— Приехали, — комментирует Зандли и, судя по звукам, открывает новый чупа-чупс.
— Наша полиция — и спохватилась так быстро? — кажется, Салим злится. — Да что за чертовщина! Что-то я не видел, чтобы они проявляли такую прыть, когда Рид и Боргес разносили весь город, паля по китайцам!
— Говоришь так, будто тебя там не было, — отвечает Зандли. — Или мне напомнить, кто там устроил массовый расстрел? Маленький мальчик с большими пистолетами.
— Помолчи, — огрызается Салим. — Будем вылезать и идти к Басиру на своих двоих — дальше все равно не проехать, я отсюда вижу заградительные ежи на дорогах. Это не может быть просто так. Тем более если они видят, что едет Картель… Да они никогда бы не тронули Картель!
— Мне кажется, — вдруг замечает Кирихара, — что это донос.
— В смысле? — Он даже по громкой связи слышит, как Салим хмурится.
Кирихара глубоко вздыхает — ничего в этом городе не бывает просто — и привлекает внимание Боргеса, а потом указывает рукой в нужном направлении:
— Думаю, мои коллеги тоже решили поучаствовать в… как там Рид это называет… в вечеринке?
— Ага. А особый отдел полиции им обеспечил дискошар, — тянет Зандли и, судя по звуку, принимается разгрызать чупа-чупс, — и светомузыку. Лучшая дискотека в городе.
Автопарк напоминает мусор, собравшийся под плотиной. Идеальное построение колонны Картеля превращается в хаотичную мешанину: все тормозят, даже юркие «Коршуны»-мотоциклисты.
Точнее, тормозят все, кроме…
— Кирихара, держись! — Кирихаре не нужно говорить дважды, правда.
Боргес сводит брови на переносице, вцепившись руками в руль, и — боже, скажите, что это неправда, — начинает разводить Красное море руками, Моисей доморощенный. Кирихару здорово кидает вперед, но он намертво держится руками за сиденье, а еще не брезгует ремнем безопасности и только благодаря этому остается при зубах.
— Вы где? — раздается в динамике голос Салима.
— Ща, — коротко отвечает Боргес, приоткрывает окно и делает несколько выстрелов в воздух. — Слышишь?
— Бо, не хочу тебя огорчать, но здесь все стреляют, — тянет Рид. — У вас все в порядке?
Нет, у них ничего не в порядке. И хватит пытаться проехать по чужим капотам. Кирихару кидает из стороны в сторону.
— Не, все, дальше никак, — говорит Боргес.
Кирихара оборачивается и видит за ними продавленную дорожку. А еще он видит, как Картель стреляется с «Коршунами» и Триадой.
Спереди — тоже Картель, но это не то постоянство, за которое Кирихара бы держался обеими руками.
— Мы вылезаем? — спрашивает Кирихара, пытаясь рассмотреть за тонированным стеклом, безопасно ли вообще отсюда выходить. Хотя, конечно, выбора у него нет.
— Ищите Басира, — коротко отдает приказ Салим. Кирихара кивает — а зачем иначе они сюда приехали? — но потом спохватывается, что он его не видит. Боргес в этот момент уже жизнерадостно распахивает дверь ногой, заодно вырубая неудачно вставшего на дороге солдата Картеля.
Глядя за окно, Кирихара думает, что на месте Басира он бы хотел быть не здесь. Он и на своем месте здесь быть не хотел, а если бы у него был еще многомиллионный груз под мышкой…
— Кирихара, — начинает Рид неожиданно менторским тоном, — держись ближе к Боргесу.
На это остается только глаза закатить, что Кирихара и делает, тоже открывая дверь и выскальзывая так, чтобы не попасть под шальную пулю. Держаться ближе к Боргесу — это значит подвергать себя риску для жизни в кубе, если только ты сам не Боргес.
— Встречаемся у машины Басира, — говорит Рид.
Машина Басира, скорее всего, та, которую унесло чуть правее центральной полосы. Кирихара оглядывается: солдаты нацгвардии что-то кричат на индонезийском, люди Картеля и Церкви начинают вылезать из машин. Кирихара видит, как Сурья слезает с мотоцикла.
Благодаря тому, что у Боргеса нет понятий «невозможно», «нельзя» и «так лучше не делать», стоит признать: они пробираются в пробку намного дальше, чем остальные. И пока Картель в основном занят полицией и мотоциклистами, у них вполне может быть шанс добраться до Басира первыми.
Кирихара бы попросил Боргеса его прикрыть, если бы это не звучало слишком по-киношному или если бы Боргес не улетел тут же с кем-то драться. Краем глаза Кирихара замечает, что тот чуть не сносит кому-то голову ударом молотоподобного кулака.
Прямо посреди федеральной городской трассы разражается целое побоище, и даже полицейские фургоны-броневики не могут его остановить. Это смахивает на сцену из какого-то малобюджетного боевика, где одновременно звучат десятки выстрелов и льется ненастоящая кровь, похожая на томатный сок.
Господи, да о чем он?
Все, что происходит в этом городе, похоже на череду сцен из какого-то малобюджетного боевика!
Именно с этой мыслью Кирихара падает на асфальт, потому что прямо над ним начинают стрелять.
Он больно ударяется ладонями и коленями; кажется, что-то там себе раздирает — опять; и нет, ничто не заставит Кирихару к этому привыкнуть после двадцати шести лет размеренной, комфортной жизни, — но упрямо ползет вперед. Ориентиром ему служит багажник машины — гипотетической — Ольбериха Басира.
Он столько пережил, чтобы добыть эти долбаные скрижа… господи, только не это, оттиски, что сейчас уж точно не собирается останавливаться из-за разодранных коленей. Разодранных коленей — и вот этого трупа незнакомца в черной безрукавке справа от него.
Чувствуя накатившую тошноту, Кирихара ползет вперед и останавливается, только хватаясь за багажник нужной машины. Он все еще борется с тошнотой, но у него нет времени думать, как близко к нему лежал этот труп, куда смотрели его глаза и откуда текла кровь… У него нет времени. Кирихара косится вправо — где-то вдалеке Боргес кладет ладонь на затылок какому-то парню и несколько раз ударяет того лицом о капот бронированной машины. Косится влево — там просто стреляют, ни одного знакомого лица. Черт. Кирихара встает и одной рукой — в другой у него пистолет — несколько раз тщетно дергает заблокированную дверцу машины, когда над ухом раздается звук. Несмотря на крики вокруг, этот звук Кирихара слышит вполне отчетливо: так взводят курок пистолета, приставив его к чьему-то затылку.
— Ну-ка ручки убери, лапушка, — щебечет сзади него женский голос, — ага, вот так, молодец. А ты — катись отсюда! — Слышно, как она отводит руку и в кого-то стреляет, но Кирихара не успевает среагировать, потому что она тут же возвращает пистолет обратно. — Повернись-ка своим хорошеньким личиком ко мне.
Кирихара медленно поворачивается.
Арктика улыбается ему идеальной улыбкой злодейки из бондианы.
— Это, — показывает она наманикюренным пальцем на машину, — мои оттиски. Ты, конечно, симпатичный, но того не стоишь. — И идеальная улыбка превращается в скучающую мину. — Проваливай.
На щеке у нее длинный размашистый кровавый след, но в общем образе Арктики он смотрится так, будто его тщательно спланировал фешен-дизайнер.
— Давайте договоримся, — пробует Кирихара, хотя заранее понимает, что попытка лажовая.
— Договоримся, чтобы ты потом всех наебал? Это к Голландцу, агентик, — припоминает она ему произошедшее. — Так что разворачиваемся — и-и-и топаем отсюда, пока мне не наскучило быть доброй. А напоследок дружеский совет: если ты теперь с Ридом, то не забудь застраховать свою жизнь. Цирк вокруг него будет тебе не по зубам.
— Как же быстро ты заводишь себе друзей, Тика. А теперь убирай игрушку.
— Ты вовремя, — искренне выдыхает Кирихара.
Рид ухмыляется:
— Ума не приложу, что бы ты без меня делал.
Его дурацкое лицо хочется взять в ладони и поцеловать.
Вот так все и начинается. С реплики «Ума не приложу, что бы ты без меня делал» — жил бы себе спокойно тысячи за три километров, не поверишь, — и наставленного на Арктику пистолета.
У Арктики тоже все еще есть пистолет. И направлен он на Рида.
Вот, вот с чего все это начинается.
Потому что если послушать парочку народных мудростей и даже отчасти к ним прислушаться, то можно узнать, например, что где одна проблема — там две. Где две — там больше.
Где один пистолет — там два.
Где два — там больше.
— Убери пистолет, — повторяет Рид с деланым дружелюбием в голосе. — Давай, Тика, пока не пришел Голланд и не отругал тебя.
Арктика сужает глаза с идеальными стрелками — Кирихара проникается уважением к ее стилисту — и практически упирает ствол ему в лицо. Черная мушка перед глазами заставляет сердце под ребрами стучать сильнее.
— На то, как ты впрягаешься за свою новую зазнобу, каждый раз смешно смотреть, Эйдан.
У Кирихары ощущение, что за каждое неосторожное слово или движение он точно лишится головы, но тем не менее он говорит:
— Мне кажется, «зазноба» — неподходящее обращение к человеку, у которого вы хотите что-то вежливо попросить. — И улыбается в ответ.
Она выстрелит. Она точно выстрелит.
Но Тика только вздергивает идеально подведенные брови и переводит взгляд на Рида:
— Ты где это себе такого храброго подцепил?
— Подцепляют венерическое. — Почему я не могу заткнуться, с отчаянием думает Кирихара. — Подбирайте, пожалуйста, слова в мой адрес, я ведь попросил.
— Эйдан, — ахает Тика, — да он мне нравится! И я его грохну. Прямо сейчас, если вы не свалите отсюда. Давайте, — она виляет пистолетом, — бери своего бойфренда, и прекратите нам мешать. Без обид, мальчики.
— Без обид, Тика, — соглашается кто-то за спиной Арктики. — Пушку опускай, окей?
Салим держит свою «Беретту» одной рукой, а в другой у него тлеет сигарета. Наверное, именно с этим и связано мрачное выражение его лица: гипс не сгибается, так что ртом до нее ему не дотянуться.
Кирихара чувствует облегчение. Возможно, сегодня его не убьют.
— Кто это сказал? Ах, Салим, прости, крошка, я тебя сначала не заметила.
— Еще раз добрый день. Надеюсь, меня ты заметила, Тика.
Или все-таки убьют.