— Четырнадцать, эй, — оскорбляется Рид.
Салим игнорирует.
— И за все это время ты безрассудно бросался под пули всего пару раз. И то, если не изменяет мне память, в безвыходных ситуациях — все остальное время у тебя был какой-то план. Да, хреновый, да, не от мира сего, но он был.
Он поворачивается к нему и смотрит пытливым, тяжелым взглядом. Определенно не тот святой отец, которому хочется исповедоваться.
— Чего тебя сейчас-то так припекло?
До нужного им дома еще минут пять хода. Рид экстренно пытается придумать, как бы растянуть шутки, ерничество и переводы тем на все это время. И даже открывает рот.
— Даже не пытайся, — опережает его Салим. — Это не сработает.
Рид клацает челюстями.
— Ты мне кто, психоаналитик?
Показушная веселость с него слетает. Остаются усталость, давящая на плечи, тяжелая голова, ноющее тело, пульсирующая рука и глухая, колючая злость — в основном на самого себя. Он должен был просто отдать оттиски блядскому Кирихаре, а не… А не заводиться. Когда он успел так вляпаться и не заметить?
— Продолжай в том же тоне, — грубовато, но спокойно соглашается Салим, — и я прострелю тебе вторую руку.
Рид раздраженно, тяжело вздыхает и ускоряет шаг. Может, этот целитель мирских душ не догонит его на своих коротеньких ногах?
Салим догоняет его в два счета. Блин.
— Ты чего бесишься? — вздыхает он. — Ну спас мальчишку, ну объебался с благими намерениями, успокойся уже. Из них вообще знаешь куда дорожка выложена?
Рид ускоряет шаг еще больше.
Не будет он сейчас об этом говорить.
В следующий раз Салим нагоняет его у низких декоративных чугунных створок одного из домов, выделенных Церкви, и предлагает, поднимая на Рида взгляд:
— Может, тебе покурить?
— Я еле бросил, — отмахивается тот. — Сейчас вот точно не самое лучшее время начинать снова.
— А мне кажется, подходящее. Слушай, — он морщится, — я к тебе в душу лезть не собираюсь. Просто говорю…
Все самые хреновые реплики Салима всегда начинались с «просто говорю».
— Еще ни один твой роман не начинался нормально. И к тому же, — он вздыхает, — ни один из них и не заканчивался нормально. Дело, я думаю, в тебе, — спасибо, друг, — и в том, что ты начинаешь симпатизировать самым неподходящим для этого людям. Возможно, из-за этого тебя когда-нибудь и кокнут. В следующий раз, когда ты западешь на какую-нибудь дамочку или мужика откуда-нибудь из Интерпола, я напомню тебе об этом.
— Мы пригласим тебя на свадьбу, — поджимает губы Рид, поднимаясь по ступеням, — чтобы ты окосел от зависти.
— И еще, Рид…
Он оборачивается. Салим мрачно вздыхает, глядя на него снизу вверх, и вынимает сигарету изо рта:
— Не все вокруг похожи на тебя. Не всем легко дается то, что делаешь ты. У тебя золотые мозги, но из-за этого ты иногда забываешь… — Он задумчиво делает пасс рукой с сигаретой. — Мы, обычные люди, за тобой часто не поспеваем. Держи это в уме.
Возвращаясь к списку того, за что Кирихара открыто и совершенно искренне Джакарту терпеть не может.
Сразу после Эйдана Рида и собственного смятения, завязанного на этом имени, следующим пунктом шли перестрелки.
Именно об этом, чертыхаясь, думает Кирихара, буквально летя по скользкому полу в сторону выхода и сбивая на своем пути людей.
Вслед ему несутся пули и индонезийские проклятия.
Он не понимает этот диалект, но в том, что это именно проклятия, почти уверен. Что еще можно кричать вслед человеку, который заехал тебе по голове десятикилограммовой сумкой, набитой железом, ударил головой в нос и бросился бежать? Вряд ли пожелания жить долго и не болеть.
Первое, о чем Кирихара думает, когда по нему начинают палить, — что эти татуировки на лице он видел в каком-то отчете. Второе, о чем он думает, — что он помнит, что это за отчет, и теперь ему крышка.
Последнее, о чем думает Кирихара, это: как люди из «Аль-Шамеда» пронесли оружие внутрь аэропорта?
— Служба охраны, служба охраны, терминал четыре, экстренная ситуация… Служба охраны… Терминал четыре… Просьба всех сохранять спокойствие… — вещает сверху женский голос по-индонезийски и по-английски.
Спасибо за поддержку, но лучше бы посоветовали что-нибудь более полезное.
Но как они узнали, где он, кто он и что именно в нем надо проделать несколько лишних дырок? Почему они вообще начали по нему палить?! Они же не участвуют в этой гонке. С чего вдруг?!
Кто-то кричит, и люди бросаются врассыпную. Кирихара не может обернуться на бегу, но он уверен, что со всех сторон к ним уже бегут сотрудники службы безопасности аэропорта.
Возникает новый вопрос: как ему выбраться отсюда живым?
Пуля свистит рядом с его лицом и в конечном счете оказывается в плече у какого-то неудачливого мужчины; Кирихаре некогда ему сочувствовать. Ему самому бы кто посочувствовал.
Впереди маячит выход из терминала, но никакой надежды это не внушает: и дурак догадается, что туда уже стянули ближайших сотрудников охраны.
