— Уже скоро, — с гордым видом улыбнулся он. — После того, как моё стихотворение напечатали в поэтическом вестнике, мной заинтересовалось известное издательство, которое распространяет книги по всей Российской империи! Какой тираж пока не знаю, но не меньше десяти тысяч экземпляров.
— Ого! — покачал я головой. — Это серьёзно. За это и гонорар будет неплохой.
— Договор пока предварительный, но сумма там уже прописана приличная, — мечтательно вздохнул Илья. — Это первый мой заработок от моего увлечения.
— Так глядишь станешь известным поэтом и бросишь медицину, да? — улыбнувшись спросил я.
— С ума что ли сошёл? — спросил Илья и посмотрел на меня осуждающе. — Ничего я не брошу, одно другому не мешает.
В этот момент на сцену вышел следующий декламатор и мы резко замолчали. Я уже не так внимательно слушал, думал о своём. Для меня главным событием было изменение взглядов на жизнь Юдина. Теперь его стихотворение было не об отчаянно безнадёжной любви, а, можно сказать, о любви предстоящей, о готовности к ней. Очень приятно стало на душе, мой друг наконец перестал хандрить, маскируя свои проблемы под наигранной весёлостью, стал более уверенным в себе и открылся. Немалую роль, я считаю, сыграло и то, что такая девушка, как Лиза, обратила на него внимание и заинтересовалась. До этого он считал, что такое невозможно, все воротят от него нос. Будем считать, что комплекс неполноценности практически побеждён.
С практикой будущих онкологов я всё же решил устроить карусель. Причём составили расписание так, чтобы те, кто приходил на занятия две недели назад, у меня и у моих коллег уже не были. За три дня, конечно, всех не успел увидеть, но с большинством успел познакомиться немного ближе. Теперь я уже знал, что каждый из себя представляет. О тех нескольких лекарях, кто ко мне не попал, я спросил у коллег, претензий и вопросов ни к кому из них не было. К концу недели я уже был твёрдо уверен, что пари у Гааза я выиграю.
Надо будет только делать вид, что я продолжаю сомневаться и до конца не уверен. Боюсь, что, если я приду в понедельник с довольным лицом, он найдёт благовидный предлог, чтобы соскочить, а мне непременно надо его наказать. Вы не подумайте, глумиться я над ним не буду, за меня это сделают другие, кто будет при этом присутствовать. Я даже не особо удивлюсь, если вокруг нашего пари устроят тотализатор.
В пятницу сразу после работы я поехал к Обухову, мы с ним договорились о встрече, чтобы обсудить пару важных вопросов. Отец помню как-то сказал, что я за неделю у главного лекаря города бываю чаще, чем он за месяц. Ну примерно так и есть. Большинство трясутся, как осиновый лист, если их вызывают к главному, но это всем понятно, люди в чём-то провинившиеся. Я же не испытываю стресса каждый раз, когда иду к Обухову. Просто иду как на работу и всё.
— Свободен? — спросил я у Дмитрия Евгеньевича, указывая на дверь главного.
— Немного занят пока, — покачал головой секретарь, — у него посетители. Но, я думаю, он должен скоро освободиться. Да вы присядьте пока, Александр Петрович, в ногах правды нет.
— Это точно, она совершенно в другом месте и его срочно надо прижать к поверхности вашего замечательного кресла, — сказал я и сразу сделал это. — Как ваши дела? Не перегружают ли работой?
— Перегружают? — он задумчиво пожал плечами. — Сложно сказать, может быть. Я этого уже просто не замечаю, привык. Тут на днях, кстати, встретил Иосифа Матвеевича. Он просто светится от счастья, что попал к вам со своей женой и благодарит Бога. А ещё меня за то, что я ему подсказал.
— Это вы абсолютно правильно сделали, что направили их ко мне, — кивнул я. — Если на свете стало на пару счастливых людей больше, значит мы уже не зря живём, так ведь?
— А то ж, — улыбнулся секретарь.
— А вы случайно не в курсе, что за второй вопрос Степан Митрофанович хотел со мной обсудить? — решил я уточнить. Уверен, что он всё знает.
— Ну так по поводу онкоцентра же, — сказал мужчина и так посмотрел на меня, словно весь город уже знает, а я нет. — Насчёт понедельника Степан Митрофанович ничего не говорил?
— Не-а, — покачал я головой. — И что там не так?
— Никогда не считал вас пессимистом, Александр Петрович, — сказал он и с укором посмотрел на меня. — Но никогда не поздно начать.
— Не следует, — хмыкнул я. — Это неправда. Так колитесь, что он хотел?
— Вот от него тогда и узнаете, — хитро улыбнулся секретарь и сделал вид, что чем-то чертовски сильно занят.
— А вы интриган, Дмитрий Евгеньевич, — сказал я, покачав головой.
— Что? — он сделал удивлённое лицо, словно не понимая, о чём я говорю.
Я уже хотел что-то сказать, как открылась дверь в кабинет, оттуда вышла солидно одетая парочка в возрасте. К своему глубочайшему шоку в дамочке я узнал тёщу градоначальника. Насколько я знаю, она вдова, а сейчас она шла под ручку с каким-то величавым господином с седыми бакенбардами. Слава Богу, она меня не заметила.
— Вот видишь, дорогая, всё у меня будет хорошо, — сказал уже перед выходом из приёмной важный господин и чмокнул свою спутницу в щёчку, чем меня просто добил. — И за всё это спасибо тебе.
На этом моменте дверь закрылась, и я больше не слышал их разговора. С двери приёмной я перевёл взгляд на секретаря. Тот увидел мои выпученные глаза и закашлялся. Видимо, чтобы не заржать.
— Я же правильно понимаю, Александр Петрович, что вы кого-то из этой парочки знаете? — спросил Дмитрий Евгеньевич, с трудом остановив разыгравшийся кашель.
— Правильно, — кивнул я. — Похлопать?
— Вы имеете ввиду аплодисменты за мою догадливость?
— Я имею ввиду по спине, — хмыкнул я.
— А, нет, спасибо, — улыбнулся он. — И из них двоих вы знаете только тёщу градоначальника, так?
— А есть хоть что-то на свете, чего вы не знаете? — улыбнулся наконец я.
— Третий закон термодинамики, — с каменным лицом ответил секретарь. — А достопочтенный господин, который вышел сейчас вместе с ней является её очень хорошим знакомым, похоже.
— Крайне хорошим, — усмехнулся я. — Так кто он? Не томите!
— Князь Волконский Михаил Игоревич, очень важная фигура в Москве, должность при императоре скорее всего засекречена, официально — просто советник.
— Едрить-мадрить, а как они вместе оказались?
— Вот тут я уже точно сказать не могу, — покачал головой секретарь. — Если не ошибаюсь, он с её давно почившим мужем когда-то были сослуживцами на службе императору.
— Склифосовский, а ты какого лешего здесь сидишь? — выпалил выглянувший из кабинета Обухов. — Особое приглашение надо?
— Так вы же заняты были, — сказал я, наградив его удивлённым взглядом.
— Волконский от меня уже минут пять как ушёл, — продолжал он предъявлять претензии. — Давай бегом.
Я вздохнул и пошёл к нему в кабинет. По пути оглянулся на секретаря, ещё столько хотел у него спросить. Тот развёл руками и закрыл за мной дверь.
— Знаешь, о чём я с тобой хотел поговорить? — спросил он, величаво усаживаясь в своё кресло. И он туда же со своими интригами.
— Первый вопрос, вероятно, связан с утром понедельника, верно? — спросил я. — Это же по поводу пари?
— Да, — кивнул Степан Митрофанович. — их сиятельство Анатолий Венедиктович просил передать, что, если ты переживаешь по поводу сохранности своего капитала, можешь отказаться от пари. Он великодушно простит твою самонадеянность.
Я еле удержал уголки губ, чтобы те не разъехались в стороны в ехидной улыбке. Хитрый, гад! Небось почуял неладное и решил включить заднюю, да ещё и под таким соусом, что это он меня прощает. Какое благородство, кто бы мог подумать!
— Это очень щедро с его стороны, — сказал я, стараясь сохранять каменное выражение лица. — Но я не могу себе этого позволить.
— Что так? — спросил Обухов, а у самого в это время в глазах плясали тысяча чертей. Он всё понимает.
— Если я откажусь, то автоматически признаюсь в своей несостоятельности и в том, что я не верю в эффективность обучения под моим руководством, — произнёс я. Вроде звучит достаточно пафосно. Можно ещё немного добавить. — Поэтому я обязан принять вызов и вынести это испытание с честью, даже если проиграю. Лучше я останусь на мели, чем проявлю трусость и сбегу не дождавшись боя.
— Хорошо заплёл, — покачал головой Степан Митрофанович. — Прямо так и передам. Слово в слово. Ну а теперь по-честному, чисто между нами, ты в себе уверен?
— Сто процентов, — хмыкнул я, расслабившись и выдав наконец довольную улыбку. — Но может быть девяносто девять, не меньше.
— Хорошо, — довольно кивнул Обухов. — Значит в понедельник в большой учебной манипуляционной номер семнадцать на втором этаже.
— А можно немного точнее, где это?
— К регистратуре когда подойдёшь, увидишь сопровождающего, он весь ваш отряд и отведёт.
— Хорошо, договорились, — кивнул я. — А второй вопрос какой?
— Ну, Саша, шевельни извилиной, догадайся, — выдал Обухов и продолжал испытующе смотреть на меня в ожидании ответа.
— Возможно связано с будущим онкоцентром? — пожал я плечами, вспомнив намёк секретаря.
— Тепло, дальше, — сказал Обухов и уголки его губ медленно поползли в сторону ушей.
— Торжественное открытие что ли? — предположил я.
— Бинго! — воскликнул главный лекарь и жестом изобразил выстрел из пистолета, дунув потом на указательный палец. — В понедельник в десять.
— Твою мать, — пробормотал я и собрал брови в кучу. И как он себе представляет я должен буду всё это успевать? Вслух я произнёс другое: — А на двенадцать хотя бы перенести нельзя?
— А зачем? — удивился Обухов. — После пари садитесь в лимузин и едете на место. Там к этому времени уже будет пресса и куча приглашённых гостей, в том числе из министерства здравоохранения. Так что, как говорится, с корабля на бал. Точнее с лимузина.
— А всё это торжественное мероприятие я готовить когда буду?
— Сань, я не пойму, ты там директор или обслуживающий персонал? — спросил Обухов, удивлённо вскинув брови.