Высокий, прекрасно сложенный вождь Ханалеи, едва переступил порог капитанской каюты, начал громко жаловаться на жестоко обманувшего его кауку Папаа. Папаа, с жаром объяснял вождь, внушил ему, что после ухода русских сородичи начнут мстить Каллавати за сотрудничество с иноземцами. Папаа уверял его, что в русском селении он будет жить очень хорошо и сытно, как и подобает вождю, и пользоваться всеобщей любовью и уважением. Но ему и его жене Митине не нравится здесь: слишком холодно, слишком часто идут дожди, их плохо кормят, его жена катастрофически быстро худеет, он просит сжалиться над ними и немедленно отправить обратно на родину.
Капитан-лейтенант успокоил вождя и пообещал, что до отъезда на родину осталось всего ничего: уже готовится корабль к отплытию на Сандвичевы и он немедленно распорядится, чтобы самого вождя Ханалеи и его супругу кормили по двойной норме. После чего можно было уже спокойно расспросить вождя о более волновавшем Гагемейстера предмете, и эта беседа дала новые доказательства своекорыстия доктора Шеффера. Приведённые вождём факты убедительно свидетельствовали, что под видом заботы об интересах компании доктор собирался в первую очередь основательно набить собственный карман.
И вот всё готово к отплытию, и осталось лишь дать последние инструкции лейтенанту Подушкину.
— Я предлагаю вам, Яков Аникеевич, такой маршрут. Сначала вы следуете на остров Гавайи, чтобы представиться королю Камеамеа. Известите его о смене главного правителя и передайте привет от меня. Надеюсь, он меня помнит. Скажите, что я хочу поддерживать с ним такие же дружеские отношения, как и прежде, и что наш государь весьма дорожит миром и согласием между нашими народами.
Извинитесь перед ним за хлопоты и неприятности, причинённые доктором Шеффером. Далее вы должны обсудить с королём возможность продать ему оставленное на Оаху компанейское судно «Кадьяк». Оно, правда, не в лучшем состоянии, но лишь за корпус и рангоутное дерево вы можете запросить десять тысяч пиастров. Постарайтесь убедить короля, что он выгадает на этой сделке, поскольку корпус сделан из прочного дерева и всего лишь нуждается в конопачении. По моей прикидке, минимальная цена корпуса — тысяча пикулей сандалового дерева. Обговорив всё с королём, вы следуете на остров Оаху, где собираете оставленных там людей. Ежели договоритесь с королём о продаже судна, «Кадьяк» надо снять с мели и отбуксировать к берегу. Когда придёте на Кауаи, постарайтесь заставить Каумуалии заплатить за подаренную ему Шеффером шхуну «Лидия», как и за другую собственность компании, сандаловым деревом.
Гагемейстер взял со стола папку с бумагами и передал её Подушкину.
— Возьмите с собой копии соглашений, заключённых доктором Шеффером с Каумуалии. Они могут пригодиться вам как юридическое обоснование наших требований. Каумуалии своих обязательств не выполнил. Напомните ему, что компания так и не получила медь, которой было обито ниже ватерлинии судно «Беринг». Ввиду ценности этого металла мы ждём его возврата или соответствующей компенсации. Скажите королю, что мы не виним его в изгнании доктора Шеффера, но считаем, что королю целесообразно сохранить русский флаг, который может служить ему своего рода охранной грамотой. Постарайтесь, Яков Аникеевич, внушить Каумуалии, что мы хотели бы получить обратно земли, подаренные им не лично Шефферу, а компании. Мы не собираемся обижать его подданных, диктовать ему свои законы и хотим лишь его дружбы и мирных торговых отношений с сандвичанами. Будет очень хорошо, ежели король согласится оставить на землях компании часть наших людей. В противном случае вы собираете всех, кто остался на Кауаи, и отплываете с ними обратно. С вами пойдёт промышленник Тимофей Тараканов. Вы с ним знакомы?
— Да, — подтвердил Подушкин, — мы познакомились в порту Гонолулу, когда «Ильмень» стоял там на ремонте.
— Какое у вас мнение о нём?
— По-моему, толковый и грамотный мужик.
— В нём есть что-то дерзкое, но он может быть полезен. Он хорошо представляет себе, где надо искать компанейских служащих, и неплохо осведомлён о всех деталях взаимоотношений доктора Шеффера с королём Каумуалии, то есть о том, что мы можем требовать от короля. Вы доставите на Кауаи тоена Ханалеи с женой и слугами. Позаботьтесь, чтобы его и всю свиту хорошо кормили во время плавания. Он очень переживает за свою жену и уверял, что она умирает с голоду. Дайте ему подарки, чтобы он забыл неудобства, причинённые доктором Шеффером, и ту незавидную жизнь, какую он терпел здесь. Насколько я помню, я уже знакомил вас с молодым, крещённым в России сандвичанином Фёдором. Используйте его в качестве толмача при переговорах с королями. Он родом с Кауаи, и ежели Каумуалии захочет оставить его себе, то пусть парень остаётся у короля. Он благожелательно относится к нам, благодарен образовавшей его компании и в дальнейшем может быть ей полезен. Тоен Ханалеи говорил мне, что в селении Ваимеа осталось на складе сандаловое дерево, которое было доставлено на «Ильмене» с северного побережья острова, — почти две с половиной тысячи поленьев. По мнению вождя, доктор Шеффер собирался использовать это дерево для своего обогащения. Ежели оно сохранилось, мы вправе считать его собственностью компании, и вы должны погрузить его в трюм «Ильменя». Кажется, всё. Я надеюсь на ваш опыт, Яков Аникеевич, и здравый смысл. Последний совет: ежели к вам будут очень приставать сандвичанские короли и уговаривать подарить ваш мундир, не уступайте им. Одного русского мундира с них достаточно.
