– Я очень хорошо объясняю, Машу.
Отворачиваюсь и тяжело вздыхаю. Понимаю, что переубедить Наумова не смогу, он ведь действительно неуправляемый. Иногда в самом хорошем смысле этого слова, конечно, но все же.
– А если они запретят нам общаться? – спрашиваю тихо.
– Буду лазить к тебе через балкон.
– На двенадцатый? Класс!
Я замолкаю, погруженная в ожидание катастрофы. Я родителям даже про Славу не рассказывала. Они знали, что есть какой-то мальчик, с которым я вроде как общаюсь и два раза сходила в кино, но на том все. Ни про отношения, ни тем более про то, как они кончились, я не говорила.
Если бы Гордей так нахально не влез в мою жизнь, захватив все ее сферы, возможно, я бы и про него не рассказала.
А теперь он придет и выложит все про уголовку? Супер. Может, еще татуировки все свои продемонстрирует?
И эта мысль кажется мне абсурдной ровно до того момента, когда Наумов заходит к нам домой, здоровается с моим отцом, снимает куртку и… закатывает рукава рубашки.
Я теряю дар речи. Это не просто оборот такой, я натурально открываю рот в немом шоке. У него точно с головой не в порядке.
В ужасе смотрю на то, как папа, приподняв брови, изучает картинки, которые покрывают руку Гордого.
И в этот момент на него налетают мои младшие.
Ася визжит и виснет на нем так, что он едва успевает ее подхватить. Егор, естественно, изображает крутого парня и закатывает глаза, протягивая руку для приветствия:
– Прикинь, пацаны билеты на вашу следующую игру купили.
– Пойдешь со мной рисовать?
– Я сказал, что, может, тоже на матче буду, но сидеть с ними не смогу. У меня место за кольцом. Да?
– Ты нарисуешь открытку мне, а я тебе!
Наумов смеется, присаживается на корточки и, как всегда, ловко успокаивает обоих. Моего брата заверяет, что его место за кольцом никто не займет, а одноклассники обзавидуются. Асе обещает, что вместе они нарисуют целый плакат, но чуть позже.
А потом в коридор выходит мама и спускает Васю с рук, когда он начинает выворачиваться. Малыш сразу направляется к Гордому. Снова ощупывает подвески на шее и кольца пирсинга. Помедлив, проводит маленькой ручкой по волосам Гордея. Едва касается, как будто обрисовывает контур.
Мы все ждем. Слишком редки моменты, когда Вася проявляет интерес к окружающему. А тактильный контакт и вовсе на вес золота.
Наумов молчит, следит за мелким, вовремя подает ему что-то новое из своих украшений. А потом протягивает ладонь. Целую вечность эта картинка остается недвижимой. Мой младший брат привычно замирает, но и Гордей следует его примеру.
– Мам, а что, если… – шепчет Егор.
– Тихо! – шикает она.
И затем Вася хватает Гордого за палец. Смотрит ему в глаза и… улыбается. С ума сойти. С ума сойти!!!
Мама отводит взгляд и часто моргает. Сильно закусывает нижнюю губу и трясет головой, как будто в ответ на свою собственную мысль. Подхватывая Васю на руки, говорит:
– Ладно, мы… мешать не будем.
– Мам… – зову тихо.
– Нет-нет, все в порядке. Нам надо уже перед сном успокаиваться.
Гордей поднимается на ноги и говорит папе:
– Юрий Борисович, можно с вами поговорить?
Мой отец кидает на меня странный взгляд. В этот момент понимаю, что была не права. Даже когда ты именитый детский торакальный хирург и живешь в четкой системе координат… Даже тогда в твоей жизни может оказаться место для странного разрисованного мальчика, если его так любят твои дети. Все твои дети.
Так и получается. Они долго говорят на кухне за закрытой дверью. Но по итогу папа оказывается по-хорошему удивлен тем, как себя повел Гордей. Как настоящий мужчина – так он сказал мне позже вечером, когда квартира привычно затихла, и мы остались вдвоем. Конечно, от самой истории он не в восторге, о чем сообщает прямо. Но против наших отношений ничего не имеет, а это самое главное.
Поэтому, когда мама уезжает с Васей на курс реабилитации, а папа летит обучать молодых хирургов, оба оставляют дом со спокойной душой. Гордей возобновляет тренировки, но каждый вечер приходит к нам. Сам укладывает Асю и Егора, пока я прибираю квартиру. Сидит со мной допоздна, делает уроки. По большей части, конечно, просто списывает, но я стараюсь настаивать, чтобы он делал это хотя бы вдумчиво. Потом уезжает на такси.
А когда наступает последний день из отведенных нам на самостоятельную жизнь, я наконец решаюсь предложить Гордею остаться. Пишу ему сообщение, чтобы он не увидел, как я смущена.
Сегодня приедешь?Конечно. Привезу Егору вымпел, Леля должна была у старших подписать.Он умрет от восторга, как я объясню это родителям?Ты его недооцениваешь, он стойкий пацан.Будешь как обычно? По времени.Да, а что?Просто уточняю.И хотела спросить… может, сегодня не поедешь домой?Предлагаешь остаться на ночь?Вроде того.С большим удовольствием, моя Джинни.Я улыбаюсь и подрагивающими пальцами откладываю телефон. Сердце бьется волнительно и радостно.
