Маша
– Алло? – раздается из динамика телефона, и я всхлипываю, хоть этого и не хотела.
Тараторю:
– Слава богу! Ефим, я у вас дома. Может, это глупо, но я волнуюсь очень сильно!
– Что случилось? – спрашивает резко, прерывая мой бестолковый поток слов.
Трясу головой, прижимая к уху смартфон. Делаю глубокий вдох, выдох, присаживаюсь на пол около постели Гордея и глажу Босса по широкой голове. Пес поднимает на меня взгляд, и это странным образом успокаивает.
Я говорю:
– Мы были вдвоем. А потом пришла эта женщина…Мне Алиса рассказывала, я поняла, что это она. Которую ваш отец… спас.
– Твою мать, – выдыхает Фим.
– Да… Она что-то принесла, плакала, но Гордый не захотел с ней разговаривать. Кажется, он разозлился, пытался попросить ее уйти… Боже, это все неважно! Он сказал, что умоется. И не выходит из ванной уже очень долго. Я с ума сошла, пока тебе дозвонилась! Стучалась к нему, но…
– Маш, – голос парня звучит очень устало, как-то надтреснуто, – не надо. Гордей попросил уйти? Лучше иди домой, просто прикрой за собой дверь, а я скоро приеду.
Моя рука замирает между ушей ротвейлера. Он что, издевается? Молчу, сжимая телефон. Потом произношу внезапно севшим голосом:
– Если думаешь, что я уйду, то ты такой же придурок, как твой брат.
– Я не думаю, что он хотел бы…
Закипаю в секунду. Прикрываю глаза и, оставив собаку в покое, прижимаю пальцы к векам. Говорю в трубку отчетливо:
– А мне насрать, чего вы хотите, а чего нет.
– Маш, у Гордея ОКР, – Ефим тяжело вздыхает, и я слышу, как шуршит одеждой, – если не выходит, значит, не может. Боюсь, от того, что ты это видишь, ему будет только хуже.
– Буду ждать тебя тут, – сообщаю ровно и сбрасываю звонок.
Снова принимаюсь гладить Босса, как будто он игрушка-антистресс. Хочется разрыдаться, но я, конечно, себе не позволяю. Какой в этом смысл? Потом решительно поднимаюсь на ноги и выхожу из комнаты. В коридоре снова застываю. Вдруг Фим прав? Что если я делаю только хуже?
Зажмуриваюсь и вспоминаю Васю. Это ведь почти знакомый мне мелтдаун. Нужно просто знать, как именно коснуться, чтобы он позволил.
Иду к запертой двери ванной комнаты и останавливаюсь около нее. Даже прислушиваться не надо, чтобы распознать тяжелое сорванное дыхание по ту сторону.
Я говорю тихо, но твердо:
– Гордый, я тут. И я никуда не уйду. Просто посижу с тобой, хорошо?
Опускаюсь на пол в узком коридоре и опираюсь спиной о стену напротив. Нервно сцепляю руки в замок, но заставляю голос звучать мягко и ровно:
– Ты говорил, что с тобой нельзя быть наполовину. Вряд ли тогда думал, что это обернется против тебя, но жизнь такая непредсказуемая… Судьба, да?
Наумов молчит, но я слышу, что все так же рвано дышит. Ротвейлер, глухо цокая когтями по линолеуму, появляется из-за угла и снова подходит ко мне. Не спеша ложится и приваливается к моей ноге. Я чешу ему бедро и сообщаю:
– Босс пришел. Я вообще-то его немного боялась, но теперь вижу, что он классный добрый парень. Как ты. Я тебя тоже сначала испугалась.
Делаю паузу в надежде на ответ, но его нет. Зато я слышу, как Гордей садится, опираясь спиной на дверь. Для начала неплохо, а?
– Нужно признать, вы с Ефимом сделали все, чтобы казаться неблагополучными тупыми пошляками. До сих пор не могу поверить, что нахальный мальчик-хулиган оказался таким нежным, заботливым и глубоким. Оценки у меня намного лучше, а мозгов как будто меньше, разве это справедливо?
То ли мне кажется, то ли Гордый по ту сторону тихо фыркает. Ободренная, я продолжаю:
– И вообще-то ты был прав. Может, это глупо, но мне кажется, что я влюбилась сразу. Когда ты на меня посмотрел. Не знаю, сколько секунд мне потребовалось, и что на этот счет сказали бы ученые… Может быть, я сломала бы им всю статистику своей скоростью. С другой стороны, какое нам дело до науки, если мы решили верить в судьбу?
– На хрен судьбу, – раздается едва слышное из ванной.
– Да! – выпаливаю быстро. – Конечно. Она выбирает крайне тупые сценарии. Жестокие. Чудовищные. Но вот я тут, рядом с тобой. Люблю тебя. Как бы я могла любить тебя, если бы не судьба?
– Я больной, Маш.
– Нет. Ты самый лучший, Гордей. Ты мой единственный. Если ты меня оттолкнешь, я убью тебя. Клянусь, – я сжимаю кулаки, и ротвейлер награждает меня неодобрительным взглядом, – ты так получишь!
Слезы жгут глаза, но они ничем мне не помогут. Поднимаю взгляд наверх и часто моргаю. Уходите, уходите, вас тут никто не ждет.
– Я больной… тупой… слабый… и без пяти минут уголовник.
Я подаюсь вперед и с размаха бью кулаком в деревянную дверь.
Говорю угрожающе:
– Не смей так говорить о моем парне.
Замираю, прислушиваясь. Он смеется. Мне не кажется, он правда смеется!
Подползаю ближе и говорю в щель:
– Если ты не расслышал, я тебе в любви призналась.
– Сумасшедшая.
