– Не ври.
– Я тебе никогда врать не буду, Рыжик.
Гордеева с улыбкой качает головой. Очевидно, не верит. И скользит взглядом по лавочке в противоположную сторону, туда, где сидит Фокин.
Винить ее в этом сложно, ведь я свое обещание нарушаю сразу же, примерно через час. Потому что на следующем уроке, когда Маша, обернувшись ко мне со своей парты, спрашивает:
– Ты чего так долго? Волосы укладывал?
Я хмыкаю и сообщаю:
– Хотел тебе понравиться.
Но не говорю о том, что долбанных десять минут кружил по раздевалке, не в силах выйти. Пока меня грызла черная тревога, я снова и снова щелкал выключателем и трогал дверную ручку, по-разному пробуя расположить руку. Каждый раз ощущение было неверным. Почти поверил в то, что навсегда останусь там, в душной комнате, когда наконец почувствовал, что меня отпустило.
Поэтому все оставшиеся уроки я веду себя как полный придурок. Ввязываюсь в споры с учителями, отпускаю идиотские шутки. В общем, делаю все, чтобы Гордеева не заметила, как я потерян и унижен своей собственной головой.
Глава 20
Маша
В лифте я критически оглядываю Гордея. Рукав распахнутой куртки надежно скрывает забитую татуировками руку, но один рисунок все же предательски выглядывает из выреза белой майки. Хватаюсь за ворот его рубашки, но, случайно коснувшись кожи Наумова, поспешно отдергиваю руку.
Бормочу:
– Застегни рубашку.
– Зачем?
– Татуировку видно.
– Боишься, что вас со мной не отпустят? – ухмыляется он.
Я отступаю на шаг назад, прислонившись к стенке лифта. Произношу язвительно:
– Да, боюсь, что вместо баскетбола придется вести тебя в церковь.
– Думаешь, святая вода отмоет мои татухи? Или мою грешную душу?
Гордей шагает ко мне, и я упираюсь взглядом как раз в разрисованную кожу над майкой. Что это вообще такое? Мечи? Крылья? Замечаю и темные волоски. И это смущает меня сильнее всего. Приоткрыв рот, пытаюсь вдохнуть.
Я видела Славу без майки. Конечно, видела. У него гладкая светлая кожа и никаких волос на груди. Зачем я сравниваю их таким образом?
Боже, лицо горит, а я молчу уже вечность, наверное. Мы разве еще не приехали?
Поднимаю голову и смотрю Наумову в глаза. Между нами не искры, а электрические разряды. Может быть, это что-то животное? То, что нужно переломить усилием воли? К чему тогда были годы эволюции?
– В моей конфессии другого рода причастие. Показать? – говорит Гордей тихо.
Он поднимает руку и убирает волосы мне за ухо, едва касаясь кончиками пальцев кожи. Но этого достаточно, чтобы эти непонятные электрические импульсы исполосовали мою грудную клетку.
Против воли падаю взглядом к его губам. И тут же испуганно возвращаюсь к глазам. Только бы не расценил как намек!
– Я не буду обсуждать с тобой вопросы религии, – шепчу едва слышно.
А когда двери лифта открываются, выскакиваю оттуда так, как будто у меня и правда лисий хвост, при том объятый пламенем.
Пока я роюсь в рюкзаке в поиске ключей, боковым зрением отмечаю, что Наумов застегивает рубашку под горло.
Он спрашивает:
– А у вас разве с телефона нельзя открыть эту дверь?
– Можно, – выдавливаю, продолжая бестолковую возню в погоне за ключами.
– А что тогда? Боишься по кнопкам не попасть?
Вспыхнув, я выдергиваю руку из рюкзака и наставляю на Наумова указательный палец:
– Знаешь что!..
Рука действительно подрагивает, и оценив эту дрожь внимательным взглядом, Гордей широко улыбается.
Говорит:
– Давай телефон.
Я почему-то послушно достаю смартфон из кармана и протягиваю ему. Он ведет пальцем по экрану, поворачивает его к моему лицу, чтобы снять блокировку.
Я подсказываю:
– Приложение называется «домофон».
Наумов кивает, увлеченно бегает пальцами по экрану, но дверь остается закрытой. А у него в джинсах вдруг начинает звонить телефон. Замолкает через несколько секунд, и механический женский голос домофона наконец оповещает: «Дверь открыта».
– Ты что, позвонил себе с моего телефона? – спрашиваю с подозрением.
– Ага.
– Наумов, – начинаю ворчливо, но тут же смеюсь, открыв список исходящих вызовов.
Он не просто набрал свой номер, он сохранил контакт, записав его «Гордей Гордеевой».
Шлепаю его по плечу ладонью в очередной раз. Поздно понимаю, что жест скорее игривый, чем возмущенный.
– Нравится? – спрашивает он с улыбкой.
Я не отвечаю. Потому что, конечно, мне нравится. И я чувствую себя за это чудовищно виноватой.
Молча поворачиваюсь и иду к входной двери. Немного волнуюсь, как родители воспримут Наумова. Даже не представляю, какой скандал может закатить Егор, если его не пустят на игру.
Нам открывает мама с Васей на руках. Брат, как всегда, хмур и сосредоточен.
Пока я представляю их друг другу, она почему-то смеется.
Говорит:
– Ну теперь понятно.
– Что? – спрашиваю с замиранием сердца.
Мама показывает на Гордея, а потом крутит рукой около своего лба:
– Егор в ванной торчит вечность, волосы укладывает. Теперь понимаю, что он хочет на своей голове изобразить.
Все еще посмеиваясь, она ставит Васю на пол и кричит в квартиру:
– Юра! Выйди на минуту!
– Обещаю, – улыбаясь, заверяет Наумов, – прическа – это самое плохое, что Егор захочет за мной повторять.
Мама кивает, с любопытством его разглядывая:
– Надеюсь. Юра! Манечка, я схожу за папой, он хотел познакомиться.
Она идет по коридору, а мы с Наумовым переглядываемся. Уголки моих губ неотвратимо ползут наверх, а у него на щеке уже давно светится тот самый дополнительный смайлик. Смутившись, переключаю внимание на брата. Присев на корточки, он обеими ладошками обхватывает мои кеды.
– Черт, – аккуратно разуваюсь, – возьму салфетки.
А когда, метнувшись в маленькую ванную, хватаю упаковку влажных салфеток, и выхожу в коридор, то замираю от ужаса.
Гордей, тоже присев, протягивает Васе руку. Боже. Это катастрофа! Открываю рот, чтобы как-то его остановить, но брат вдруг хватается за его пальцы.
Я превращаюсь в немую статую. Дышать не смею. Смотрю, как Вася подходит ближе и трогает кольцо в носу Гордея. Тот чуть поворачивает голову, демонстрируя такую же сережку в ухе, и малыш берется за нее второй рукой.
– Господи, – слышу ошарашенный мамин голос рядом.
Выдаю сипло:
– Мам, все в порядке.
– Я… я вижу. Юра, ты видишь?
Втроем мы пялимся на то, как Вася тщательно ощупывает все кольца Наумова, а потом переключается на его подвески на шее. Если Гордей и смущен нашей неоднозначной реакцией, никак это не показывает. Только аккуратно подает ребенку цепочки, а потом показывает часы и кольца на руках.
Не знаю, сколько еще продлилась бы эта сюрреалистическая сцена, если бы в коридор не вывалился Егор и не осчастливил нас громким мальчишеским возгласом:
– Твою мать!
– Егор, – одергивает его папа.
Мама сбрасывает с себя оцепенение и берет на руки Васю. Смотрит на меня многозначительно. Я приподнимаю плечи и качаю головой, даю понять, что я сама в шоке от произошедшего и ничем не могу это объяснить.
– Здравствуйте, – говорит Гордый папе, поднимаясь на ноги, – Гордей Наумов.
– Ну, здравствуйте, – произносит папа, складывая руки на груди.
Смотрит на Наумова, потом на прическу Егора, потом возвращается взглядом обратно. Не расцепляя рук, тянет ладонь наверх и оглаживает свои седые усы. Стреляет внимательным взглядом на меня и говорит наконец:
– Очень приятно, Гордей Наумов. Юрий Борисович. Быть на связи, вечером проводить.
Как обычно, закончив говорить, папа не дожидается ответа и уходит обратно в комнату. Но на середине пути все же останавливается и говорит:
– Заходите еще.
И уже на улице, когда мы ждем такси, Гордый спрашивает:
– Я что-то не так сделал?
В ответ Егор фыркает:
– Ты мини-чудо сотворил.
– Почему?
– Вася аутист, – бесхитростно сообщает брат.
Я хмурюсь:
– Блин, Егор.
– А что, не так?
– Не так. У Васи РАС.
– Это то же самое, – поджимает губы Егор, но, поймав взгляд Наумова, тут же перестраивается, – извини. Как скажешь.
Я со смущением поясняю:
– Он не всегда позволяет себя трогать, нужно делать это определенным образом. И никогда не контактирует с чужими.
Гордей касается моей руки и произносит тихо:
– Извини. Если бы я знал, я не стал бы…
– Все в порядке, – трясу головой и улыбаюсь, – Егор прав. Это действительно мини-чудо. Сама не верю, что это видела.
А он наклоняется ко мне и шепчет:
– Все еще не хочешь обсуждать со мной религию?
Глава 21
Маша
Когда мы выходим из машины около шлагбаума, Егор сразу слетает с катушек. Впервые в хорошем смысле. Глядя на то, как загораются его глаза, а все движения становятся торопливыми и резкими, я, хоть и смеюсь, сама готова его в этом поддержать.
Потому что атмосфера предстоящего матча чувствуется уже отсюда, с улицы. Она начинается с людей, которые стройной толпой идут к спортивной арене. Очень тяжело не заразиться всеобщим предвкушением. Я вся как будто превращаюсь в какой-то странный передатчик, который ловит чужие эмоции и тут же отправляет их дальше. Толпа гудит, дышит и вибрирует.
Впервые оказавшись в таком заряженном скоплении людей, я теряюсь. И только поэтому позволяю Гордею взять себя за руку. Я в свою очередь хватаю вертлявую ладошку брата, и мы втроем лавируем в потоке. Наумов, высокий и собранный, разумеется, знает, куда идти, поэтому движется быстро и ловко. У самого стадиона он тянет нас в сторону, заставляя отделиться от толпы. И, пока все идут к главному входу под огромной вывеской «Баскетбольный центр», мы ныряем в какую-то калитку и находим неприметную голубую дверь.
Только тут соображаю отдернуть руку. Краснею. Если бы Слава видел, что его девушка ходит за ручку с тем, кого едва знает…