А потом Гордый пропадает. Не приезжает к назначенному времени и не берет трубку. Я звоню Ефиму, но и там наслаждаюсь только длинными гудками. Нахожу в сети Овчинникова Кирилла и пишу ему, но он не онлайн и сообщений не читает.
Глава 46
Гордей
Улыбаюсь как придурок, получив от моей Рыжей бестии это чертовски заманчивое предложение. Остаться на ночь. Конечно, это не значит, что у нас что-то будет. Но степень доверия, которую она мне оказывает – вот что меня по-настоящему вставляет. Предвкушая, как проснусь завтра с ней рядом, быстро пишу ответ. Почти слышу ее размеренное дыхание, вижу медные волосы, разметавшиеся по подушке, ощущаю тепло ее тела. От одной мысли кровь нагревается. Придется очень жестко держать себя в руках, конечно. Но это того стоит.
Я не успеваю убрать телефон в карман, как он начинает вибрировать у меня в руке. Номер неизвестный, но я все равно отвечаю.
– Алло?
– Гордый? Привет, это Аверин.
– Сема? – переспрашиваю зачем-то, хотя и так узнал его по голосу. – Что такое?
– Слушай, тут такое дело… – выдавливает он, как я слышу, почти через силу.
Тревога в груди тут же закручивается воронками, голова изнутри неприятно пульсирует. Чтобы подкинуть меня на измену – вообще стараться не нужно, мой мозг под это заточен. Но я слышу, что парень на том конце провода принес мне не самые приятные новости.
– Что? Маша? Джип? – перебиваю торопливо.
– Нет! Нет, все в порядке. Я такой дебил, прости. Но я плохого не хотел.
– Твою мать, Сем, что случилось?
– Короче, я Ковалеву случайно слил, что полицай, который его трепал тогда перед школой, это ваш крестный.
Я останавливаюсь на подходе к спортивной арене. Чтобы не делать большой крюк до пешеходного перехода, мы обычно перебегаем двухполосную дорогу в неположенном месте и идем через узкий проулок. Только сегодня я тут один, Фим уехал вперед, хотел успеть поговорить с Лелей. Все внутри знакомым холодком обдает, а в голове уже загорается цифра «двадцать четыре». Угловатая и такая знакомая, она сегодня не обещает ничего хорошего.
– Давно? – спрашиваю в трубку.
– Сегодня, часа полтора назад. Слушай, я не специально, я знаю, что дебил. Просто хотел его подколоть, но назвал вашего крестного по имени. Слава вцепился, начал выспрашивать. Отвратительно себя чувствую. Прости, Гордый.
Я оглядываюсь. Переулок пуст. Но по спине мурашки бегают. Хотел бы я сказать, что это из-за повышенной тревожности, но уверенности в этом нет.
– Разберемся, – говорю коротко и сбрасываю звонок.
А когда слышу за спиной шаги, одновременно с этим вижу, как впереди появляется несколько темных фигур. Телефон все еще в руке, так что я концентрируюсь на том, чтобы успеть самое важное, и сбрасываю Ефиму свою геолокацию. Практически тут же смартфон летит на асфальт пару раз очень по-спортивному подпрыгнув, ударяется о бордюр и наконец замирает. Кисть руки отзывается глухой болью от удара, а я оборачиваюсь. Передо мной трое в балаклавах, которые, посчитав это недостаточным, еще натянули капюшоны. Сколько же с другой стороны переулка? Человека четыре?
И тут мою голову резко откидывает назад. Так бывает, когда прицельно бьют в лицо. Машинально отшагиваю и закрываюсь ладонью. Заставляю себя рассмеяться и говорю:
– Ссыкунишки маленькие.
Никто мне не отвечает. Видимо, не хотят, чтобы я потом хоть что-то смог предъявить. Заморочились-то как, лица закрыли. Полтора часа на это, что ли, потратили?
Кто-то бьет со спины и попадает в ухо, от чего в голове словно набат грохочет. Пытаюсь прикрыться, но ловлю следующий удар в скулу с другой стороны.
Отвечать мне нельзя. Только об этом думаю, пытаясь сдержать под контролем эмоции. Потому что на глаза мне давно уже белая пелена упала. Я бы этих мальчиков-зайчиков, конечно, не раскидал, я не боец, просто очень злой. Но хотя бы кого-то попортил.
Но наконец до меня доходит все, что говорили мне мама, Дедулин и Ефим. Мне до суда надо сидеть тихо, иначе я могу все просрать. Раньше было особо нечего. Теперь есть Маша.
– Славик, – говорю, прикрывая голову руками, – спорим, я тебя узнаю по самому слабому удару?
Естественно, после этой реплики ловлю пару крепких хуков. Серьезно настроены парни.
Внутри себя, несмотря на вспышки боли, я еще стараюсь иронизировать. Страха не чувствую. Может, потому что отбитый, а может, потому что не верю до конца в то, что они хотят мне реально навредить, а не просто напугать.
– Владос, – произношу со сбитым дыханием, уворачиваясь, – а ты тут, солнышко? Это ты меня гладишь?