– У деток на связи есть хирурги и другие врачи. На крайняк скорая. Тебе надо отдыхать. Отца своего вспомни.
– Господи, ладно! – Маша закидывает смартфон в бардачок и хлопает дверцей.
Обиженно дует губы, отвернувшись к окну. Мне смешно почему-то. Кладу руку ей на колено и сжимаю пальцы. Говорю примирительно:
– Ответь на письмо, но потом отложи телефон, пожалуйста. Ты знаешь, что родители часто паникуют без повода. Ты живой человек, и у тебя должны быть выходные.
– Хорошо.
– Ну же, Лисий хвост, – ухмыляюсь и подмигиваю ей, – давай, как будто я снова бандит, а ты отличница.
Маша фыркает и накрывает мою руку своей.
В ее голос возвращаются кокетливые нотки:
– Договорились, Наумов. Только не жалуйся, если снова начну гонять тебя по тестам по истории.
Ворота наконец разъезжаются, и я вижу Джипа. Машин во дворе много, так что он помогает припарковаться. Руководит процессом, размашисто подавая знаки мускулистыми руками. Фокин теперь и сам просто машина. Крепкий крупный мужчина со спортивной фигурой. Одному Богу известно, как он это поддерживает, учитывая все нюансы его здоровья, но я готов поспорить, что Алиса в глубине души жалеет, что однажды отшила Сашу. Хотя он, конечно, долго не страдал, нашел себе девчонку, она до сих пор одна из самых младших в компании у нас.
Когда выхожу из тачки и обвожу взглядом участок, вижу всех своих. Кирилл, Ефим, их жены. Тут же Алиса с мужем и, конечно, все Машины мелкие. Егор, Ася и Вася. Последний, кстати, вырос крутым парнем. У него остались некоторые особенности в общении и поведении, но в целом он живет свою классную самостоятельную жизнь. Немного закрыт, не выдерживает длительный зрительный контакт, не любит прикосновения, а в остальном ничего необычного. Просто молодой парень, программист, замкнут, но всегда готов к диалогу на приятные ему темы.
Ася, забравшись с ногами на садовое кресло, активно машет нам. Взметнув рыжими волосами, пошатывается и хохочет сама над собой. Прищурившись, смотрю на нее внимательнее. Татуировка, что ли, новая? Девочка просто оторва, Максу желаю с ней только бесконечного терпения.
Потягиваюсь, разминая застывшие с дороги мышцы, ловлю Машин взгляд и коротким кивком показываю, чтобы подошла ко мне.
Она послушно приближается, обнимает меня, спрашивает тихо:
– Поднимемся ненадолго в комнату?
– Думал, ты не попросишь, – скалюсь самодовольно.
Кожу аж покалывает от удовольствия и предвкушения.
– Ты меня любишь? – уточняет зачем-то.
– Маш… Ма-ша, что за вопросы, счастье мое? Редко признаюсь? – спрашиваю серьезно. – Я чаще буду. Люблю, конечно. Все эти годы так же сильно, как в школе.
Слежу за тем, как брат подходит, забирает из багажника пакеты с овощами и бутылками, спрашиваю его одними губами: «где?».
Он ржет, сообщает чинно:
– Ваша комната на третьем, первая дверь направо. Вам переодеться, наверное, нужно? Только не громко, – и он подмигивает.
– Как скажешь, Фимочка.
– Блин, – тут же бесится брат, – тебе что, десять?
– Он сегодня вообще в игривом настроении, – сообщает Маша доверительно. – Скажи Леле, что я набирала нашим. Они там все слишком заняты, Дед показывает им котят, так что ваш Игорек тоже разговаривать не стал. Но у них все хорошо.
– Вот и славненько, пусть отдыхают.
Потеряв терпение от их светской беседы, я подхватываю сумку с вещами и стартую в сторону дома, утягивая жену за собой, от чего она сначала взвизгивает, а затем смеется.
Укоряет ласково:
– Наумов, ты дикарь!
А мне все равно. Я самый счастливый дикарь в этом мире.
БОНУСная Глава
Ефим
Сползаю пониже на кожаном диване и прислоняю к губам стеклянную бутылочку минералки. Музыка долбит, а от мигающего освещения бара у особо нежных мог бы начаться эпилептический припадок. Меня самого скоро точно скрутит какой-то приступ, но уже по другой причине.
Исподлобья мрачно смотрю на девушку в центре танцпола. Прикрыв глаза, плавно двигается, искренне радуясь каждому новому треку. Занята только собой. Красивая как куколка. Темные прямые волосы то откидывает за спину, то собирает ладонями, открывая тонкую шею.
Оля Бахман. Леля. Конфета моя. Не дается только никак. Не знаю, откуда взять терпения, все тело ломит от того, как хочу себе забрать. Мозг давно в истерике. И не отпускает ни на секунду.
Сжав зубы, наблюдаю, как к ней пытается подкатить очередной долбозвон. Она всех по-разному отшивает, с этим вообще не церемонится. Просто бросает что-то пренебрежительно и отворачивается.
На секунду позволяю себе выдохнуть. Не знаю, насколько далеко Леля может зайти в своей мести, поэтому и сижу в напряге.
Смотрю за тем, как она танцует, с маниакальным вниманием к деталям. Широкие синие джинсы априори не могут быть сексуальными, но я точно знаю, что под ними. Видел. Она вся худенькая, но живот не плоский. Какой-то по-особенному мягкий и изящный, с тремя продольными линиями, ненавязчиво обозначающими мышцы. Белый топ и лямка ярко-розового бюстгальтера, упавшая с плеча. Ее тут всю не только я обсмотрел, весь бар любуется!
