Басир смотрит в его сторону несколько секунд, соскальзывает взглядом на сидящего рядом Рида, а потом говорит:
— Не пригодится. Вызови водителя и подготовь автомобиль.
С одной стороны, это значит, что сейчас в Рида стрелять не собираются, — ну, либо Ольберих Басир так небрежно относится к своим коврам и абсолютно не боится их запачкать.
С другой — это значит, что в Рида не собираются стрелять сейчас. Девантора и автомобиль в одном предложении не означают дружественную поездку, а эти пятнадцать минут Басир не собирается тратить на инструкцию, как правильно делать канапе.
— Окей, принято, — растягивает по нотам Девантора.
Дверь закрывается, щелчок звучит судьбоносно, как стук молотка после фразы: «Приговорен к смертельной инъекции». Справедливо: Рид не питает особых надежд по поводу своего будущего. Теперь, после трех дней в подвале Хамайма-Тауэр и откушенного уха у одного из решивших несмешно пошутить ребят, уж точно.
— Итак, мальчик… — После таких слов обычно говорят что-то в духе «передай привет парню, который попытался развести меня в девяносто восьмом».
Не смотря в сторону Рида, Басир медленно опускается в большое кожаное кресло, на фоне которого кажется еще меньше. Свет из окна разукрашивает эту картину в королевские золотые тона.
— Ничего не хочешь сказать? — Крючковатый нос Басира брезгливо дергается, когда они наконец-то пересекаются взглядами.
— Хочу. Кормите ужасно, воды горячей нет. — Рид улыбается и слизывает кровь с треснувшей раны на губе. Два раза убить его не смогут, а нагадить на чужую гордость перед тем, как откинуться, — дело святое. — Видал я обслуживание и получше.
Вспомнить хотя бы Антофагасту, где у него были вид на тихоокеанский берег из окна, виноград на завтрак и жена взявшего его в плен мудака.
— Впрочем, в условиях похуже тоже бывал.
Привет Мар-дель-Плате из две тысячи четырнадцатого, где Рида неделю держали без еды.
— Не сомневаюсь, — вздыхает Басир и сцепляет руки в замок на столе. — Итак, что тебя привело обратно в мой город?
Риду интересно: какой из сотни подвохов, которые можно вложить в эту фразу, подразумевает этот старый хрыч, — но виду он не подает. Только вытирает грязь с ботинка о роскошно выглядящий — выглядевший, потому что уже нет, — ковер и ведет плечами. Плечи болят. Его заковывают в наручники, когда выводят из подвала; отекшая от ударов лопатка привыкает к особо болезненному положению, но каждый раз воет с новой силой, когда он пытается размять затекшую спину или руки.
Возможно, Басир пытается понять, давно ли епископ ввязался в гонку за оттисками: случайно ли он впряг Рида в это дело или тот стал приглашенной звездой, выписанной на этот конкурс талантов специально из-за границы?
Самым безобидным здесь кажется — вот же скука — сказать правду, и Рид, пытаясь найти оптимальное положение для своего ноющего во всех местах тела, тянет:
— Переговоры с одними партнерами закончились неудачно — вот и решил взять отпуск и съездить домой на пару деньков.
Единственный минус: за витиеватой метафорой Басир может догадаться, о ком идет речь, совершить своей рукой в перстнях один звонок — и вот Рид уже снова отстреливается от своих очаровательных друзей (если считать искусственный глаз Руссо очаровательным).
Единственный плюс: скорее всего, к моменту приезда «Вольто» Рид будет находиться к земному ядру чуть ближе, чем сейчас.
— Любишь наживать себе врагов, мальчик?
Рид — да, Рид любит, с Ридом все понятно. Вот что неясно, так это почему все люди за шестьдесят так любят называть окружающих мужиков мальчиками.
Ольберих Басир относится к нему как к мелкому пятну на хорошем дорогом ковре — мешает, раздражает, но в любой момент можно сдать в химчистку. Рид для него — мелкая помеха в плане. Тот пацан дядюшки Эчизена, которого плохо воспитали.
— Это не я, так случайно получается, — заявляет Рид и ни капли не врет.
— Видимо, любишь… раз зачем-то пришел ко мне без приглашения.
Ага, думает тот. Пятно на ковре. Точно.
Под барабанную дробь и фанфары они добираются до основной темы разговора.
Спокойная уверенность Басира только подтверждает то, о чем Рид думал три дня в подземельях этого замка: слив про скрижали — дезинформация. Простой и гениальный план из тех, которые никак не даются самому Риду: пустить утку насчет местоположения оттисков и подождать, кто явится на огонек.
Рид хмыкает себе под нос.
Трудно сказать, ждет Басир чего-то или просто выдерживает интригующую паузу, но Рид решает промолчать. Диалог сворачивает на очень опасную дорожку. На словах епископ отказался от гонки за оттисками — и вот на следующий же день Рида, всего такого красивого, ловят с поличным прямо над не успевшим остыть трупом неудавшегося ограбления.
Рид работал на епископа десять лет. А требуется-то всего-навсего сложить два и два: Рида, стрелявшего во славу божью в порту, и Рида, грабившего при поддержке анонимных доброжелателей Хамайма-Тауэр. Додуматься смог бы даже Шестакофф Андрей: Рид здесь был из-за епископа и для епископа.
