– Сосед снизу до сих пор через губу со мной здоровается! Они все ему по кондиционеру прилетали, обиделся, бедняга.
– Ага, я помню, стоит на пороге, говорит жалобно «ребят, либо вы их успокоите, либо у меня кондей отвалится».
– Да че там игрушки, – басит их тренер, отпивая кофе, – я помню, как Алиску чуть не загребли, потому что она в поликлинику их повела, а у обоих грудь в синяках. Дебилы друг другу соски выкручивали, следов понаставили, а врач психанула.
– Ой, не смешно ни хрена, если честно. Уверена, мой первый седой волос именно с того дня. Как не поседеть, когда врач говорит, что сейчас ментовку вызовет побои снимать? А я, якобы, им никто, не опекун официальный.
Анна Павловна начинает смеяться и выдавливает:
– Да… Боже… Звонила мне в бешенстве, кричала, что никогда больше с братьями никуда не пойдет.
– Наврала, получается, – хихикает Леля.
– Ага, и на собрания потом ходила как миленькая, и по врачам.
– И по отделениям полиции, – подхватывает Алиса, – помню, приехала их забирать, а они просят – возьми Кирича тоже. Идиоты, блин, как будто я в зоомагазине рыбок покупаю… Стояла там, врала что-то, якобы Овчинников у нас живет. Ну, отдали как-то.
Я тоже смеюсь со всеми. Дыхания не хватает, ребра схвачены спазмом, я понимаю, что это нервное, но все же меня веселят их рассказы. А за Алису даже немного обидно. Сейчас вдруг понимаю, что она точно такая же старшая сестра, как и я. Что много с ними прошла. Но ей как-то удалось сбалансировать и не провалиться в родительскую роль. Спросить, что ли, совета, как это делается…
– Всегда особенные были, заметные мои мальчики, – говорит Анна Павловна, когда спадает градус веселья, – помню, завуч один раз написала с претензией, мол, на празднике все в белых рубашках, а ваши – в голубых! Стерва злобная. Запомнила же, нашла моих среди трех классов, доколебалась до цвета…
– Ань, – произносит Дедулин тихо и касается ее локтя.
Вижу, как мама Наумовых вздрагивает и вскидывает на него взгляд. Не выдержав интимности момента, я глаза отвожу.
Джип откашливается и говорит весело:
– Ну не хороним же мы их! Что началось-то. Наумовы сейчас выйдут и всех тут… – он сбивается и быстро договаривает, – отругают.
И именно в этот момент из здания суда выходят братья. Первым идет Ефим, и я успеваю впасть в панику, но потом нахожу взглядом и Гордея. В черной рубашке и широких джинсах выглядит безумно красивым. Блестящий пирсинг, подвески, кольца на руках – каждая деталь делает его еще более привлекательным. Ему бы снять все это, изображать из себя пай-мальчика, но нет, это был бы уже не Гордый. Но самое главное, это то, что он смотрит на меня, щурится от солнца и улыбается. Значит, все хорошо?
Подрываюсь на ноги, вслепую ставлю чай на скамейку за своей спиной. Даю себе пару секунд, чтобы успокоиться. Но это не помогает.
Бегу к нему, перескакиваю по несколько ступеней за раз и с размаха влетаю своему Наумову в грудь. Он обнимает, смеется.
Я тороплю, задыхаясь:
– Ну что там? Я умру сейчас, не видишь?!
– Два года условно, Рыжик, – отвечает он мягко, – готова встречаться с уголовником?
Отстраняюсь и шарю взволнованным взглядом по его лицу:
– Почему? Разве не могли просто отпустить?
Кирилл, стоя тут же рядом, улыбается и слегка похлопывает меня по спине. Говорит:
– Это очень хороший вариант, Маш. Легко отделались.
– Легко? – переспрашиваю растерянно, цепляясь за Гордея.
– Да, – мой Наумов нежно целует в лоб, – всего лишь условка, как следак и обещал. Каждый месяц буду отмечаться, а так свободен, как ветер.
Уверена, что это не совсем так. Но если Гордый говорит, что все хорошо, я ему верю. Льну к нему изо всех сил. Только сейчас понимаю, как это было бы страшно – потерять его.
Он наклоняется и шепчет:
– Я тебя люблю, трусишка.
– И я тебя, мой бандит.
– Еще минуту так ко мне поприжимаешься, и придется пропустить тренировку. А тебе репетитора.
Вспыхнув, я дергаюсь и пытаюсь отстраниться, но он не позволяет. Обнимает меня и громко смеется.
– Наумов, ни стыда, ни совести, тут твоя мама.
– Она не слышит, – отвечает, посмеиваясь.
Я улыбаюсь. Вспыльчивый мальчишка, умный молодой мужчина, пошляк, спортсмен, хулиган, заботливый парень. Я его всякого люблю. И счастлива, что судьба именно мне его подарила.
Глава 51
Маша
Торопливо сбегаю по знакомой узкой лестнице и говорю, запыхавшись:
– Привет, дядь Лень!
– Машулечка, – расплывается охранник в улыбке, – здравствуй, солнце.
– Я у папы спросила, скажите сестре, чтоб написала вот сюда, – шлепаю на стол бумажку с телефонным номером, – только коротко: диагноз, возраст, ну и что там важным ей кажется.
– Ты серьезно? Да я же просто… я даже не думал…
Я отмахиваюсь:
– Перестаньте. Пусть напишет. Только скажите ей, – загибаю пальцы, выставляя ладонь перед лицом мужчины, – не звонить, не переспрашивать, пусть будет готова делать все быстро. Если будут вопросы, лучше мне наберите.
– Маш… – говорит он растерянно.
– Все, мне пора. С вас шоколадка.
Бегу по коридору, и уже скрываюсь за поворотом, когда дядя Леня кричит мне обескураженно:
– Сумасшедшая девчонка!
Смеюсь. Ничего особенного я не сделала. Просто мы с ним болтали как-то недавно, он рассказал, что у сестры родился ребенок с пороком, который не очень удачно прооперировали. Я всего лишь узнала у папы, к кому можно обратиться, чтобы это исправили, пока не поздно. Дети должны быть здоровыми, и я рада, что могу просто свести в пространстве нужных людей. Судьба? Пожалуй. Ведь часто ей нужны чужие руки для реализации.
Остановившись перед дверью раздевалки, перевожу дыхание. Достаю телефон и набираю Гордея.
– Джинни?
– Выйдешь ко мне?
Он сбрасывает, и почти сразу же появляется на пороге. Слышу гомон мужских голосов, обрывки разговоров смешат, потому что слишком стереотипны. Наумов закрывает за собой дверь, обрывая поток тестостерона.
Выглядит радостным и настороженным одновременно. Я обычно перед играми не прихожу, чтобы не сбивать настрой.
Сегодня у пацанов домашний матч, и вчера весь день они провели на тренировке, а потом в гостинице, мы долго не виделись. Ну, мне так кажется. Я пока сложно переношу его отсутствие, но стараюсь нащупать то, что меня искренне увлечет. И это не должны быть мои мелкие или учеба.
Мне хочется быть отдельным цельным человеком. В первую очередь для себя. Во вторую: для того, чтобы Гордею было со мной интересно.
– Соскучилась? – спрашивает он, а сам первый тянет ко мне руки.
С готовностью его обнимаю, нетерпеливо обшариваю его спину, пальцами веду по направлению мышц, жадничаю, я так скучала, правда!
– Вижу, что да, – шепчет он мне на ухо.
Опомнившись, отталкиваю Наумова от себя. Стараюсь смотреть строго, хоть, я уверена, глаза транслируют несколько другие эмоции.
Произношу, складывая руки на груди:
– Ты говорил, что не будешь влезать в неприятности.
Гордый приподнимает брови и склоняет голову на бок:
– Так?
– Влада так сильно избили, я видела фото. У него даже глаза не открываются.
– Переживаешь за него? – интересуется Наумов жестко.
Карие глаза темнеют, я эти оттенки уже наизусть знаю. Расстроен, злится, я эго его задела.
Тоже начинаю закипать:
– Совсем конченый, Наумов? Я за тебя переживаю! Что будет, если ты отмечаться к инспектору придешь, а у тебя костяшки сбиты?!
Вместо ответа он демонстрирует мне руки. Они целы. Слова застревают в горле, только дышу тяжело.
Потом говорю уже не так уверенно:
– А если он заявит? Не только Владос. Хоть кто-то из них.
Гордей вздыхает и опирается спиной на стену, смотрит на меня прямо и строго. Я уже жалею, что налетела на него с претензиями. Разве нельзя было просто спросить? Он бы все объяснил.
– Маш, мальчики в порядке. Скажем так, запрещенных приемов никто не применял. Ручки у всех тоже целы. Заявлений никаких не будет, потому что вопрос наконец закрыт. Все все поняли.
Хмурюсь и отвожу взгляд. Я знаю, что Гордей никогда не стал бы вредить людям просто так. Но я все еще учусь принимать его картину мира. Так переживала, что он ответит за ту драку, нервничала, ждала. И оказалось, что месть и правда подают холодной.
Сдаюсь и говорю тихо:
– Я просто за тебя волнуюсь.
– Ты знала, кто я, Рыжик.
– Пожалуйста, не надо больше ни с кем драться.
Он хмыкает:
– Я ни с кем и не дрался.
Снова замолкаю и смотрю на свои кеды. Кажется, пора их постирать… Поднимаю голову и улыбаюсь.
Спрашиваю:
– Они упали?
– Ага.
Я подаюсь вперед и крепко его обнимаю, обхватывая поперек грудной клетки. Вдыхаю знакомый запах, трусь щекой о баскетбольную майку, под которой мышцы напрягаются.
Гордей сдается быстро и нежно прижимает к себе.
Говорит мягко:
– Ну что ты, Амазонка? Прилетела разбираться. Я тебя ждал, Маш, так хотел поцеловать, мне губы твои снились, коленки с веснушками, кожа нежная…
Задерживая дыхание, зажмуриваюсь. Только он умеет за секунду превратить меня в пылающий астероид.
Руками скольжу Наумову под майку, касаюсь теплой кожи, чувствую, как нас обоих перетряхивает от этого контакта.
Шепчу:
– Прости. Просто испугалась за тебя. У меня ПТСР после суда.
– Посоветовать тебе психолога? – интересуется Гордый саркастично.
Потому что он сам ходит к специалисту, и это я настояла.
Прижимаюсь крепче и почти мурлычу:
– Нет. Лучше ты меня полечи.
Наумов улыбается, потом отстраняется и аккуратно касается кончиками пальцев моих ребер под тонкой футболкой.
Спрашивает:
– Не болит?
Отрицательно качаю головой:
– Она маленькая же. Ты сам сказал, что заживет быстро.
– Было странно делать тебе больно…
Пару дней назад Гордей сделал мне татуировку. Сам нарисовал эскиз и машинкой нанес на кожу. Там лисий хвост, изящный и очень красивый. Оказывается, рисует мой парень тоже талантливо.