Лейтенант Подушкин покраснел.
— Это доктор Шеффер уговорил меня подарить мундир Каумуалии — ради политических видов.
— Но у вас должна быть и собственная голова на плечах. Не советую вам повторять эту ошибку. Желаю успеха!
В последний момент, в день отплытия корабля, капитан-лейтенант навязал Подушкину штурмана «Кутузова» Ефима Клочкова.
— Он прежде бывал со мной на Сандвичевых, — сказал Гагемейстер. — Пусть идёт вашим первым помощником.
Но Подушкин подозревал, что капитан-лейтенант полностью ему не доверяет и Клочков направлен для тайного контроля.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Борт «Открытия»,
март 1818 года
С того момента как Тимофей Тараканов ступил на палубу «Открытия», он сразу почувствовал, что вернулся в родную для себя среду.
Экипаж корабля состоял преимущественно из бывших промышленников. В своё время каждый из них хлебнул немало лиха, гоняясь на утлых байдарках за морским зверем вместе с привычными ко всему алеутами и рискуя получить на привале стрелу или пулю от карауливших их колошей. Нескольких лет, проведённых в таких походах, было достаточно, чтобы понять: на корабельной палубе жить всё же спокойнее, а в тесном, но сухом кубрике сон бывает несравненно крепче и слаще, нежели под перевёрнутой байдаркой на диком берегу, где каждый шорох или резкий крик птицы может говорить о приближении врага.
Многие из матросов «Открытия» давно знали Тараканова, его встречали здесь доброжелательными улыбками, крепкими рукопожатиями натруженных рук, задорными возгласами: «Здорово, Тимоха! И ты с нами?» И Тараканов с весёлым прищуром глаз в тон им отвечал: «А где же мне ещё быть!» После почти двух месяцев, проведённых в селении в состоянии уныния и всё нараставшей тоски, он вновь был приобщён к бесшабашному, лихому братству морских бродяг.
Тараканов без сожаления покидал хмурые туманные берега, пребывание на которых в этот раз лишь обострило его одиночество. Единственной разрядкой стала с барановским размахом проведённая свадьба дочери Ирины. Но последовавшая вскоре после этого отставка Баранова и смена его капитан-лейтенантом Гагемейстером с болью отозвались в сердце Тараканова, как и в сердцах других ветеранов.
Знакомство с нынешним главным правителем оставило у Тараканова неприятный осадок. Он понял, что с этим чопорным офицером никогда не сможет поговорить по душам, как можно было говорить с Барановым. Одна эпоха Русской Америки, которой он, Тараканов, отдал свои лучшие годы, безвозвратно уходила в прошлое. Начиналась иная. Может, и для него наступило время уступить своё место другим. Об этом и думал Тараканов, глядя, как за кормой тает в тумане вершина горы Эчкомб.
Меньше месяца пути — и они придут из промозглой зимы в край ослепительного солнца, на землю вечной весны. Где-то там, на Кауаи, средь пышной зелени трав, стоит на берегу реки одинокая хижина, крытая листьями дерева ти, — её так дружно, с таким согласием строили они вместе с канаками — приют недолгой и пылкой любви. Он был уверен, что Лана тоскует о нём, ждёт его возвращения, и вспоминал, как она сидела на траве и, растерев пальцами сочный лист тропического папоротника, подносила его к лицу и губы её упоённо шептали: «Лауае, кане лауае!» С позолоченной солнцем кожей, с сильным, налитым соками жизни телом, с глазами, из которых словно изливалось счастье, — воистину она самый нежный и благоуханный цветок долины Ваимеа. Расставание заставило его с тревожной ясностью осознать, как скудна и неполна стала его жизнь вдали от возлюбленной.
На борту «Открытия» плыли к солнечным островам и другие пассажиры, столь же нетерпеливо, как Тараканов, ожидавшие встречи с родной им землёй, — вождь Ханалеи с женой Митиной и тремя слугами и молодой канак Фёдор, покинувший Кауаи почти десять лет назад, посмотревший мир и суровую снежную Россию. Тараканов часто присоединялся к ним на палубе, чтобы поговорить на их певучем языке. Вождь Ханалеи не уставал ругать обманщика доктора Шеффера, заманившего их в край дождей и туманов, где из-за плохого питания его жена едва не умерла от истощения. «Взгляни, — трагическим голосом говорил вождь, — на что она стала похожа! Она стала похожа на выжатый лимон!» Тараканов внутренне не мог согласиться с вождём: едва ли какая женщина в Ново-Архангельске могла бы и сейчас сравниться дородством с Митиной, но, сочувствуя скорби уважаемого собеседника, кивал головой и озабоченно говорил: «Да, ваша жена действительно сильно сдала».