– Джип твой друг?
– Да. Лучший.
– Кажется, он крутой.
Улыбаюсь и с гордостью подтверждаю:
– Он самый лучший.
Снова берусь за чай и кошусь в сторону ежедневника. Кажется, уже можно расходиться, мы ведь все обсудили. И не так уж плохо все прошло.
– Придешь на игру? С Егором?
Прячусь за кружкой и судорожно соображаю. Мы же не в лес идем, а на баскетбол. В этом вообще нет ничего зазорного, а Егор будет рад. Не уверена только, что Слава правильно поймет.
Равнодушно пожимаю плечами:
– Может быть. А во сколько?
– В семь. Давай, рыжик, это не больно.
– Я спрошу у родителей.
Наумов хмыкает, и я чувствую, как вся сжимаюсь. Может быть, ему кажется это глупым, но у нас так заведено. Зря я вообще это ляпнула, ясно же, что с такими татуировками ему мнение семьи вообще до одного места.
Но он говорит:
– Спроси. Если хочешь, могу зайти за вами, поедем вместе. Ну, и расскажу твоим, что я не бармалей.
Против воли улыбаюсь. Спрашиваю:
– А это точно?
– Ну давай проверим.
Все внутри сжимается так сладко и так больно. Слышу себя, но слушать не хочу. Это неправильно. Так нельзя.
Откашлявшись, поднимаюсь и захлопываю ежедневник. Говорю:
– Я пойду.
– Я провожу.
– Зачем? – спрашиваю испуганно.
Я сбежать от него хочу, покинуть зону поражения, причесать свои мысли. Мне его компания в этом вообще не поможет.
Говорю:
– Еще даже не поздно.
– Мне по пути.
– Ты ведь не знаешь, где я живу.
– Знаю, – заявляет Гордей уверенно, – по пути к моему дому.
– Наумов! – одергиваю резко. – У меня парень есть. Ему не понравится.
Пусть обидится на мой тон, мне все равно, только бы не шел со мной. Я даже на это надеюсь. Меня и так достаточно размотало.
Гордый морщится, а потом беспечно кидает мне:
– Помню. Только я его здесь что-то не вижу.
И идет к выходу. Спохватившись, я догоняю и говорю:
– Он занят, ясно? И это вообще не твое дело.
– Конечно, не мое. Это ты мне своим парнем тыкаешь. Боишься забыть про него?
– Что за бред?
– Ну тогда шагай, Лисий хвост. Я провожу.
– Мне не надо! – выдаю агрессивно.
– Да, я понял. Мне надо, ладно?
Глава 15
Гордей
По улице идем медленно. Я торможу сознательно, потому что действительно не знаю, где живет Гордеева. Вдруг где-то совсем рядом? Не хочется, чтобы прогулка закончилась через пять минут. А она просто приноравливается к моему темпу.
Поначалу молчим. Я как-то подсознательно чую, что давить на эту девочку не нужно. По крайней мере, не сейчас. Хочу, чтобы перестала так меня шугаться, чтобы доверилась хоть немного. Точно знаю, что у нее миллион вопросов, и жду хотя бы маленького и незначительного, чтобы он потянул за собой все остальные, более весомые. Не уверен, что готов на все ответить, но если в ней весь смысл, стоит и самому чем-то пожертвовать.
Поэтому просто жду. Ловлю ее пугливые косые взгляды и иногда прикасаюсь. Когда мимо пробегают дети, я придерживаю Машу за локоть, чтобы они ее не задели. Не убили бы, конечно, просто очень хочется ее потрогать, пусть даже через куртку.
Не знаю, что за желание, почти первобытное какое-то. Тянет страшно, едва держусь. Останавливаемся на какое-то время, глядя друг другу в глаза. Потом Гордеева моргает и забирает свой локоть, как будто он в любой момент сдетонировать может.
– А где Ефим? – наконец задает она первый вопрос. Тот самый, незначительный.
– На тренировке.
– Он только на первом уроке был, – озвучивает Маша то, что я и так знаю.
– Да, у Фима тоже есть некоторые… обязательства. Так что он ходит на те уроки, на которые может. А потом летит на базу. Балансирует, короче.
Смотрю на Гордееву. Отмечаю то, как красиво смотрятся волнистые рыжие волосы на фоне черного бомбера. Помолчав, она снова интересуется:
– А вот у вас так много татуировок… ваши родители не против?
Я смеюсь:
– А что они сделают, рыжик? Мочалкой отмоют?
– То есть вы не спрашиваете?
– Разрешения? Нет. Просто делаем.
– А в салоне не нужно как-то подтверждать свой возраст? – интересуется она озадаченно.
– Во-первых, не везде и не всегда, во-вторых, мы почти не ходим в салоны.
– Это как?
Я задираю рукав и демонстрирую ей изображение маленького грустного привидения.
Произношу с улыбкой:
– Эту, например, мне Фим сделал.
Гордеева округляет глаза и отшатывается, как будто я только что в убийстве сознался. Спрашивает:
– Сам?!
– Ну да. Машу, ты с какой планеты? Я брату тоже парочку татух набил. Хочешь, и тебе сделаю, – докидываю с ухмылкой, рассчитывая на бурную реакцию.
И Гордеева, конечно, оправдывает мои ожидания. На повышенных тонах выпаливает:
– Нет!
Я ржу. Слишком она искренняя в своих реакциях, совсем другая, нежели с подружками из класса или со своим долбанутым парнем. Если правильно ее подловить, сразу становится настоящей.