Сдохну. Честное слово, сейчас сдохну.
Леля тем временем резко поворачивается и идет к бару. Кладет на стойку ладони и, приподнявшись на носочки, тянется к высокому парню по ту сторону. Перекрикивая музыку, заказывает себе что-то. Что? Просекко? Ей бы подошло. Но бармен делает ей шот, поджигает и вручает трубочку.
Закрываю лицо ладонями и продолжительно в них стону, пользуюсь тем, что за музыкой этого никто не услышит.
То ли я параноик, то ли бармен слишком надолго прихватил Олины пальцы.
Когда снова возвращаюсь взглядом к Бахман, она отодвигает от себя уже пустую рюмку, что-то говорит со смехом, а потом разворачивается и вдруг врезается в какого-то мужика с бокалом. Тот изрядно пьян, поэтому, не удержав равновесие, выливает весь свой коктейль на мою девочку.
Тут же подскакиваю на ноги. Меня топит бешенство такой силы, что уши закладывает. Леля беспомощно разводит руки в стороны и оглядывает себя. Белый топ теперь грязно-коричневого цвета. Что это было? Какой-нибудь ублюдский лонг-айленд?
Начинаю двигаться в ее сторону, но Бахман в ту же секунду стартует в сторону туалетов.
Но я уже взял след, тащусь следом, как на привязи. Толкаю дверь с изображением женщины, не испытывая по этому поводу никаких угрызений совести, и замираю на пороге.
Леля стоит у раковин в одном бюстгальтере и застирывает топ под напором воды. Волосы закрывают лицо, и я не вижу, что там за эмоция. Но она ко мне даже не поворачивается. Хотя, почти уверен, знает, что это я.
На секунду зависаю. Кожа золотистая, загорелая, позвонки хрупкие проступают. Потрогать бы, но я все просрал.
Заставив себя двигаться, одновременно завожу руку себе за голову, берусь за горловину свитшота и стягиваю его с себя. Когда подхожу к Бахман, одеваю ее как ребенка. Резко и безапелляционно. Схватив за тонкое запястье, заставляю просунуть руки в рукава.
Потом обнимаю со спины и крепко прижимаю к себе.
Леля, прикрыв глаза, втягивает воздух через сжатые зубы. Шипит, дикая кошка. Затем, откинув голову мне на плечо, льнет еще сильнее. Всего на пару мгновений, но она моя.
Потом как будто приходит в себя, начинает выдираться. Хрипло приказывает:
– Пусти, Наумов!
– Ты сама позвала.
– Я сказала, что можно смотреть. Не трогать!
Какое-то время боремся. Бахман сопротивляется изо всех сил, царапается, но физически я сильнее, фиксирую ее руки, обнимаю исступленно.
Рявкаю:
– Сама себя слышишь?!
– Отвали, понял?! Группу поддержки иди щупай!
– Оль… Оленька, ну прости меня, куколка, – бормочу ей на ухо, – давай забудем? Я виноват, я больше никогда, слышишь?
Она вдруг смеется. Громко и с какой-то ноткой истеричности. Потом сопротивляется с удвоенной силой. Освобождает руки и лупит меня везде, куда только может достать, выворачивается наконец и отталкивает.
– А больше и не надо, Ефим, – заявляет, вздернув подбородок.
Я же думаю только о том, что в моей одежде она выглядит удивительно органично. Так должно быть.
– Ну что мне сделать, Лель?
Конечно, я сам виноват. Переиметь треть группы поддержки за две недели в попытке доказать, что я взрослый? Классное решение. Разозлился, когда она снова меня отшила. Хотел, чтобы ревновала. Чтобы поняла, что я не пацан сопливый. Чтобы захотела быть со мной. Как в моей голове сложились эти причины и следствие – одному Богу известно.
Поэтому Бахман кривит губы и сообщает:
– Уже ничего.
Потом демонстративно выкидывает свой мокрый топ в мусорку и выходит.
Что меня бесит больше всего, так это то, что мы ругаемся по идиотской причине. Косяк за мной есть, но именно Леля тормозит наши отношения. У нас разница в неполных три года, но ее так царапает, что я младше. Как будто, блин, это на что-то влияет!
Развернувшись, всаживаю кулак в стену.
Родился чуть позже и все?! Упустил девушку своей мечты чисто из-за цифр в документах?
В груди будто черная дыра образуется. Чем дальше Леля уходит, тем сильнее меня ломит гнетущее чувство пустоты.
Как в бреду, иду на выход, на пороге столкнувшись с какой-то девчонкой. Она недоуменно проверяет знак на двери, чтобы удостовериться, что это женский туалет, но мне на это, конечно, глубоко плевать.
Бахман снова на танцполе, теперь в моем свитшоте, и это немного успокаивает. Двигается пластично, я бы даже сказал – эротично. В колонках на предельной громкости старый-добрый Баста. На припеве девочка, но я едва слежу за словами. Включаюсь только тогда, когда наблюдаю за губами Лели, которая поет: твое худи на голое тело надела, и я танцую на рейве среди этих дешевых подделок.
Баста, MONA – Худи
Вот же стерва.
Но я снова иду к ней. Как будто я бездомный кот с подранным ухом, и меня миской сметаны подманили. Подхожу вплотную, смотрю сверху вниз, встречая дерзкий взгляд. Наклоняюсь к ее уху и говорю: