— Алевтина, ты за две минуты дискредитировала все учёные умы Земного шара! — рассмеялся отец. — Если бы все только за плугом ходили, у нас не было бы современной цивилизации. И сидели бы мы сейчас в свинарнике и пили не кофе, а просто воду из колодца, а то и речную, возможно даже не кипячёную.
— А кто-нибудь слышал ночью вой на улице? — поинтересовалась Настя, воспользовавшись паузой и пытаясь переключить высокую тему, пока до поедания навоза не дошли.
— Ага, — кивнула Мария. — По-моему это Валерий Палыч развлекался. Наверно скучно стало.
— У него фамилия случайно не Баскервиль? — хмыкнула Катя, охотно уплетая овсянку с измельчёнными сухофруктами.
— Надо предложить ему, — сказал я. — Думаю будет не против. Только тогда он регулярно будет выть по ночам, а это может отрицательно отразиться на репутации госпиталя. Наверно лучше не буду предлагать.
— Хм, не стоит, — поддержал отец. — Вроде взрослый разумный человек, а любит в детство впадать.
— За это я его и ценю, — хмыкнул я. — С ним никогда скучно не бывает.
— Можешь поверить, мне ночью скучно не было, — сказала Настя. — Когда я это услышала, потом ещё долго заснуть не могла.
У отца внезапно зазвонил телефон, он удивлённо посмотрел на экран, обычно в такую рань никто не звонит. Вскинув брови, он ответил на вызов и долго кого-то слушал. Все замерли, наступила тишина, было слышно, как об отливы окон шлёпаются слипшиеся снежинки. Снег продолжал идти несмотря на плюсовую температуру и ажурные снежинки склеивались на лету, превращаясь в крупные хлопья.
— Я понял, — сказал кому-то отец, положил трубку и обвёл всех присутствующих ошалевшим взглядом. — Обухова арестовали.
— Ты шутишь? — спросил я.
Реальность начинала терять очертания и превращаться в дурной сон. Уж кто больше всех сделал для здравоохранения города и для меня лично, как не он? Да таких людей вообще надо причислять к лику святых!
— Это наверно какая-то ошибка! — в сердцах произнёс я, вскакивая из-за стола. — Этого просто не может быть! Кто звонил?
— Дмитрий Евгеньевич, — коротко ответил отец, уставившись в стол прямо перед собой. — Он обычно не шутит.
— А почему? По какой причине? Что он вообще говорит? — не унимался, но сел обратно на свой стул.
— Взяли Гааза со всеми его учениками и учеников Захарьина, — убитым голосом сказал отец. — Можно сказать, что больница Обухова не только обезглавлена, а отрублена по пояс. Там на них всё держалось.
— Ну допустим, — начал я пытаться рассуждать. — Захарьин и Гааз с последователями вполне могли участвовать в заговоре, хотя и это не факт, но Обухов-то точно нет! Это золотой человек! Да ведь Волконский сам лично с ним недавно общался!
— Я понимаю твоё возмущение, но что ты предлагаешь делать? Идти с вилами против сотрудников контрразведки?
— Как минимум надо написать обращение к императору! — сказал я на эмоциях, но сам уже начал понимать, что горожу что-то не то. Так, Саша, успокойся и думай логически. — Подожди-ка, у меня ведь есть телефон Волконского, просто надо ему позвонить и разобраться во всём. Уж он-то должен на всё ответить.
Я достал телефон из кармана и начал искать князя в списке контактов.
— Сын, остынь! — резко сказал отец. — Не натвори дел! А то сейчас и тебя и нас всех отправят по тому же адресу!
— Не переживай, пап, — сказал я и натянуто улыбнулся. Но я уже почти успокоился и соображал, что делать дальше и что говорить, чтобы и себя не подставить и Обухову помочь. — Всё будет хорошо.
Отец сначала с недоверием, а потом с удивлением посмотрел на меня, кивнул, откинулся на спинку стула и принялся молча ждать. Все остальные, присутствовавшие в столовой, тоже замерли в ожидании. Только Катя и Мария спокойно продолжали завтракать.
— Михаил Игоревич, доброе утро! — начал я. — Прошу извинить за беспокойство в столь ранний час, но я уже знаю, что вы давно не спите.
— Доброе утро, Александр Петрович, — спокойным домашним тоном произнёс Волконский. — Я в принципе догадываюсь по какому поводу вы звоните, но я вас уверяю, у вас нет пока никаких поводов для беспокойства. Вас же Степан Митрофанович интересует, я правильно понимаю?
— Совершенно верно, — подтвердил я и сразу замолчал в ожидании продолжения с его стороны.
— Мои люди были вынуждены его задержать в соответствии с прямым приказом императора. так как немалое осиное гнездо свилось именно в его учреждении, — так же спокойно продолжил Волконский. — Я-то прекрасно знаю, что он не причастен ко всему этому, но мне теперь придётся это доказывать. Думаю, что этот вопрос должен решиться достаточно быстро, со всех вошедших не в ту дверь лекарей сейчас берут показания и на их основании я смогу доказать его невиновность, что не составит большого труда. Так что день, максимум два, он побудет взаперти в самой комфортной камере Санкт-Петербурга, потом мы со всеми причитающимися публичными извинениями его отпустим. Зато весь этот клоповник будет вычищен до основания. Точнее он уже вычищен, осталось только отделить зёрна от плевел.
