— Слышите, Тимофей? Что-то там происходит, — обеспокоенно сказала Анна Петровна.
Снаружи действительно доносились шум и крики. Тараканов выглянул из палатки и, сразу оценив ситуацию, дал распоряжение охранять груз, проявлять сдержанность, не вступать в стычки с дикими, «отжимать их от табора без ссор». Бросив взгляд на корабль, он увидел, как ушедшие с Булыгиным матросы осторожно спускают с борта одну из лёгких пушек.
Тараканов вернулся в палатку, и почти сразу в неё самовольно влез обвешанный украшениями из медвежьих когтей индеец лет сорока, судя по его богатой одежде, тоен племени, и начал возбуждённо тараторить на своём языке. Тараканов попробовал найти понимание на русском, английском, наречиях кадьякских алеутов и ситхинских колошей, но тщетно. И тогда жестами он объяснил тоену, что они пришли сюда с добрыми намерениями и воевать не хотят. Вождь в свою очередь дал понять, что приглашает навестить его жилище в лесу и люди его племени готовы совершить кое-какой товарный обмен.
Пока в палатке шли переговоры, за пределами её шум усилился, внезапно прозвучало несколько выстрелов.
Тараканов, схватив ружьё, бросился из палатки и почти сразу ощутил косой удар копьём в грудь, заставивший его прыгнуть от нападавшего в сторону. Но тот наклонился и, подобрав с земли увесистый голыш, угостил им промышленника по голове, так что Тараканов поневоле присел на заготовленные для костра дрова. Боль ли от раны подействовала на него или угрожающий вид размалёванного воина, вновь устремившегося вперёд с копьём в руках, но дальнейшее случилось слишком быстро: ружьё Тараканова будто само по себе исторгло огонь, и нападавший воин рухнул на землю.
То, чего они хотели избежать, всё же свершилось. Ударами копий и камней почти все из находившихся на берегу промышленных были переранены, но и несколько выстрелов команды «Николая» принесли кровавую жатву.
Подобрав раненых и одного из убитых, туземцы скрылись в лесу.
Стали держать совет, как быть дальше. Осмотр места убедил, что здесь оставаться нельзя: берег низкий, заливаемый водами прибоя. Лес с враждебно настроенными туземцами тоже не внушал доверия.
Булыгин с Таракановым пришли к общему решению, о чём штурман и известил свой отряд:
— Придётся, господа промышленные, уходить нам отсюда. Будем идти на юг, к Тринидадской бухте, где назначена встреча с отрядом Кускова. Ежели верить карте, на пути нет ни рек, ни заливов, — стало быть, в несколько дней шестьдесят вёрст одолеем. Здесь же ждёт нас верная гибель от диких племён.
— А что с бригом, неужто им оставим? — выкрикнул рябой мужик Иван Бологое.
— Придётся оставить. Пока грабить будут и делить поживу, постараемся подальше уйти. А сейчас, ежели нет противных этому решению, будем собираться в путь.
Булыгин распорядился взять на каждого по два ружья и по пистолету, патроны в сумах, продуктов на неделю, поделить три бочонка пороху. Остальное огнестрельное оружие, поломав предварительно замки, кинули в воду. Туда же последовали собранные на месте стычки копья диких, лишние топоры, ножи и прочие обременительные в походе железные вещи, которые не стоило оставлять противнику, выразившему свою враждебность.
Переправившись через небольшую речку на корабельном ялике, пошли берегом. Настроение у всех было сумрачное. Особенно скверно чувствовал себя Тараканов: не сумел удержаться и обагрил руки кровью. Только сопровождавшая их в плавании собака, сибирская лайка по кличке Норка, возбуждённо носилась вдоль каравана, радуясь свободе.
За рекой начинался плавный подъём, и, когда взошли на холм, открылась панорама извилистого берега. В том месте, где оставили лежащий на боку бриг, был виден огонь и поднимались в небо густые клубы чёрного дыма.
Ночь в лесу под охраной часовых прошла спокойно. Но днём их вновь нагнала группа диких, в одном из которых Тараканов признал тоена, с которым он пытался достичь взаимопонимания в палатке. Туземцы, предпочитавшие язык конкретных картин, объяснили им рисунком на земле, что идти берегом не стоит: на пути встретятся ручьи, реки и непроходимые утёсы; лучше свернуть на лесную дорогу.
Вождь и его спутники не выразили ни злобы, ни печали по поводу вчерашней кровавой стычки, но Тараканов решил преподать им небольшой урок на будущее. Он прикрепил к дереву на расстоянии тридцати саженей деревянную доску, нарисовал на ней кружок величиной с чашку и, отойдя на отмеренную дистанцию, выстрелил из ружья пулей. Репутация лучшего стрелка в американских колониях России его не подвела: кружок был поражён, и Тараканов продемонстрировал вождю и его сородичам пробитое насквозь дерево. Те внимательно осмотрели доску, сами замерили расстояние до цели и молча удалились.
И всё же, как показали дальнейшие события, мстительные туземцы не оставили своих намерений свести счёты с пришельцами. Следующую ночь путники провели в обнаруженной на пути пещере. Утром перед входом в неё вдруг начали сыпаться камни, и пробудившаяся Норка истошно залаяла. Несколько теней мелькнуло на тропе в той стороне, куда лежал дальнейший путь.
