Вот наконец добрался, встал на вершине, посмотрел окрест себя — и вздрогнуло детское сердце в безотчётном восторге: как велик мир! Даже деревенская церковь кажется отсюда совсем игрушечной, а резного конька на крыше их дома, да и сам дом совсем не различить за деревьями. По ту сторону холма сизый туман низко стелется над лугами, и тянутся вокруг необозримые, тёмные, конечно же, разбойничьи леса. Из леса выползает на луг сверкающая на солнце речка. И как же устоять перед тем, чтобы не омочить в ней ноги и уж потом возвращаться домой?
Идти по тропе вниз намного легче, он даже переходит на бег и размахивает на бегу руками, воображая себя птицей. Сколько цветов нежно колышут на лугу разноцветными головками! Лёгкий ветер относит туман, радужно искрятся капельки росы на цветах и травах. Так тихо, просторно вокруг, лишь одинокая птичка — жаворонок? — поёт над этим простором беззаботную песенку.
Вот и река, и он спускается вниз, к отмели, садится на кочку и, подвернув до колен штаны, осторожно опускает ноги в светлую прохладную воду. Рыбьи мальки стайкой подплывают к его ногам, крутятся вокруг, начинают тыкаться мордочками в пальцы, пяточки. Так приятно ощущать их прикосновение. Словно одни малыши здороваются с другим. Бабочка с белыми крылышками садится на его тёмную рубаху, и, насторожившись, чтоб не спугнуть её, скосив глаза, он пристально рассматривает белокрылую гостью.
Потом в кармане штанов он нащупывает запасливо взятый в дорогу ломоть хлеба, отламывает от него кусочек и, размельчив, бросает крошки в воду. Откуда взялась такая масса рыб! Они мечутся вокруг, жадно хватают хлебушко, щекочут ноги, и, не выдержав их натиска, он взбрыкивает ступнями, заставляя рыбок в испуге ускользнуть прочь.
Неожиданно слышен топот коня и чей-то удивлённый голос: «Ах вот ты, Сашка, где! Далеко ж, пострел, убежал!» Сильные руки поднимают его с земли, и он видит темнобородое лицо их соседа дяди Василия. Сосед аккуратно усаживает его на седло впереди себя, понукает коня, и они, не очень-то торопясь, едут обратно. Повезло так повезло: и на лошади прокатился! С лошади-то ещё дальше все окрестности видны.
Перепуганная матушка ждёт около дома, и дядя Василий рассказывает ей, что нашёл беглеца на реке. Маленький сорванец ожидает заслуженной трёпки. И почему ж не потерпеть немного за собственную отвагу? Но мать не ругается. Она нежно забирает его прямо с лошади в свои руки, счастливо смеётся, целует, и такая ласка звучит в её голосе, когда она с мягким, всепрощающим укором говорит: «Странник ты мой босоногий!..»
И ещё вспомнились бесконечные зимние сибирские тракты, снежная позёмка вдоль дороги, заиндевелые гривы лошадей, жаркое метание огня в печах придорожных трактиров да на постоялых дворах. Сколько вёрст от Москвы до Иркутска, от Иркутска до Анадыря покрыл он во время своих купеческих странствий! Сколько миновал лесов, рек, горных вершин, не уставая поражаться просторам России... Только тот, кто мерил её своими ногами из конца в конец, может хоть отчасти постичь огромность этой земли. Но постичь её до конца не дано никому.
Слишком велика, слишком непомерное это дело для одного человека.
Вероятно, не стоило ему мучить душу давними воспоминаниями. Вдруг навалилась тоска, возникло острое желание вернуться, ступить перед смертью, что уж не за горами, на родную архангельскую землю, испить студёной водицы из Северной Двины.
Встретившись с Головниным, Баранов коротко сказал:
— Я обдумал ваше предложение, Василий Михайлович. После сдачи дел возвращаюсь в Россию.
Август 1818 года
Узнав, что Гагемейстер, с которым ему непременно хотелось повидаться, не вернётся раньше октября, Головнин принял решение встретиться с ним в Калифорнии. На шлюпе начали готовиться к отплытию.
Антипатр, когда отец объявил ему, что тоже, на следующем корабле, поплывёт в Россию и они увидятся в Петербурге, окончательно избавился от своих тревог. Ему предстояло дальнее кругосветное плавание, он увидит неведомые страны, а потом такую манящую и загадочную Россию, о которой столько наслышан от знакомых капитанов и прежде всего от отца.
Целыми днями Антипатр пропадал на огромном, девятисоттонном шлюпе, перезнакомился со всей командой и, кажется, не чаял, когда же они отправятся в путь.
Баранов дал ему в дорогу вместительный сундук, в него уложили одежду, охотничье ружьё, которое когда-то было подарено Антипатру в день тезоименитства, несколько книг, среди них иллюстрированные наставления по мореходному делу.
Прощаясь возле дома-замка с сыном, Баранов внимательно посмотрел на его оживлённое радостью лицо. Тонкий нос юноши характерной для жителей Кенайского полуострова формы и заметные скулы выдавали его туземное происхождение. Какое-то странное, нехорошее предчувствие кольнуло сердце Баранова: а что, ежели видятся они в последний раз? Но он подавил эти дурные мысли и ободряюще сказал:
— Не скучай, сынок, даст Бог — встретимся в Петербурге. Покажи во время плавания, на что способен как матрос. Не ленись и не ищи для себя поблажек. Слушай во всём капитана, Василия Михайловича, и других командиров. Как прибудешь в Кронштадт, весточку от себя через компанию пошли сестре и матери. Они, поди, волноваться о тебе будут. Ну, с Богом!
Он крепко обнял и поцеловал сына.
Ирина с мужем поплыли на шлюпке, чтобы проводить Антипатра до борта корабля. Баранов, стоя на взгорке, смотрел в подзорную трубу и видел, как сын поднимается по трапу и ещё долго машет рукой с палубы «Камчатки».
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Калифорния, залив Монтерей,
8 сентября 1818 года
— Поистине поразительна наглая дерзость этого человека! — с холодным презрением в голосе говорил, неторопливо меряя каюту шагами, Леонтий Андреянович Гагемейстер. — Кому, как не отъявленному авантюристу и именно чужеземцу, могло прийти в голову произвести от имени государя императора малограмотного кауайского короля в штаб-офицеры Российского флота с правом носить флотский мундир, саблю и эполеты?! Хорош и Подушкин, не сумевший воспрепятствовать доктору Шефферу в этой постыдной истории и фактически ставший пособником афериста... Читай, Василий, читай, — кивнул он оторвавшемуся от бумаг Головнину, — это все подлинники документов, заключённых Шеффером с королём Каумуалии, и другие материалы о попытке захватить остров Кауаи. Чем больше сам я думал об этой истории, заслушивая людей, имевших отношение к ней, и изучая все переданные мне Барановым документы, тем становилось очевиднее, что Шеффера подвели излишняя самонадеянность и неумеренные аппетиты. Покупая для короля американское судно в Гонолулу, он пользовался в качестве свидетелей целой группой бостонских мореходцев. Что ж удивляться после этого, что бостонцы очень быстро раскрыли все его планы и предприняли ответные действия!
Головнин встретился с Гагемейстером предыдущим днём, и сейчас они беседовали в капитанской каюте на шлюпе «Камчатка».
Прибыв на своём корабле в форт Росс, капитан Головнин узнал от посетившего его правителя крепости Кускова, что Гагемейстер закупает пшеницу в Монтерее, и, получив от Кускова необходимые съестные припасы, поспешил далее на поиски «Кутузова».
Головнина связывала с Гагемейстером давняя дружба, схожая с соперничеством. Они почти одновременно заканчивали Морской кадетский корпус, лишь с той разницей, что Головнин продвигался по служебной лестнице несколько быстрее. Когда оба в начале века были направлены в числе волонтёров на стажировку в английский флот, Василий Головнин уже имел чин лейтенанта, Гагемейстер же был ещё мичманом. Почти в одно время ушли они в свои первые кругосветные плавания — Головнин на «Диане», а Гагемейстер на «Неве» — и едва не встретились у берегов Новой Голландии: Гагемейстер делал стоянку в порту Джаксон, а Головнин чуть позже запасался продуктами на острове Тасмания. Они вновь разошлись у берегов Русской Америки, откуда Гагемейстер ушёл до прибытия туда «Дианы». Прихоти флотской службы бросали их в разные концы света и почти не давали возможности повидаться в Петербурге или Кронштадте, но оба ревниво следили за успехами друг друга. Тем приятнее была для них встреча у берегов Калифорнии.
Накануне они вместе съехали на берег, где нанесли визит губернатору дону Висенте де Сола. Рекомендательное письмо от вице-короля, которым запасся Головнин во время посещения Лимы, сразу расположило губернатора к капитану «Камчатки», и он обещал не только предоставить всё необходимое для дальнейшего плавания корабля, но и любезно предложил Головнину вместе с офицерами шлюпа совершить ознакомительную поездку в находящиеся неподалёку испанские католические миссии, для чего даже выделил лошадей. Поскольку же Гагемейстер, как выяснилось, торопился отправиться с грузом закупленной пшеницы обратно в Ново-Архангельск, Головнин, отпустив офицеров шлюпа прогуляться в миссию, сам предпочёл посвятить пару дней обсуждению с капитаном «Кутузова» насущных дел, касающихся положения российских американских колоний.
— Баранов считает, — продолжал разговор Головнин, — что на намерениях компании обосноваться на Сандвичевых можно поставить крест.
— Трудно не согласиться с ним, — заметил Гагемейстер, — особенно после неудачного вояжа туда Подушкина. Я бы хотел, Василий Михайлович, обратить твоё внимание на другой район. Политическая ситуация в гишпанских колониях предоставляет компании возможности активизировать промышленную и торговую деятельность в Калифорнии. Я отправил в Петербург донесение о моей встрече в Перу с тамошним вицероем и об итогах бесед с местными перуанскими чиновниками, во время коих мне говорили, что власть в гишпанских владениях в Перу и Чили постепенно переходит в руки инсургентов. Мне дали понять, что в скором времени порт Кальяо может быть открыт для всех наций, и, к моему немалому удивлению, никто в беседах не выразил тревоги и беспокойства по поводу нашего форта Росс.
— Я тоже заметил подобные настроения во время пребывания в Перу, — счёл нужным вставить Головнин.