Нормальный ход, я должен придумать, как наказать за безалаберность лекарей клиники на Рубинштейна. Ну давайте их в угол поставим что ли. Виноват то на самом деле их руководитель, это он должен был просить о помощи, увидев, что они не справляются, а сам сообщил только утром. Не хотел уронить лицо компании? Теперь получилось не мягкое приземление лицом в грязь, а с размаху.
Кстати, это очень удачно, что я забыл распорядиться об открытии записи на приём сегодня, всё равно пришлось бы снимать. Правда могли мои подчинённые догадаться это сделать, поэтому, перед тем, как тронуться с места, сначала позвонил в госпиталь. Я оказался прав, запись подали, но я её тут же отменил. Звонить лекарям и знахарям не стал, объясню по приезде.
Приехав в госпиталь, я сразу направился в свой кабинет. Прасковья испуганно посмотрела на меня, видимо моё настроение было написано на лбу метровыми буквами.
— Собери всех лекарей и знахарей, пусть придут на совещание, — бросил я, вошёл в кабинет и закрыл за собой дверь.
Тихо, спокойно, ещё хоть пять минут побуду один. Но, я забыл про один момент.
— Саш, всё в порядке? — раздался шелестящий голос из дальнего угла кабинета.
— Нет, — тяжко вздохнул я и рухнул в своё кресло. Побыть одному в этом здании не получится.
— Что-то случилось? — спросил призрак. — На тебе лица нет. Дома забыл?
— Не смешно, Валер, — безучастно ответил я и закрыл глаза.
— Ты такой серьёзный, что мне даже страшно видимым становиться, вдруг ты меня испепелишь? — хмыкнул Валерий Палыч, не собираясь легко сдаваться. — А так хоть и хреновенькая жизнь, да моя. Ну, выкладывай давай, что там у тебя накопилось? Интересно же.
Я вдохнул было воздуха, чтобы начать вещать, но в этот момент приоткрылась дверь и в узком просвете возник нос Юдина.
— К вам можно, господин главный лекарь? — пропищал он тоненьким голоском.
— Не паясничай, заходи, — устало ответил я. Вот и хорошо, значит расскажу всем сразу.
Дверь открылась шире и вслед за Ильёй вошли все остальные. Я подождал, пока они рассядутся и вкратце рассказал всё, что обсуждалось на утреннем совещании. Особенно всех поразила новость, что мы тоже можем оказаться в списке обвиняемых.
— Не, ну это нормально? — возмутился Юдин после небольшой паузы. — Мы там, так сказать, пятую точку опоры рвали на британский флаг, и мы же ещё виноваты в итоге?
— Успокойся, Илья, — махнул я рукой. — Все здравомыслящие люди в состоянии понять, что мы не виноваты, но есть и те, кому мы не нравимся, в частности я многим не нравлюсь. У некоторых я со своими идеями и начинаниями поперёк горла стою. Эти люди будут искать любую возможность, чтобы убрать меня с дороги. А вы просто за компанию со мной на плаху в таком случае.
— Ну ладно, Саш, — вступил Виктор Сергеевич. — Ты уж не перегибай, не на столько всё плохо.
— Хотите сказать, что я не прав? — спросил я и бросил на него недовольный взгляд.
— Ты абсолютно прав, — кивнул он. — У всех, кто что-то делает и немного лучше других, есть враги. Они есть и у того, кто ничего не делает, просто их гораздо меньше. А у тебя, а соответственно и у нас — врагов хватает. Я хотел сказать, что эта ситуация для нас не такая фатальная. Ну покаркают чёрные вороны, покружат над головой, а потом улетят. Все липовые обвинения легко рассеются, учитывая результаты экспертизы и не только, просто здравый смысл.
— Если честно, — перебил я его, — я тоже очень надеюсь, что будет именно так.
— А именно так и будет, — сказал дядя Витя, перебив теперь меня. — На это себя надо настраивать. Убрать с лица кисляк, сделать морду кирпичом и с важным видом жителя Олимпа смотреть на тех, кто пытается тебя растоптать. Надо быть выше их, чтобы у них нога так высоко не дотянулась, чтобы на тебя наступить.
— Старик дело говорит, Сань, — вмешался в беседу Валерий Палыч. — Держи хвост пистолетом, не кисни!
— Ага, на радуге зависни, — хмыкнул я. — Да вы за меня-то не переживайте, я не в настроении не из-за того, что мне или нам что-то угрожает, а из-за самой нелепой ситуации. А тут ещё Обухов поручил мне придумать, как наказать лекарей из клиники на Рубинштейна. В роли судьи мне ещё не хватало выступить, не моё это.
— Правильно, — подхватил Валерий Палыч. — Не судите и…
— Да подожди ты, Валер, — махнул я рукой. — Кажется у меня есть одна неплохая идея на эту тему.
Глава 18
Перед тем, как войти в зал заседаний «Больницы Всех Скорбящих Радости» я уже перестал волноваться, был полностью сосредоточен, серьёзность включена на максимум. Готов к любым наездам и коварным подкатам за счёт надетой невидимой брони под названием «здоровый пофигизм» и «рациональное мышление». Вполне нормальный набор, учитывая, что мы реально ни в чём не виноваты. Да мы бы и в первый день могли бы там остаться и доделать, хоть до утра. Нам просто никто не сказал.
Для меня и коллег выделили специально поставленный ряд кресел немного в стороне. На отдельно стоящем ряду между залом и президиумом сидели лекари из клиники на Рубинштейна, то есть в качестве главных обсуждаемых лиц, а заодно и обвиняемых. От выражения их лиц в продуктовой лавке через дорогу должно было прокиснуть молоко.
Члены коллегии, сверкая золотыми и серебряными мантиями вошли в зал последними, после чего двери закрыли и наступила полная тишина, нарушаемая лишь шелестом раскладываемых Обуховым бумаг на столе.
Мэтр взял вступительное слово на себя. Вышел к трибуне и спокойным голосом по пунктам отчитался о проделанной лекарями Питера работе в зоне массового заражения. Высказал предположение об умышленном инфицировании осужденных и работников колонии, этот вопрос находится под контролем центрального управления полиции Санкт-Петербурга и уже доложено в Москву, где тоже будут контролировать ход следствия.
В последнюю очередь он высказался по поводу недоделанной работы в первый день и о недонесении проблемы до руководства, что повлекло за собой несколько летальных исходов, которые вполне можно было избежать. Результаты экспертизы показали, что четверо умерших скончались от инфекции и вызванных ей осложнений — интоксикации и обезвоживания. Последняя смерть наступила в районе шести утра второго дня борьбы с очагом. Исходя из этих данных можно сделать вывод, что прибывшая по просьбе главного лекаря на второй день группа специалистов к летальным исходам непричастна.
В пользу умышленного заражения говорило нетипичное течение заболевания с быстрым развитием симптомов и тяжёлым течением. В эту же сторону свидетельствовали предварительные результаты микробиологического исследования взятых у пациентов образцов. Микроб идентифицирован, это действительно Salmonella Typhi, но даже по внешним признакам найдены некоторые особенности строения. Исследование будет продолжаться.
Слушая речь главного лекаря Питера, я успокоился окончательно. Теперь мы точно здесь находимся только в роли свидетелей. После всего сказанного вряд ли у кого повернётся язык обвинить Склифосовского и его команду в несостоятельности.
Я расслабился, слушал и наблюдал, подперев подбородок кулаком. Мои коллеги тоже перестали выглядеть взволнованными. Юдин пару раз боролся с зевотой, видимо пришла отдача после ухода адреналина и начало тянуть в сон. Самый сосредоточенный вид был у Виктора Сергеевича. Он похоже «записывал на корочку» абсолютно каждое произнесённое здесь слово. Рябошапкин и Сальников периодически тихо перешёптывались между собой. В общем ощущение нависания над нами чёрной тучи улетучилось.
Самые жаркие прения разгорелись при промывании костей главного лекаря клиники на Рубинштейна. Я уже начал волноваться, что с него прямо здесь в зале заседаний шкуру сдерут, а потом ещё две, на всякий случай. Единогласно решили снять его с должности и временно, до решения суда, запретить деятельность в качестве лекаря либо имеющую любое отношение к состоянию здоровья или жизни пациентов. Значит, в отличие от меня тогда, ему и знахарем в лечебнице или на скорой помощи работать нельзя. Неплохой вариант. Подмывало предложить ему работу курьера по доставке готовых обедов, но тоже довольно рискованно. Лучше пусть метёт улицы по ночам, самое то будет.
— Александр Петрович, — внезапно обратился ко мне Обухов, пока я придумывал виды исправительных работ для главного лекаря с Рубинштейна. От неожиданности я вздрогнул.
— Да, Степан Митрофанович, — откликнулся я, ожидая, что последует дальше.
— Я вам поручил разработать воспитательные меры для коллектива клиники на Рубинштейна. Всем понятно, что их вина в сложившейся ситуации не столь велика, как у их руководителя, но оставить всё как есть мы тоже не можем.
По телу прокатилась волна жара, потом арктического холода. Ну зачем так-то? У меня уже была версия, как с ними поступить, чтобы и гуманно, но с пользой для дела, но собирался сообщить это Обухову при личной беседе, а не на такой публике, да ещё и в присутствии прессы, чьи объективы тут же сфокусировались на мне. А с другой стороны, чего я теряюсь? Вот же он мой звёздный час! С важным видом и гордой улыбкой на лице я поднялся на трибуну и вдохнул полную грудь воздуха.
— Как я уже упоминал раньше в разговоре, Степан Митрофанович, — начал я свою эпичную речь, — считаю критически важной задачей создания центра онкологической помощи населению города, основанную на государственном финансировании. Обучением специалистов, которыми я хочу предложить назначить лекарей из клиники на Рубинштейна, займусь я лично и мои коллеги на базе недавно открытого клинического госпиталя. Я уже составляю методические рекомендации по классификации этих заболеваний, особенностях диагностики и лечения. Для начала персонал обучим методике воздействия тонкими потоками магической энергии, что имеет очень большое значение в лечении онкологии. Потом уже тонкостям борьбы с этим грозным недугом. В ближайшем обозримом будущем планирую издать монографию по организации онкологической помощи.
Выдохнул и неспешно повернулся в сторону президиума в ожидании каверзных вопросов. И они, что вполне ожидаемо, последовали. Первым решил высказаться Гааз, кто бы сомневался.