— Спасибо за исчерпывающее объяснение, Михаил Игоревич, — сказал я, когда понял, что он закончил. — Прошу прощения за беспокойство.
— Не стоит, Александр Петрович, — ответил князь. — Признаться честно, я ждал вашего звонка именно такого содержания. Я же в курсе, насколько тесно вы с ним сотрудничаете в последние полгода. Можно сказать совместными усилиями поднимаете уровень здравоохранения в Санкт-Петербурге. Вас бы двоих, да в Москву, чтобы все эти перемены провернуть в масштабах империи, а не только её северной столицы.
— Увольте, Михаил Игоревич, — хмыкнул я. — Таких масштабов я не осилю.
— Знаете, Александр Петрович, — вздохнув задумчиво произнёс Волконский. — Я когда-то тоже был такой молодой и инициативный, как вы. Лез везде и в лёд, и в пламя. Потом мне предложили руководить небольшим спецподразделением, но я долго сопротивлялся. Я привык надеяться на себя и на свои силы, был бесстрашным и порой безбашенным, но всё делал с точным расчётом и строго по плану. По своему собственному плану, который был у меня в голове. Руководить такими же, как я, сорвиголовами мне казалось невероятно сложным, но мне не дали выбора, это был приказ. Я несколько ночей не спал, когда мои бойцы под моим непосредственным руководством отправились на первую серьёзную операцию. Когда она закончилась, я понял. что я неплохо справился, хотя наверху оказались недовольные тем, что я местами действовал не по их указке, а по своему усмотрению. Просто я знал всю эту кухню изнутри, а не занимался философией в кабинете сразу после окончания юридического института. И вот тогда я прочувствовал свои возможности руководителя. Успешные операции и дела шли одно за другим, и я начал быстро подниматься по карьерной лестнице, но всё равно всегда оставался близок к рядовым бойцам и чувствовал их душу, а они понимали это и ради меня были готовы на всё. Так я и стал со временем советником императора по внутренним вопросам, каковым до и сих пор являюсь. И я ни минуты не жалел, что жизнь сложилась именно так. Вот и вы сейчас стоите у подножия этой лестницы. Хотя нет, уже поднялись на пару ступеней и с опаской смотрите вверх. Не надо бояться, Александр Петрович, там вверху не страшно, просто там по-другому и я уверен, что вы справитесь. Это лишь внешне вы молодой симпатичный молодой человек, но я-то в людях разбираюсь, можно сказать насквозь вижу. У вас внутри стальной стержень, который не даст вас согнуть таким оболтусам, как например Захарьин или Гааз. Да и Баженов тоже не справился, хоть и старался. Что-то разобрало меня с утра на философию, вон уже Зоя Матвеевна меня локтем толкает. Доброго вам утра, Александр Петрович! Как только у меня по вашему вопросу появятся новые данные. я сразу вам сообщу.
— Спасибо вам огромное, Михаил Игоревич, — пробормотал я, чувствуя себя немного оглушенным его излияниями. — Буду ждать с нетерпением. И вам доброго утра!
Я положил трубку и, пытаясь прийти в себя от того, что только что услышал, посмотрел на отца, который похоже больше всех нервничал в ожидании завершения мего разговора с советником.
— Ну? — не выдержал он.
— Волконский сказал, что выполнял приказ императора, но он обещал как можно быстрее доказать невиновность Степана Митрофановича и его сразу отпустят, — выпалил я на одном дыхании.
— Ну, слава Богу! — выдохнул отец. — Я просто не поверил своим ушам, когда это услышал. Теперь всё более-менее встало на свои места. В том числе и Гааз с Захарьиным. Тот небось только свыкся с мыслью, что он теперь не один из лучших лекарей Питера, а лечит заключённых в колонии поселении, а теперь ему точно каторга грозит.
— Так ему и надо, — хмыкнул я. — Если Гааз хоть какие-то рамки держал, то этого я вообще не понимаю, как так долго терпели.
— Так в Москве ведь… — начал отец.
— Да это я в курсе, — перебил я его. — Но и Москва от него теперь отвернулась. Полетит наш голубь теперь на рудники.
— Полетит, — хмыкнул отец. — Теперь не один, а вместе со своими голубятами.
— Ага, воспитал себе окружение, — ехидно улыбнулся я. — Чтобы в шахте не скучно было.
Глава 25
На работу решили поехать все вместе на моей машине. Даже если нас захотят атаковать огнём или молниями на улице, сработают все медальоны и машина окажется в итоге под единым защитным колпаком, который не пропустит внутрь ни искорки. Я также предложил родителям отсидеться сегодня у меня в кабинете, но они категорически отказались, аргументировав это тем, что максимальная угроза, если она ещё существует, больше относится к Насте и ко мне, а они уже никому не нужны, так как в последнем расследовании не фигурировали.
Настю я уже уговорил отсидеться сегодня в тайной комнате, что за моим кабинетом в госпитале, но тут судьба распорядилась по-другому. Когда мы уже выходили из дома, мне позвонил Белорецкий.
— Да, Павел Афанасьевич, — ответил я в надежде на приятные новости.
— Александр Петрович, — начал он вкрадчиво, а так приятные новости не сообщают. — Я ведь правильно понимаю, Анастасия Фёдоровна сейчас рядом с вами?