– Рада, что ты заметил, – хмыкаю и, касаясь губами наличника, сообщаю низким голосом, – потому что я пришла сюда с единственной целью, украсть твое нижнее белье.
Наумов снова смеется. Но на этот раз громко. Я слышу, как он касается затылком двери, когда откидывает голову назад. Улыбаюсь. Нужно было лишь правильно коснуться.
Так и сижу, продолжая болтать все, что в голову приходит, когда входная дверь распахивается. На секунду пугаюсь, что это мама Наумовых. Самое идиотское знакомство с родителями эвер. Но это Ефим. Проницательным взглядом сканирует сразу все – меня, Босса, закрытую дверь ванной.
Я говорю:
– Привет.
– Не думал, что ты останешься.
– О, мы только что решили, что я сумасшедшая, – сообщаю радостно, – вроде бы это все оправдывает.
Поджав ноги под себя, сажусь на пятки и собираю волосы в высокий пучок. Снова поворачиваюсь к Ефиму и изображаю на лице самую радужную улыбку. Он смотрит на меня недоверчиво. Их семья напоминает мне цепочку, где все звенья так плотно прилегают друг к другу, что не разорвать.
Конечно, он не верит, что случайная Маша Гордеева вдруг примет его брата со всеми нюансами.
Тогда я развожу руками и спрашиваю:
– Ну что? Выгонишь?
Пару секунд Фим молчит, но затем отрицательно качает головой и говорит:
– Пожалуйста, Маш, побудь в спальне, ладно?
– Ладно, – соглашаюсь тут же и поднимаюсь на ноги.
Боялась, что он меня выставит. Но выйти в другую комнату это, вроде бы, не так уж страшно.
– Прикрой дверь за собой, хорошо? – просит Ефим напоследок.
И я, конечно, слушаюсь. Зная их отношения, верю, что он знает, как лучше. Останавливаюсь посреди комнаты Наумовых. Потом, повинуясь порыву, иду к кровати Гордея и ложусь на нее, подтянув колени к подбородку. Дышу его запахом. Мой мальчик, мой мужчина. Утыкаясь лицом в подушку, глубоко вдыхаю. В этот момент так сильно верю в судьбу, что страшно становится.
Створку открывшегося окна резко откидывает ветром, и я вздрагиваю. Сажусь на постели и спрашиваю, как в прошлый раз:
– Это вы?
Скорее для собственного развлечения, а не всерьез. Не стоит видеть знаки там, где их нет. Я это понимаю. Но за моей спиной вдруг что-то падает, и я взвизгиваю. Оборачиваюсь, прижав к груди ладони, шарю взглядом по полу. В углу комнаты валяется рамка. Опасливо приблизившись, я поднимаю и переворачиваю ее, чтобы посмотреть на фото. Там Гордей, Ефим и, видимо, их отец. Все втроем так невероятно похожи, как будто одного человека клонировали. Я сжимаю пальцы на простой деревянной рамке и хмурюсь. А потом шепчу:
– Хорошо. Я поняла.
Дверь в комнату открывается, и я снова пищу.
– Боже! – кричу в сердцах. – Смерти моей хотите?!
Но за Ефимом, который стоит на пороге, маячит Гордей. Огибая его брата, порывисто обнимаю своего Наумова.
Обхватывая его за шею, тянусь губами, бормочу:
– Люблю тебя. Понял? Я с тобой теперь. Это угроза, Гордый.
Он улыбается слабо, но я дотягиваюсь и целую его. Раз, другой, третий. Чмокаю мелко, не позволяю заговорить, льну ближе, не знаю, как еще доказать, что ждала и любила. И что буду любить всегда. Если мы связаны судьбой, вряд ли на одной жизни это закончится. Слишком мало.
Гордей наконец обхватывает меня руками и крепко прижимает к себе. Так сильно, что дыхание перехватывает. Мне это и не нужно. Ну зачем кислород, если у меня есть такой мальчик?
Глава 44
Маша
Быть подростком очень сложно. Но есть особенная прелесть в том, что в этом возрасте мы только выбираем свои ориентиры. Можем все подвергать сомнению, примерять на себя жизненные установки, пробовать все подряд. Крайне просто оступиться, но, если удержишься, сможешь по-настоящему стать кем-то.
Обо всем этом я думаю, пока иду к турнику в спортзале. Уроки закончились, Гордей ушел сдавать историю, а я сюда, на верную смерть. Ладно, шучу. Никто не умрет, если я не сдам физкультуру. Аттестат важен, конечно, но я вдруг поняла, что есть вещи гораздо более значимые. Теперь я почти уверена, что смогу это объяснить и папе тоже.
– Гордеева, – говорит Лиана Адамовна, помечая что-то в блокноте, – будь добра, быстрее передвигайся, мне нужно домой.
Я молчу. Задираю голову и смотрю на перекладину. Сомневаюсь, что смогу это сделать. Только что я сдала отжимания, и в руках, кажется, совсем не осталось сил.
А потом вдруг спрашиваю:
– Я вам не нравлюсь?
– Что? – отзывается физручка насмешливо, поднимая голову.
– Я вам не нравлюсь, да?
Лиана сначала хмурится, а затем снова утыкается в свой блокнот. Мне кажется, что в действительности ей нечего там писать, она просто сбегает от меня.
– Подтягивания, – буркает она.
– Они не определяют человека, – упрямо проговариваю с вызовом.
– Они определяют его оценку по физкультуре. Вперед.
Я вздыхаю и закусываю губу, сжимаю зубы до ощущения легкой боли, и вспоминаю, чему меня учил Гордей. На секунду мне кажется, что я сошла с ума и слышу его голос в своей голове, но, обернувшись, вижу, как мой парень заходит в зал: