подозревает, как может пойти разговор Деванторы и Арройо: присутствовать при этом ему совсем не хочется.
— Да брось, — Арройо смотрит на него мягко, будто бы ему уже четырнадцать, а он все никак не освоит езду на велосипеде, «но это ничего страшного, милый»; он замирает у двери, а потом вздыхает: — Я не собираюсь причинять ему никакого вреда.
Кирихара готов поверить ему на слово. Проверять он не хочет.
— Лучше посижу наверху вместе с Николасом, послушаю разговоры. Может, услышу что-нибудь интересное, — говорит он.
У Арройо на лице ни следа разочарования, но, видимо, у него просто было мало ожиданий. Остается только кисло ему улыбнуться и пожелать удачи. Он и желает:
— Удачи. — И берет курс обратно на лестницу.
Правда, он не уверен, что высидит долго. Когда он поднимается, его не удостаивают и взглядом. Что ж, так даже лучше. Пока он не поведет себя подозрительно, всем тут будет все равно. Даже Николасу: удивительно, но тот почти с энтузиазмом переговаривается с лохматым Гемой.
С души падает примерно тонна, но остается висеть еще с десяток мертвых грузов.
Про Девантору рассказывали многое. Многое писали в его досье, многое сообщали таинственным полушепотом, но больше всего орали во все горло. Преимущественно про то, что он дикий, абсолютно безумный человек.
Ну что же. Арройо даже немного рад возможности убедиться в этом самому.
Девантора встречает его эксцентрично: прикованным к трубе. Он заинтересованно поднимает на Арройо взгляд, будто бы они старые знакомые, которые пересеклись на арт-выставке в гламурной художественной галерее. Арройо дружелюбно кивает ему, сразу отмечая то, что не так бросалось в глаза на бертильоновских фото из его досье: черты лица у него истерические. Будто бы какой-нибудь современный художник вдавил до упора кисть в полотно и начал в припадке чиркать краской, прорывая холст.
Девантора грязный и побитый, в драной майке, с безвольно болтающейся в наручнике кистью левой руки. Точно, он ведь левша. Нужно отдать должное Юде Ваххабу за внимание к деталям.
— О, Альберт!
Девантора зубасто улыбается, и зубы у него местами в крови. Кровь причудливо сочетается с выцветшей красной краской на волосах. В целом он выглядит неплохо. Непохоже, чтобы его сильно били — ну, по крайней мере не ногами. А то, что зубы в крови… по тому, что Арройо слышал про Девантору, можно предполагать, что у него просто альтернативная анатомия. На человека он похож слабо.
Остается надеяться, что эта анатомия не предусматривает суставы, выворачивающиеся во все стороны. Не очень сильно хочется, чтобы в какой-то момент он вытек из наручников и пополз по потолку.
Арройо решает, что лучшая тактика — присоединиться к веселью, так что он легко улыбается, говоря:
— Нет.
— М-м-м… Эдмунд? — ни наручники на руке, ни остатки крови на зубах не мешают Деванторе развлекаться.
— Мимо. — Арройо сметает невидимую грязь с сидушки стула и присаживается у стены; потом думает-думает и встает, чтобы приоткрыть окно под потолком. — Но я ценю ваши попытки.
В комнату прорывается символический ветер: прохлады он не несет, но начинает гонять затхлый воздух по комнатушке, создавая иллюзию перемены настроения. Пол грязный, стены и углы в плесени, из пятен на матрасе можно собрать десяток созвездий.
Деванторе это будто бы нипочем.
— Да стой, — он прищелкивает пальцами руки, прикованной к батарее, — я сейчас вспомню.
Арройо прикидывает, какая дистанция будет между ним и Деванторой, если он вдруг решит вытянуть ноги. Следом припоминает самую приличную методичку по ведениям допросов в полевых условиях. И решает не рисковать.
— И каркнул ворон: «Невермор», — улыбается он и вздыхает.
— Да черт, — выругивается Девантора, а потом смеется. — Зачем ты подсказываешь? Чуть-чуть оставалось!
В досье Деванторы черными пикселями по белым прописано: до первой ходки в колонию он существовал в качестве внучатого племянника главы крупного промышленного холдинга. Это было больше двадцати лет назад, так что для следствия никакого значения не имело: все эти двадцать лет он зарабатывал себе очки популярности, будучи палачом Картеля, а не наследником миллионных акций. Но тем не менее он что-то знал про Эдгара По.
В заплесневелой каморке с костяками водопроводных труб, торчащими из стены, это ему пригодилось.
— Итак, Эдгар Арр… что-то-там… собственной персоной, — с удовлетворением заключает Девантора. — Первый помощничек старшего агента Бирч. А чего ж она сама не приехала поздороваться? — И демонстративно кричит в сторону двери: — Мне казалось, мы с ней прям подружились!
— Агент Бирч передавала вам горячайшие приветы.
— Надеюсь, она по мне скучает.
Не больше, чем Ольберих Басир, думает Арройо, но вслух говорит только:
— Безусловно. — Добавлять к этому что-то типа «только о вас и говорит» кажется скандальным неуважением к начальству. Впрочем, что-то сказать все-таки нужно, так что Арройо позволяет себе небольшую вольность: — Вы произвели на нее неизгладимое впечатление.
— Так приятно, что где-то обо мне помнят и любят меня! — восклицает Девантора. — Может, из большой любви она мне еще и напильник, — он гремит наручниками об трубу, — гостинцем передала?
Арройо разводит руками:
— Увы. Могу только предложить закурить.
— Что же тебе такого нужно от меня, что ты даже не побоишься дать мне ради этого зажигалку, Эдди? — Девантора артистично округляет глаза.
— О нет, — вежливо смеется Арройо, — в руки зажигалку я вам не дам.
— Ты меня переоцениваешь! Я же не Эйдан Рид, — и в голосе его звучит злость. Ядреная, разъедающая злость, которой можно чистить чайники от накипи — или растворять кости.
Арройо хладнокровно отмечает: если вдруг Девантора встретится с Ридом еще раз, одного из них больше никогда не найдут. Остается надеяться, что к этому моменту он сам будет далеко от Индонезии, чтобы ему не пришлось потом описывать это в отчете.
— Максимум, что я смогу, — поджечь тебе волосы, — злость пропадает так же внезапно, как появилась, и у Деванторы снова скучающе-светский тон. — Хана причесочке, но ради родины можно и потерпеть, правильно? «В синем с россыпью звезд полосатый наш флаг»!
По долгу службы Арройо встречался с уймой отморозков, но самой жуткой категорией всегда оставались те, кого при должном разбирательстве отправляли не в тюрьму, а в психиатрическую клинику. Судя по досье Деванторы, никто никогда не хотел должным образом с ним разбираться. Здравого в нем было только…
— Тошнит меня от американцев. Ну, что там по моей сигаретке?
… Да ничего в нем здравого не было.
А может быть, это все клоунада. Или нет? Говорить с Деванторой — как стоять на балансире или вслепую вести машину.
Впрочем, Арройо все равно держится так, будто бы внутри этой комнаты за последние пять минут не случалось ничего, кроме взаимно приятных шуток, и не торопясь встает.
В пачке еще половина плюс пластмассовая зажигалка. Вкладывая Деванторе в зубы сигарету и поджигая ее, Арройо думает, что, будь его воля, он бы и на метр к нему не приблизился. Но это жертва на алтарь призрачной возможности, что Девантора решит пооткровенничать. Первая, но не факт, что последняя.
— Итак, — говорит он, когда Девантора с наслаждением делает первую затяжку. — У меня есть пара вопросов. Буду крайне благодарен, если вы пойдете на контакт.
Девантора вытягивает ноги, сверкая грязными босыми пятками, и впритык смотрит на Арройо, сильно затягиваясь. Когда он так втягивает щеки, его лицо совсем перестает быть человеческим.
— Надо же, нормальное курево. Я думал, ты подсунешь мне какой-нибудь «Кэптан Блэк», — задумчиво глядя на сигарету в своих пальцах, говорит Девантора. — Я даже сказал себе: эй, Девантора, если этот парень даст тебе «Кэптан Блэк», это вонючее дерьмо, да еще и с вишней, — проломи ему кадык! А ты вон… нормальный парень, оказывается.
Он делает еще одну затяжку и весело смотрит на него снизу вверх:
— Оглашай свои вопросики, Эдди. Я слушаю.
Где-то между очередной попыткой найти радиоволну, с которой бы его не кумарило, и что-то съестное в машине Салима Рид замечает движение. Сперва темную фигуру: она мелькает в пустых окнах недостроенного лестничного пролета, потом мелькает еще раз — ниже, потом снова, а следом фигура вылетает на улицу и оказывается Кирихарой.
Рид на секунду откидывается в кресле, приготовившись наблюдать, но Кирихара не останавливается ни позвонить, ни подышать, ни покурить. Вылетев из-под плешивого козырька над выбитой парадной дверью, он только набирает скорость — и последние пару метров до лазурного «Пежо» он бежит.
Звонок от Нирманы застает его выезжающим из-под сени листвы. Рид быстро жмет кнопку, чтобы не отвлекаться. Кирихара садится за руль лазурного «Пежо» и трогается с места.
— Красная тревога, — сообщает Нирмана.
— Салим заметил пропажу?
— Нет, я сама сдала тебя с потрохами. Сказала, что одного Деванторы тебе оказалось мало — и ты решил прихватить тачку.
Рид думает отшутиться: ага, мы с моими друзьями Торой и Бо, обняв чемодан с оттисками, отправляемся в дорожное приключение по Яве, — но Нирмана, не выдерживая драматической паузы, говорит:
— Епископа интересует, где ты.
Нет, ну раз епископа…
— Преследую мальчишку.
— Какого? — на линии раздается шум, врывается злобный голос Салима, и Нирмана рявкает, убрав трубку от лица: «Заткнись!» — а потом таким же спокойным буддистским тоном продолжает: — Какого мальчишку?
— Ну, помнишь, две ноги, две руки, одна дыра в моем плече.
— Ты поехал охотиться на Службу? — не впечатлившись, спрашивает она, зато на заднем плане отчетливо слышится голос Салима: «Он ЧТО?!»
Что-то это здорово Риду напоминает.
— Нет, думаю, я нашел ребят, которые спиздили Девантору. А заодно нашел и Службу, — наконец-то признается он.