Все становится понятно с двух слов:
— Диего Боргес.
А. Ну конечно. Стоило догадаться.
Кирихаре становится неуютно находиться в этом помещении, в этом городе, в этой стране. Люди по-разному переживают скорбь: кто-то пьет, кто-то уходит в себя, кто-то плачет, кто-то просаживает квартиру в Лас-Вегасе, — но если Диего Боргес в своей скорби взрывал здания криминальных королей…
Что могло ожидать Кирихару?
«Я разделаюсь с ними и вернусь за тобой».
Становится горько и смешно. Ты с того света не вернешься — зато твой друг легко кого-то туда отправит.
Может быть, Кирихара заслужил.
— Он что, — щурится Арройо, вытягивая сигарету из новой пачки и вставляя ее в зубы; он, видимо, собирался скончаться от рака легких до того, как Диего Боргес их всех порешит, — втроем с Лопесом и Таснем это провернул?
Верхний свет они не включают, только прикроватные торшеры. Желтый свет от древних ламп накаливания неровно застилает номер, оставляя простор для теней и ночного сумрака. Лица в этом свете у всех изможденные и недобрые. Даже у Бирч, железной леди. Почему-то сейчас особенно ярко проявляется ее возраст: Кирихаре кажется, что свет высвечивает на темной коже каждую морщинку.
— Нет, — она устало принимается расшнуровывать ботинки. — Намного хуже.
А? Да? Могло быть что-то хуже боливийского Карателя, вылезшего из комиксов «Марвел», чтобы снести им всем головы? Тогда Кирихара не уверен, что хочет это услышать.
Арройо разделяет его опасения — он хмыкает себе под нос с такой иронией, что Бирч поясняет:
— Кажется, он созвал своих бывших сослуживцев. Или нанял отряд боевиков, и это было бы куда лучше, чем первый вариант.
Что может быть хуже боливийского Карателя, вылезшего из комиксов «Марвел»? Только толпа боливийских Карателей. И знаете что? Кирихара действительно не хотел это слышать.
Бирч, впрочем, безразличны его хотелки. Она снимает жилет и отбрасывает его на стул, устало потирает шею и продолжает:
— Мы заняли позицию на соседнем здании, чтобы следить за Басиром. Хороший обзор, правда, пришлось постараться, чтобы не попасться. Минут за двадцать приехали полицейские — начали эвакуировать здание. Видимо, был звонок о заложенной бомбе или другой угрозе, которая обязывала их действовать по протоколу… Эдгар, можно? — Арройо кидает ей пачку, и Бирч ловко ловит ее одной рукой. Прикурив, она продолжает: — Люди Басира отказались уходить. Здесь все куплено, здание приватизировано, копов выставили… Ожидали ловушки.
Она глубоко затягивается, устало прикрывая глаза, и дает себе небольшую паузу, прежде чем продолжить.
— Старика, конечно, эвакуировали, но зато подъехала куча картелевских солдат и заняла здание. Боргес, видимо, на это и рассчитывал. Его целью был не сам Басир. Его целью было лишить Басира его замка, — она делает сигаретой росчерк в воздухе, — его символа. Выбить из крепости. — А потом выпускает тугую струю дыма, медленно рассеивающегося в духоте номера. — Великолепная стратегия, надо признать.
Великолепные стратегии, расчет, планирование — все это не вязалось в голове с глуповатым на вид эмоциональным простаком Боргесом, хотя у Кирихары еще было свежо в памяти его досье.
— Они подъехали на нескольких фургонах. С перевозными стационарными турелями, ими они обстреляли охрану и всех людей Басира, которые ринулись на первые этажи.
— Зеркальный ответ на нападение на Церковь, — бормочет Арройо.
— Этот Боргес — он на мелочи не разменивается, я так скажу. Пулеметы, гранаты, а на десерт — кто-то из соседнего здания обстрелял офис Басира на верхнем этаже из РПГ.
После недолгого молчания Арройо резюмирует:
— Что ж. С Хамайма-Тауэр покончено.
— Ну так это хорошо, верно? — нервно вырывается у Кирихары. — Они ведь разнесут Картель?
Тот с легкой улыбкой качает головой:
— Не все так просто, Эллиот. Басира лишили башни, но если он решится начать полномасштабную войну банд в городе… Он может заплатить армии наемников — если у него будет время.
И тут Кирихара наконец понимает, почему его так сильно напрягал Арройо. Потому что даже сейчас, находясь в такой ситуации, он рассуждал о ней… с удовольствием. Размышляя вслух о возможности настоящего побоища, он будто с восхищением его ожидал.
Арройо был филиппинцем по национальности, американцем по рождению, лингвистом и юристом по образованию, его любили подчиненные — за добродушный характер, уважали коллеги — за коммуникабельность и ответственность. Кирихаре он не нравился за цепкость и проницательность. Но помимо всего этого, в Арройо было что-то такое, что обычно в досье идеального служащего не проскакивает. От этого «чего-то» Кирихаре из раза в раз делалось не по себе.
— И возникает вопрос, — не замечая или будто бы не замечая, как Кирихара на него косится, продолжает Арройо, — станут ли сослуживцы Боргеса ввязываться в бойню насмерть, чтобы отомстить за убийство его друга? Тут много аспектов, которые надо учитывать. Надо тщательно все взвесить, прежде чем действовать.