С тех пор небольшой отряд промышленников, состоявший из восемнадцати мужчин и трёх женщин, постоянно ощущал, что их преследуют по пятам. Стоило остановиться на ночлег в лесу, как утром они обнаружили, что окружены плотным кольцом вооружённых копьями, рогатинами и луками воинов. Нескольких ружейных выстрелов в воздух было достаточно, чтобы отогнать туземцев прочь. Однако выйдя к лесной реке, они увидели небольшое селение из шести хижин, а путь к устью был закрыт чуть ли не двумя сотнями сидящих в сосредоточенном молчании индейцев.
Пришлось договариваться по-любовному. Когда к расположившимся на берегу промышленникам подошла лодка с двумя почти нагими гребцами, Тараканов, знаками попросив приблизиться, как мог объяснил, что ему потребны две лодки для переправы на тот берег и они готовы хорошо заплатить. Его поняли и вскоре пригнали требуемое: одну небольшую лодку, в которой, помимо гребца, могло сесть лишь четверо, другую побольше.
Гребцом в маленькой была местная женщина, чрезвычайно словоохотливая и подвижная. Тараторя что-то, она радушным жестом приглашала желающих к себе. Переправить в малой лодке решено было двух женщин и двух мужчин, а именно супругу штурмана Булыгина, штурманского ученика Котельникова и двух алеутов — мужчину и женщину. Булыгин предпочёл остаться пока с основным отрядом, тем более что во вторую, большую лодку село, если не считать двух туземных гребцов, девять промышленников, и потому за безопасность Анны Петровны можно было не беспокоиться.
Но хитроумные лесные жители приготовили им нечто неожиданное. Едва большая лодка достигла середины реки, как гребцы-туземцы вдруг попрыгали в воду, а лодка стала наполняться водой. Причина катастрофы открылась быстро: в днище были просверлены дыры, и туземцы, перед тем как покинуть лодку, незаметно вытащили пробки. Неуправляемую посудину медленно несло к лесному селению, где её уже ждали. На удачу, начался прилив, и лодку, прежде чем она успела затонуть, встречным течением повернуло назад. Тогда воины селения осыпали её градом стрел. И всё же терпящих бедствие прибило к тому месту, где с тревогой наблюдали за происходящим товарищи.
Судьба плывших в маленькой лодке оказалась более плачевной: управлявшая ею ловкая женщина быстро причалила к селению, и в мгновение ока все пассажиры оказались пленниками.
Отряд промышленных подвёл итоги своим потерям: четверо взяты в плен, и среди них госпожа Булыгина. Двое ранены, притом один весьма серьёзно: стрела глубоко вонзилась ему в живот.
К числу пострадавших следовало отнести и штурмана Булыгина. Он проклинал себя, что доверился диким, понадеявшись на их честность, и отпустил жену без надёжной охраны. «Лучше бы это случилось со мной», — причитал он по пути. Ему сочувствовали, но кое-кто, включая Тараканова, думал втайне, что командир отряда не должен так распускаться: беда есть беда, но надо уметь держать свои переживания при себе.
Смертельно поражённый в живот Харитон Собачников стойко выносил боль и просил товарищей оставить его, чтобы не затруднять отрыв от врагов, но они лишь чаще менялись под наскоро сооружёнными носилками.
К ночи Собачников скончался. Была выкопана могила, куда, сказав приличествующие слова, и опустили тело. Над могилой поставили деревянный крест. Жалобный вой Норки огласил настороженную тишину леса.
Следующие несколько дней прошли в скитаниях по лесистым горам. К реке, где их могли поджидать дикие, выходить опасались. Непрестанно шедшие дожди подмочили порох, и теперь новое столкновение с туземцами лишало промышленных преимущества владения огнестрельным оружием.
Лес, по которому они бродили, был в основном хвойным, с преобладанием сосны и ели, в низинах встречались ивы и ясень, но листья с них уже опали. Прошла пора, когда можно было полакомиться ягодами, разлетелись и попрятались таёжные птицы. Лишь однажды мелькнул в отдалении олень, да и тот, почуяв людей, быстро ушёл в чащу. А между тем запасы взятых с собой продуктов кончились. Отряд стал испытывать муки голода. Питались губчатыми наростами с деревьев. Некоторые стали есть кожу, срезанную с камлеек, сшитых из горл сивучей, и лосиных торбасов. Людей уже шатало от постоянного недоедания, избавлялись от лишних вещей.
И всю дорогу хныкавший по жене Булыгин вдруг объявил несуразное: мол, ничего не остаётся, как съесть Норку.
Тяжёлое молчание было ему ответом. Но вскоре зазвучали голоса поддержки:
— Норка спасала нас, спасёт и мёртвая.
— Бог простит нас за это. Не самим же подыхать!
— Ей тоже есть нечего, рано или поздно издохнет.
Кто-то возразил:
— Дурно это, братцы. Будто своего товарища порешить собираемся.
Тараканов присоединился к супротивному:
— Как хотите, а у меня её мясо и в горло не полезет.
В конце концов большинством всё же было решено заколоть собаку. Эту незавидную работу выполнил изголодавшийся до спазм в желудке промышленник Касьян Зырянов.