На кураже заверяю:
– Не бойся, насильно я тебе татуировки делать не буду. А то так испугалась, как будто я сейчас тебя наручниками пристегну и машинку достану.
Гордеева вцепляется тонкими светлыми пальчиками в лямку рюкзака. Все время от меня им отгораживается. Отвечает ворчливо:
– Вот и нет.
Я легко соглашаюсь:
– Как скажешь.
Мне все нравится. И эта неспешная прогулка, и прохладный воздух, в котором тем не менее отчетливо слышится весна, и Маша.
– А чтобы делать татуировки, надо уметь рисовать?
Я усмехаюсь:
– Надо. Мы умеем немного. Даже в художку ходили, потом, правда, на баскет отвлеклись.
– Может, я бы и хотела одну, – вдруг задумчиво выдает рыжая бестия, глядя куда-то наверх, – маленькую.
– Поверь мне, Джинни, очень сложно остановиться на одной.
– Почему?
Ловлю взгляд ее зеленых ведьминых глаз, в которых любопытство смешано с осторожностью. Наклоняюсь к Маше и понижаю голос:
– Тебе понравится. А зачем тормозить, если что-то в кайф?
Слежу за ее дрожащими ресницами, как маньяк. Смотрю, как моргает, как приоткрывает губы, как дергает головой потом, разрывая наш контакт.
Говорит тихо:
– Затем, что это может быть неправильно.
Против воли я хмурюсь. Мы все еще про татуировки говорим?
Спрашиваю:
– Как может быть неправильным то, что тебе нравится?
– Да? – по тону слышу, что начинает злиться. – А если мне людей убивать нравится?
– Мы же с тобой в рамках разумного мыслим. Зачем проваливаться в крайности.
– Потому что вопрос надо изучать со всех сторон, – говорит Гордеева назидательно.
Хмыкаю:
– Пока ты будешь один вопрос под микроскопом изучать, жизнь пройдет.
– Но не лететь же сразу, не подумав!
– Я обычно так и делаю.
– Да, я уже поняла. Неудивительно, что… – тут она сбивается и смотрит на меня круглыми глазами.
Хорошее настроение сдувает, как семена-парашютики с перезревшего одуванчика.
Смотрю на Машу исподлобья и уточняю:
– Неудивительно что? Что я котят по подвалам мучаю и ожерелье из пальцев ношу? Или что я забитый татухами уголовник? Или что для слухов обо мне нужно отдельное посадочное место?
Дальше идем молча. Я злюсь. Не знаю, на что конкретно. Я в курсе своей репутации, и в целом не могу сказать, что длинные языки по району передают совсем уж вранье. Мы с Ефимом за шесть лет успели дел наворотить, и я не ждал, что кто-то будет разбираться в мотивах. Просто, наверное, мне впервые неприятно это слышать. Потому что именно Маша напоминает мне о косяках, даже сама толком их не зная.
– А это правда? – спрашивает она почти шепотом.
– Что?
– Слухи. Правда?
– Не знаю, Маш. Если ты ждала благоприятного момента, то это был не он.
Отворачиваюсь и борюсь с гневом, который вязкой темной волной поднимается из самого нутра. Гордеева ничего и не сказала толком, чтобы меня обидеть. Да и мне некого обвинить в том, что у нее такое мнение обо мне. Кроме себя.
Хулиган, дебошир, преступник. Разве это так далеко от правды?
И тут Маша вдруг вкидывает вопрос, которого я не ожидал:
– Тебе нравятся «Пираты Карибского моря»?
– Ну да, – отвечаю, немного растерявшись.
– Старый же фильм.
– Ну и что? У нас отец любил, мы смотрели всегда вместе.
Она сосредоточенно кивает, а потом поднимает на меня взгляд, уточняя:
– Любил?
Черт. Подставился на ровном месте, долбач.
Этот факт, конечно, не тайна. А подробности легко можно найти в интернете, правда, только если знать, что именно искать. Например, чтобы отыскать инфу о конкретном сбитом самокатчике, вам придется перелопатить сводки за несколько лет.
А много ли оперуполномоченных, которых зарезали около продуктового магазина? Не на службе, а вечером, когда он просто вышел за детским йогуртом, вот ведь ирония, а? Сколько их? Миллион? Две сотни? Один? Один-то точно есть.
От всей молочки до сих пор воротит.
Я глубоко вдыхаю, потом шумно выдыхаю. Знаю, что подробностей Маша от меня сейчас не требует. Но даже на то, чтобы подтвердить:
– Любил, – мне нужны все мои силы.
Глава 16
Гордей
Гордееву провожаю до подъезда. С десяток последних метров она все пытается попрощаться, как будто не хочет подпускать меня слишком близко к своему дому. Все ее попытки меня слить я успешно игнорирую, и в итоге мы останавливаемся у стеклянной двери.
Маша смотрит себе под ноги и произносит едва слышно:
– Извини.
– За что? – удивляюсь искренне.
– Я… я так думаю, что задавала вопросы, которые не стоило озвучивать.
Снова смотрю на ее ресницы. Кажется, они светлые, но сейчас тщательно прокрашены тушью.
– Все в порядке, рыжик, – говорю максимально мягко, стараясь задвинуть свои эмоции подальше. Потому что давно уже знаю, если их не перекрыть, быть беде. Поэтому провожу по лбу рукой и, опустив ее, нервно обтряхиваю пальцы друг о друга. Надеюсь, что жест не выглядит подозрительным.