— Говоря о его друге… — странным голосом тянет Бирч.
У Кирихары внутри затягивается узел. Он против воли вскидывается и напарывается на внимательный взгляд Арройо. Бирч делает еще одну затяжку.
А потом произносит следующее:
— Эйдан Рид жив. И оттиски у него.
Ближе к глубокой ночи, когда шумные военные уходят спать — остается только Боргес, — в трапезной становится совсем тихо. Рида слегка ведет от выпитого: он прислоняется к плечу Боргеса и смеется над шутками, смысла которых уже не понимает. Ребра, кажется, почти не болят, во всяком случае не после почти двух бутылок бамбузе. Салим — единственный, кто пьет мало, — и Нирмана — единственная, кто совсем не пьет, — тоже поддаются общей атмосфере: первый почти не кричит, вторая почти улыбается. Боргес и Садаф смеются раскатисто, в голос, и пьют больше всех. Рид не хочет думать о проблемах: об американцах, засевших где-то в городе, или о Картеле, который попытается их всех убить — рано или поздно. Или о Кирихаре, идущем отдельным пунктом. Скрижали уже у них, верно? Во всяком случае, если не будет сюрпризов, он надеется, что так оно и останется.
Он наливает себе еще.
Но, когда Эчизен ставит локти на стол и лицо его делается серьезным, а Лестари по правую его руку обводит всех взглядом, Рид вздыхает и опрокидывает в себя последнее блюдце: передышка, которую им дали, закончилась. Время работать.
— Что ж, — благодушно говорит епископ и оглядывает всех присутствующих, — вы, конечно, не помолились перед едой и умрете грешниками. Но ничего страшного. Прежде чем это произойдет, нам нужно кое-что обсудить.
— Ага, — громко и бесстрашно подает голос Рид. Знаете что? Пошло оно к черту. Это он тут сегодня герой! — Обсудить, как я хорош. Считаем: угнал самолет — раз, — он загибает палец, — угнал скрижали — два. По-моему, я даже перевыполнил план на месяц.
— Скрижали? — за его спиной тихо спрашивает у кого-то Мо.
— Этот умник так оттиски Гринберга называет, — комментирует Салим, накладывая себе в тарелку мясо.
— Скрижали, — медленно повторяет слово епископ, и в его устах оно действительно звучит по-дурацки. — Точно, Эйдан. Спасибо, что напомнил. — За столом смеются. — Именно это я и хотел обсудить.
— Все для вас, ваше преосвященство, — подмигивает ему Рид и подгребает к себе арахис.
— Все должны были уже быть в курсе, но я еще раз поясню. Сегодня утром, вырвавшись из Хамайма-Тауэр, наш Эйдан… — Рид кланяется, — смог украсть у Картеля Восхода оттиски. — Епископ складывает руки в замок и кладет на этот замок подбородок. — Те самые, которые мы не смогли добыть, когда он попался.
— Ой, ничего страшного. Это был мой запасной план.
— Только возникла одна проблема.
Рид перестает нагребать арахис в руку и наконец обращает внимание на то, что тон у епископа чересчур уж ласковый. Благодушный. Добренький. Ничего хорошего это не предвещает.
— И какая же? — понимая, что никто, кроме него, не спросит, сглатывает он.
— Небольшая, — мягко говорит епископ. — Понимаешь, оказалось, что оттиски, которые ты привез сегодня, — фальшивка.
И дружелюбные морщины вокруг глаз епископа окончательно пропадают.
В первый момент Кирихара теряется.
У него не было прямых доказательств, что Рида убили, но это было настолько очевидным вариантом, что он буквально сам себя в этом убедил. Конечно, Рид мертв. Картель бы не оставил его в живых. Просто переступи через себя и забудь.
Но потом Бирч говорит: «Эйдан Рид жив», и Кирихара…
Кирихара, если честно, не знает, что ему теперь чувствовать.
— Вот же живучий гад, — с восхищением говорит Арройо. — Конечно, я думал, что такие типы не умирают легко, но…
— Ты, кажется, обрадовался, Эдгар? — поднимает брови Бирч.
— Ну, у Церкви отобрать оттиски будет легче, чем у Басира, — разводит руками Арройо, который, похоже, и вправду повеселел. Он даже недокуренную сигарету тушит о выпуклый бок мотельной пепельницы. — Намного легче.
— Я бы так не сказала. После того как они заручились поддержкой Раанды, это будет сложно, — Бирч качает головой. В отличие от воодушевившегося Арройо, она спокойно продолжает курить, не разделяя его настроя. — Слишком много людей. Надежная охрана.
По данным полицейского управления Джакарты, у организации, называющей себя Старшие Сестрички, больше ста хорошо вооруженных солдат. Скорее всего, это самые надежно охраняемые сестрички в мире: Кирихара перелопатил кучу отчетов о неожиданных кончинах политиков, которые слишком много себе позволяли, и смертях криминальных авторитетов, которые слишком много о себе думали. Он и представить себе не мог подобное где-нибудь в Америке, но здесь, в чокнутой Джакарте, все правила были наизнанку.
Значит, Рид жив и сейчас воссоединился со своими. Кирихара отлично представлял: побитый, окровавленный, но все так же по-идиотски ухмыляющийся и салютующий двумя пальцами ото лба.