— Я о тебе кое-что слышал, юноша. — Басир совершенно расслабленно достает из внутреннего ящика стола блестящий портсигар, бликует им в лучах солнца и кладет рядом с пистолетом. На столе Рид замечает красивую, инкрустированную камнями гильотину в резной подставке. — Но даже если половина из этих разговоров — правда, сомневаюсь, что ты смог бы забраться так высоко в Тауэр в одиночку. Расскажешь, с кем ты был?
— Я что, выгляжу как самый компанейский парень в Джакарте? Один, конечно, — тут же отвечает ему Рид. — Я вообще работаю один. Всегда особняком. Хожу бобылем. Никому не доверяю. Как Бэтмен.
Сам отключил тепловизоры, сам влез через окно, сам подорвал сейф, сам спрыгнул с крыши, сам кинул себя на растерзание охране, да, Кирихара?
— Понятно, — кивает Басир, совершенно не обращая внимания на его придуривание. Он занят тем, что, надев на пальцы гильотину, аккуратно обрезает толстую сигару. Вжух — и кончик валится на декоративное блюдце. Тут же появляется все тот же громадный белый мужик и грациозно заменяет его на чистое. — Но мне все равно любопытно. Если бы ты был здесь с Церковью, они бы тебя не бросили. Значит, кто-то другой. Но кто? — Белый аккуратно подносит ему спичку, чтобы Басир мог подкурить сигару. Затем тот откидывается в кресле. — И зачем? Зачем тебе понадобился для проникновения в мою башню кто-то еще, кроме Церкви и Боргеса?
Рид даже не удивлен. Ольберих Басир, к превеликому сожалению всего криминального населения Джакарты, очень умен. Джакарта полнилась слухами — о том, что в молодости, расчищая место под свою будущую империю, он давил врагов ювелирно рассчитанными шагами. Подкупы и шантажи, силовые акции и быстрые, безжалостные рейды, выстраивание коррумпированной системы… Путь Басира на семьдесят третий этаж Хамайма-Тауэр был проложен его умом. Теперь из-за этого ума страдал весь город.
— А самая интересная часть этого вопроса… Кто согласился помочь тебе и Эчизену обокрасть меня?
Банда, чей номер разгромили Сурья и Раджаяма Чандер и которую видели с Ридом и Боргесом. Если Басир еще не выяснил, кто они такие, то собирался в ближайшее время.
«Американцы, — надо было ответить Риду. — Ну эти, улыбчивые, безвкусно одетые. С фастфудом в одной руке и пистолетом в другой. Почему с пистолетом? А они, знаете ли, правительственные агенты».
«Памулан, Джалал Сентака, G-2, 45, индекс не помню», — надо было ответить Риду.
«Убейте самого симпатичного», — надо было ответить Риду.
Вместо этого Рид говорит:
— Дедуль, вообще не понимаю, что вы тут плетете. Старческая маниакальная паранойя?
Басир прищуривается:
— Клоунада тебе никак не поможет, парень.
— Вы когда последний раз кукушечку проверяли?
— Я бы на твоем месте поумерил пыл.
— Кажется, самое время. Подсказать хорошего психиатра?
Басир откидывается в кресле и, вдыхая дым сигары, делает знак пальцами. Рид с мрачным весельем подбирается, предчувствуя новую порцию старого доброго насилия, так что, когда амбал снова материализуется из своего демонического подпространства и бьет его так, что Рид опрокидывается вместе со стулом, он ни капли не удивлен. На самом деле он вообще ничего не чувствует: на какое-то время (вечность?) мир вокруг поглощает горящая болью темнота. В себя он приходит от холодного плеска в лицо. Кажется, тому стакану, который ему так любезно предложили, все-таки находится применение.
Сквозь боль — черт, увалень снес ему пол-лица — Рид слышит: «Подними его», а потом стонет, когда стул снова ставят вертикально — вместе с его помятыми костями и мотающейся головой.
— Надеюсь, — говорит с другого конца стола Басир, — мы друг друга поняли. Попробуем еще раз.
— Я… не понимаю… — хрипит Рид, с усилием поднимая голову, чтобы смотреть старому ублюдку в глаза. — Не понимаю, о чем вы, пак Басир. — И растягивает губы, которых не чувствует, в улыбке. — Я был один.
Рид не собирается отдавать кому-то другому возможность выдать этим умникам по пуле в лоб. Нетушки. Не-а.
Черта с два.
Он сделает это сам.
Правда, для того, чтобы сделать это, ему придется выбраться отсюда живым. А для того, чтобы выбраться отсюда живым, нужно отвлечь Басира от желания его прикончить, а там уж он что-нибудь придумает. Какая удача, что была одна вещь, которая, как он знал, злила Ольбериха Басира намного больше, чем Эйдан Рид.
— И прежде чем вы скажете своему мистеру Большому Кулаку побеседовать со мной еще раз, — Рид языком проверяет целостность зубов, — могу я тоже поинтересоваться? Есть кое-что, что давно меня гложет. Прямо спать не дает.
Струя дыма растворяется между ними в воздухе, на несколько мгновений скрывая лицо Басира. Рид наудачу добавляет:
— Без шуток, я хочу кое о чем спросить.
Он видит, что Басир смотрит на него скучающим, скептическим взглядом. Потом все-таки ведет плечом, и Рид принимает это за разрешение. И, облизав мокрые от крови губы, спрашивает: