Глава 17
Маша
Я болею. Я совершенно точно больна. Возможно, головой. Поцеловать Наумова?! Серьезно?! В какой момент это показалось мне хорошей идеей?! Пофиг, что только в щеку! Разве мне бы понравилось, если бы Слава сделал так же? Разве это честно? Достойно? Вообще – адекватно?
– Мань? – зовет Ася, заглядывая мне в глаза.
Осознаю, что задумалась и замолчала прямо посередине главы в книге. Зябко ежусь и забираюсь к сестре под мультяшное одеяло.
– Да, прости, – откашлявшись, шарю глазами по странице, – где я остановилась?
Ася маленьким пальчиком указывает нужное место:
– Тут.
И я продолжаю, стараясь сосредоточиться на истории:
– Зато мисс Уитерс угостила ее печеньем с тмином, которое не очень понравилось Розмари, и дала ей шестипенсовик, который Розмари понравился, и даже очень.
– Что такое шестипенсовик? – интересуется сестра, сонно моргая.
– Монетка в шесть пенсов, это деньги.
– А-а-а… Давай дальше.
Я читаю еще пару страниц, но, когда Ася начинает зевать слишком уж широко, закрываю книгу.
Говорю мягко:
– Ложись, завтра дочитаем, хорошо?
– Пить.
Вздохнув, подаю ей стакан. Потом вылезаю из-под одеяла, помогаю мелкой улечься, целую ее в гладкий лобик.
А когда я выключаю свет, она спрашивает:
– Маня, вы с Гордеем поженитесь?
Первые несколько секунд вообще не нахожусь с ответом. Поэтому даже благодарна Асе за то, что она по своему обыкновению просто продолжает болтать, устраиваясь на подушке поудобнее.
– Он красивый. Ты видела, какая у него в носу сережка? У меня в носу тоже будет сережка, когда я вырасту. И он разрешил мне погладить собаку.
Тут у меня наконец получается сладить с собственными эмоциями, и я со смешком замечаю:
– Если мне придется выходить замуж за каждого, кто разрешит тебе погладить собаку, нужно будет переехать туда, где разрешено многомужество.
– Он мне понравился.
– Вот ты и выходи за него замуж! – фыркаю немного нервно.
– Не-е-ет, – сонно тянет сестра, – я выйду замуж за Максима.
– Какого еще Максима?
– Из садика.
Судя по тому, как глохнет ее голос, диалог можно дальше не продолжать. Я аккуратно прикрываю за собой дверь и останавливаюсь в коридоре. Прикладываю к губам пальцы.
Тут, пока никто не видит, вспоминаю, как ощущалась кожа Гордея, когда я к ней прикоснулась. Теплая. Чуть шершавая, как будто он плохо побрился. Каким-то странным образом, я унесла с собой не только это тактильное ощущение, но и запах. Наумов пахнет очень приятно и волнующе. Парфюмом и… мужчиной?
Пока ледяная дрожь катится по моей спине, я обхватываю плечи. Я болею. Я точно не в себе.
Заставив себя двинуться в сторону комнаты Егора, чтобы отобрать у него перед сном телефон, я вдруг слышу приглушенный детский визг из дальней ванной комнаты.
Срываюсь с места и лечу по коридору. На поворотах мягкие носки скользят по плитке, но на месте событий оказываюсь быстро. Распахиваю дверь и быстро оцениваю ситуацию.
Вася орет, как сирена. Залитый слезами, соплями и чем-то белым, он забился под раковину и молотит руками во все стороны. Мама сидит на полу напротив, закрыв лицо ладонями и, кажется, вторит нашему младшему, только не так громко.
– Мам, – зову твердо, закрывая за собой дверь, чтобы приглушить звук.
Она не отзывается, и мне приходится схватить ее за запястье, чтобы потянуть наверх.
Говорю:
– Выйди, я все сделаю.
– Вылил на себя биолакт, – поясняет мама, глотая слезы.
– Я вижу. Иди.
– Маш, я… все в порядке.
– Я сказала, уйди! – рявкаю несдержанно, и тут же об этом жалею. – Пожалуйста. Умойся и ляг. Я все сделаю.
Мама смотрит на меня с выражением безграничной боли и усталости в зеленых глазах. Я подталкиваю ее в плечо и заставляю выйти из ванной.
Потом закрываюсь на замок, выключаю воду в душе и сажусь на пол максимально далеко от рыдающего брата.
Начинаю тихо напевать колыбельную, выкинув из нее все слова, кроме «баю-баюшки-баю», выбираю максимально монотонный ритм. По мере того, как ловлю признаки того, что брат меня слышит, подбираюсь чуть ближе. А когда его визг сменяется подвыванием, протягиваю руки ладонями вверх и дожидаюсь ответного жеста. Начинаю массировать пальчики, аккуратно надавливая, растираю их, потом тяну малыша на себя и крепко сжимаю в объятиях. Петь не перестаю, несмотря на то что кто-то дважды дергает ручку двери снаружи.
Сижу на полу, раскачиваясь, спеленав брата руками так, чтобы надавить ощутимо, но не слишком сильно.
Когда Вася наконец замолкает, я так же монотонно начинаю забалтывать:
– Мой хороший, мой славный, мой храбрый мальчишка. Не любишь водичку, я знаю, это очень неприятно, когда заставляют делать что-то, что ты не хочешь. Но ты испачкался, мы ведь не сможем так лечь спать, верно?
Все еще раскачивая ребенка, поднимаюсь и включаю воду в раковине тонкой струйкой.
Говорю:
– Я не буду мыть тебе голову, хорошо? Я просто возьму тряпочку и аккуратно вытру.
Хватаю первое попавшееся полотенце, и, смочив его водой, тут же максимально выжимаю. Продолжая монотонно болтать, убираю с волос брата следы биолакта, стараясь сделать это так, чтобы он не чувствовал манипуляций. Потом точно так же вытираю ему лицо.
Ослабленный истерикой и поздним временем Васюша засыпает у меня на руках. Тогда я аккуратно выхожу и крадусь в его детскую, где перекладываю его маме под бок. На всякий случай проверяю памперс брата, и, накрыв их одеялом, ухожу.
У себя в комнате заваливаюсь на кровать и растираю лицо ладонями. Боже, как будто лет на пять постарела. Если и мама с каждым мелтдауном Васи теряет столько же сил, я вообще не понимаю, как она до сих пор держится.
Плюс в ситуации один – чертов Наумов забыт. О нет. Оторвав руки от лица, в бессильной злобе стучу кулаками по постели.
Да как же вытрясти его из головы?!
Вдруг мой телефон на столе коротко вибрирует, сигнализируя о сообщении. Какое-то время я еще лежу, тоскливо думая о том, что это мог бы быть кто угодно. Слава, Джип, наш девчачий чат. Но я знаю, я каким-то третьим, чтоб он провалился, глазом понимаю, что это проклятый Гордей почувствовал, как я о нем думаю.
Собрав себя в кучу, тащусь к смартфону, и мое сердце срывается в очередную предательскую аритмию.
Я заметил у вас во дворе прикольные уличные тренажеры. Приглашаю завтра на утреннюю тренировку.
По утрам я помогаю собирать младших и веду их в сад и школу. Не смогу.
Вместе отведем.
А соберет их кто?
Со мной быстро соберутся. Есть рычаги давления
Ну же, Машу. Поставь будильник на двадцать минут раньше.
Я научу тебя подтягиваться.
Тяжело вздохнув, я зажмуриваюсь и выдаю мучительный стон. Ну почему он так прицепился? И почему так хочется согласиться? Я помню, как он пахнет. Боже, зачем я помню, как он пахнет?! Я открываю глаза и делаю нечеловеческое усилие над собой, чтобы написать Гордому ответ.
Завтра не получится. Может, в другой раз.
Понял. Младших помочь отвести?
В этот момент я аккуратно откладываю телефон, отхожу от стола и залезаю под одеяло. Чувствуя озноб, подтягиваю колени к подбородку. Я просто заболела.
Глава 18
Маша
Утром, когда мы уже стоим на пороге, готовые к выходу, меня окликает мама. Подходит и берет мое лицо в ладони. Смотрит в глаза и спрашивает:
– Все хорошо, Машунь?
– Да.
– Спасибо, что вчера помогла.
Я киваю и аккуратно отстраняюсь, смотрю в общий коридор, где Егор и Ася уже разговаривают на повышенных тонах. Поворачиваюсь обратно к маме. Сегодня она выглядит гораздо свежее. Взгляд ясный и улыбка нежная. Она тоже стреляет глазами в сторону кухни, где Вася сидит в своем стульчике, сосредоточенно ковыряясь в тарелке с кашей.
– Не за что, мам. Тебе надо отдыхать.
– Сегодня вечером поболтаем?
– Сегодня мы с Егором… – оглядываюсь на брата, который уже бросил перепалку с Асей и навострил уши, – идем на игру. Баскетбол, помнишь?
– Точно. Тогда завтра поболтаем?
– Давай.
– Мальчик зайдет за вами?
Против воли я улыбаюсь. Почему-то формулировка кажется очень смешной и далекой от Гордея Наумова. Смотрю, как брат сбивает шапку на бок, пока чешет голову и смотрит на меня так, будто сейчас решается его судьба.
Произношу с долей сомнения:
– Зайдет. Наверное.
– Тогда до вечера. Бегите.
Жестом показываю мелким, чтобы двигались к лифту. Ася сегодня тащит с собой пушистого розового единорога и бурчит:
– Почему я не иду на баскетбол?
– Ты маленькая, – снисходительно поясняет Егор.
– Неправда! Ты сам идешь с Маней, потому что маленький!
– Прикалываешься?
– Ма-а-аленьки-и-ий, – тянет сестра издевательски.
Я вздыхаю и смотрю на маленький экранчик в лифте, который отсчитывает этажи. Поправляю волосы, перекладывая их на одно плечо. Потом нервно тру шею и взбиваю свои рыжие пряди, снова возвращая их за спину. Оттягиваю ворот короткого топа и дую внутрь.
Такое ощущение, что все нервные окончания в моем теле решили, что они теперь – оголенные провода. Еще и оделась как-то тепло. Распахиваю полы объемного пиджака под теплым бомбером и снова обдуваю себя.
Когда мы останавливаемся на первом, а спор между мелкими достигает апогея, я уже готова взорваться. Хочется верить, что от злости на младших.
Когда выходим в холл, я сразу смотрю за стекло, на улицу. Сердце молотит в ребра, как подорванное. Вижу Гордого, который сидит на лавочке с электронной сигаретой. Заметив нас, тут же поднимается и машет рукой в воздухе, разгоняя дым.