипучий, неприятный, сухой голос. Девантора пихает Рида к одному из стульев за стеклянным конференц-столом. Стол тоже новый, а Девантора попадает Риду по сломанным ребрам исключительно специально. Рид не шипит от боли только из принципа, но на стул все равно унизительно падает, не удержавшись на ногах и прижимая руки к потревоженному боку. — Налейте ему воды.
Девантора закатывает глаза, но делает небрежный пас рукой. Из-за колонны удивительно незаметно для своих габаритов выскальзывает огромный белый громила. С несуразным изяществом он откупоривает графин, почти беззвучно наполняет из него стакан с водой — Рид сглатывает пересохшим горлом — и с несуразным почтением, будто перед гостем, аккуратно ставит перед ним стакан, прежде чем снова исчезнуть.
— Вот это вы расщедрились, — надтреснутым голосом шутит Рид, — я бы еще не отказался от…
Девантора с размаху бьет его по уху, и окончания своих слов Рид не слышит — все тонет в звоне. Мир на секунду темнеет, а когда Рид усилием воли выталкивает себя обратно в реальность, Басир уже отворачивается от окна и смотрит прямо на него.
У главы Картеля Восхода, легенды криминального мира Джакарты, оказываются зачесанные назад редкие седые волосы и непропорционально большая голова с крупным носом и кустистыми бровями. Но самое примечательное на этом лице — глаза — напрочь перекрывают весь комический эффект. Глубоко посаженные, неприятно светлые, с тяжелым взглядом, от которого хочется отвернуться. В них нет ничего старческого. Ничего немощного.
Глаза убийцы, думает Рид, катая привкус крови на языке. Несмотря на маленький рост и несуразную внешность, Ольберих Басир производит гнетущее впечатление. Такие не стареют.
— Девантора, — произносит Басир, продолжая смотреть на Рида. Отвернись, думает Рид, не отводя взгляд чисто из принципа, ты противный. У властелинов зла не должно быть таких смешных бровей.
Девантора за спиной Рида тянет лениво и насмешливо:
— Босс?
Типичные злодеи. Риду хочется хмыкнуть, может, даже ухмыльнуться. Если с первым проблем никаких, то второе вызывает явные затруднения: губа у него разбита и звенит от приливающей крови каждый раз, когда он пытается выдать какой-то звук.
— Вернешься через пятнадцать минут. — Басир наконец отворачивается, и, к своему стыду, Рид чувствует облегчение.
Басир неспешно, чуть пошаркивая, подходит к своему столу и, судя по звуку, выдвигает ящик.
Дальнейшая картина не предвещает ничего приятного. Перед душевным разговором за бокальчиком коньяка пистолет на стол не кладут.
Рид моргает, и рассеченная бровь отзывается болью. Интуиция не звенит, а истошно трезвонит, как Квазимодо в колокола Нотр-Дама, раскачиваясь на железном языке.
— Клееночка не нужна? — весело спрашивает Девантора.
Только он во всем Картеле может себе позволить так разговаривать с Басиром. Про то, что Басир выдал ублюдку карт-бланш на любой каприз, знала вся Джакарта. Если бы не откровенно индонезийская морда Деванторы, Рид бы предположил, что он любимый внучок старика.