Пуля попадает в сумку.
— Черт! — Да смотрите, куда палите, идиоты! — Черт, черт!
Кирихара виляет вправо.
Пистолет, отобранный у Рида, пришлось оставить в кустах на входе в аэропорт; Кирихара нервничал и не хотел, чтобы его взяли из-за ерунды. А теперь он об этом жалеет.
Впереди маячит целый кордон из охранников в темно-синей форме, все с оружием. Бандиты сзади догоняют, и только сумасшедшая траектория бега Кирихары и то и дело попадающиеся на пути люди и багажные тележки мешают им отправить его к праотцам.
Атаковать в лоб — провальная затея. Назад нельзя. Вправо, влево — бесполезно.
Что делать?
Пока он бежит, заслон из охранников, что-то им — ему и бандитам — кричащих, становится все ближе и ближе.
Еще одна пуля пролетает в миллиметре от него.
До выхода — несколько метров.
— Ты, урод! — кричит кто-то сзади на плохом английском.
Времени думать не остается, и Кирихара делает первое, что приходит ему в голову.
Ныряет в большой тоннель конвейера для проверки багажа.
Лента не работает, так что он проскакивает, согнувшись и волоча за собой сумку. В этот момент люди из «Аль-Шамеда» наконец долетают до входа и пальба начинается с новой силой. Кирихара вываливается из конвейера, один из охранников бросается ему наперерез — и получает сумкой в лицо. Широким прыжком Кирихара оказывается у выхода, едва избежав шальных пуль.
И бросается на улицу.
Он знает, что все скоро побегут за ним, но палящая по охране «Аль-Шамед» (и палящая по «Аль-Шамед» охрана) дают ему короткую, но фору.
Спасение Кирихара видит в медленно отъезжающем от выхода такси. «Последний рывок, ну пожалуйста», — думает он, со всех ног бросаясь к машине.
— В центр! Быстрее! — рявкает он, захлопывая дверь.
Таксист ошеломленно оборачивается, но Кирихара не дает ему опомниться и тычет пальцем в лобовое стекло:
— Быстрее, плачу сверх таксы! Триста долларов! Пятьсот! Быстрее!
Язык денег тот понимает мгновенно — и набирает ход.
Район, куда они добираются, называется Танах-Абанг, но не то чтобы Кирихаре это действительно о чем-то говорит. Он выбирается из машины, отсчитывает зеленые и рыжие рупии, потом плюет и платит долларами — так проще. Озолоченный таксист отъезжает, а Кирихара остается один — посреди мерцающего и людного ночного города.
На всякий случай он проходит несколько кварталов, петляя между переулками и домами, пока наконец не останавливается и не приваливается к кирпичной кладке какого-то дома на углу с широкой шумной улицей. И только сейчас позволяет себе отдышаться.
— Я выжил, — бормочет Кирихара. Хочется потереть глаза, но он вовремя вспоминает, что на нем линзы. — И выбрался.
Даже после Хамайма-Тауэр его не накрывало таким облегчением. После Хамайма-Тауэр ему в принципе было не до облегчения: напряженная ситуация, мрачное начальство, расстрел Церкви и противно скребущее чувство вины — все смешалось в один мрачный комок. Тем более тогда он выжил и выбрался не благодаря себе.
А вот теперь — посмотрите-ка.
Выкуси, Эйдан Рид.
— Да хватит, — злится он сам на себя вслух, а потом запускает пальцы в волосы, оттягивая до боли. При чем тут вообще Эйдан Рид — если он, конечно, сейчас не выскочит из-за мусорного бака и не накинется на не…
— Нет, ну это невозможно, — бормочет он, поудобнее закидывая ремень сумки на плечо. И выходит на оживленный проспект. В последний раз, когда он был в центре, это было вместе со Службой; теперь он совсем один.
Он не жалеет — это было ожидаемо. Такой конец ждал их рано или поздно. Разочарованный взгляд инспектора Арройо в его воображении не нагонял тоску, а, наоборот, даже веселил.
— День жареной курицы! Акция на куриные крылья!..
Первым делом нужно было найти себе телефон (выданный Службой он выкинул прямо у штаба копов, как вышел на улицу, а телефон Рида — в каком-то из переулков), купить местную сим-карту и позвонить, чтобы сообщить, что оттиски у него и что с изначальным планом большая, большая проблема.
Спасает то, что центр Джакарты — туристический и для того, чтобы найти ближайший салон связи, нужно сделать всего пару шагов по улице. Из открытых на улицу заклеенных цветастыми объявлениями дверей дует сухой кондиционированный воздух, и Кирихара ныряет внутрь, радуясь возможности ненадолго скрыться с улицы. Со связью в Индонезии все оказывается просто, и через десять минут Кирихара выходит обратно с самым дешевым телефоном и сим-картой со счетом на пару звонков.
Нужный телефон он запомнил еще несколько часов назад — у него всегда была хорошая память на цифры.
— Да, — произносит суховатый голос на другом конце. Кирихара сглатывает. Он впервые слышит его вживую.
— Добрый… — Он обрывает себя. Что за чушь. — Меня зовут Кирихара, Кирихара Эллиот. Оттиски у меня.
Сжимая лямку сумки на плече, он говорит:
— Я здесь для того, чтобы отдать их вам.