Поблагодарив командира, Тараканов пошёл к деревне. Он хотел завернуть по пути к их хижине на берегу реки, но сопровождавшие его канаки предупредительно сказали:
— Лана здесь не живёт. Она в деревне, у родителей.
У хижин под пальмами собралась радостно настроенная толпа — старики, парни с девушками, голопузые мальцы. Эти обожествлявшие любовь дети природы не могли пропустить такое большое событие, как возвращение мужа к их потерявшей покой от разлуки соплеменнице, и с нетерпением караулили момент их встречи.
Лану уже обо всём оповестили, и она вышла из дома с ребёнком на руках. На ней была короткая юбочка из тапы и та самая кофта из белого атласа, которую Тараканов сшил ей ко дню свадьбы. Она смотрела на него затуманенным от счастья взглядом, и слабая, ещё неуверенная улыбка играла на её полуоткрытых губах.
Когда Тараканов подошёл к ней, она нагнулась над завёрнутым в белую материю младенцем и сказала, словно он мог её понять:
— Посмотри на него. Это твой отец.
Потом бережно протянула ребёнка Тараканову.
Тараканов осторожно принял из её рук младенца и пытливо взглянул на него. Малыш был упитанным, пухлощёким, с тёмной головкой и глазами цвета пронизанной солнцем морской волны. И эти огромные на маленьком личике бирюзовые глаза доверчиво и простодушно встретили серьёзный взгляд склонившегося над ним рыжебородого человека. Тараканов нагнулся над малышом ещё ниже и нежно поцеловал его в лоб.
Окружившие их канаки в восторге ухнули, раздались ликующие возгласы:
— Он узнал его!
— Тим узнал ребёнка, которого родила ему Лана!
— Тим полюбил своего сына!
И Тараканов, подтверждая эти слова, ласково сказал малышу:
— Алоха!
Толпа канаков встретила это радостным воем. Они недаром ждали в надежде стать участниками праздника воссоединения любящей пары, и они получили свой праздник.
Тараканов всё смотрел ненасытным взглядом на малыша, потом оглянулся, кому бы его передать, чтобы выразить наконец свою нежность и благодарность Лане. Его поняли без слов. Из-за спины Ланы выступила её мать и приняла младенца в свои руки. Теперь Тараканов молча смотрел на Лану, но его глаза говорили ей, как он любит её и как он благодарен ей за то, что она подарила ему сына. Материнство отразилось на её фигуре: Лана располнела в бёдрах, её налитые груди туго натягивали облегавшую их атласную материю. Тараканов шагнул к ней и, прижав жену к себе, потёрся носом о нос, потом припал губами к её полуоткрытым губам.
— Тим любит свою жену!
— Тим любит Лану! — с восторгом соучастников счастья вновь завопили канаки. Под аккомпанемент ликующего хора Тараканов обнял Лану за плечи и повёл в дом.
Ночь они провели в своей хижине на берегу реки, куда вернулись вместе с младенцем. Тараканов не мог наглядеться на жену и сына, когда, придерживая малыша рукой, Лана давала ему грудь и маленький ротик привычно тянулся к набухшей соками жизни плоти, умело ловил сосок и начинал сладко причмокивать, вкушая материнское молоко.
— Когда он родился?
— Четыре луны назад.
— Ты дала ему имя?
— Пусть его зовут как и тебя — Тим.
Тараканов задумался. Что ж, Тим так Тим. Это имя простое и лёгкое для восприятия канаков. Тимофей Тимофеевич.
— Хорошо, Лана. Пусть будет Тим.
Тараканов объяснил Лане, что завтра он опять оставит её на несколько дней: их корабль должен пойти к долинам Ханапепе и Ханалеи, чтобы забрать забытых там людей компании. Но покидать Кауаи он не собирается и намерен жить здесь вместе с ней и их сыном.
То, что подспудно вызревало в нём ещё до встречи с Ланой, отлилось в твёрдое решение. Он долго работал на компанию, не зная отдыха и не представляя себе другой жизни. Он готов был идти в огонь и в воду за Барановым, но сменивший Баранова на посту главного правителя капитан-лейтенант Гагемейстер не вызывал большого желания служить под его началом. Тараканов надеялся, что лейтенант Подушкин поймёт его и признает его право остаться на острове и помочь своей небольшой семье. А дальше будет видно.
Утомлённая ласками, Лана уснула первой, а Тараканов всё лежал и думал о своей многолетней бродячей жизни, в которой, кажется, наступает иная, счастливая пора. Он чувствовал на своём плече голову Ланы, и на душу его снисходили покой и умиротворение.
К шести утра Тараканов, как и обещал, прибыл на корабль.
Сбор промышленников, забытых при бегстве с Кауаи, прошёл без особых приключений.
Волнующей получилась встреча с двумя алеутами, оставленными в провинции Ханапепе. Изнурённые непривычной жарой и пищей, уроженцы севера уже считали, что компания непонятно за какие проступки обрекла их на вечное поселение среди канаков, и все допытывались у лейтенанта Подушкина, в чём они провинились и за что было определено им столь суровое наказание.
Тараканов подсказал Подушкину, что, по словам канаков, на острове Льхуа уже никого нет и покинутых там следует искать в Ханалеи. Найти сородичей было несложно.
В Ханалеи расстались с экипажем «Открытия» вождь Каллавати с женой Митиной и слугами. Вождю понадобилось совершить путешествие с русскими к берегам Америки и пожить там несколько месяцев, чтобы по достоинству оценить покинутую родину. Сойдя на берег, вождь преклонил колени и прижался лбом к покрывавшей землю траве. Губы его что-то шептали — должно быть, он благодарил богов за то, что они сохранили его на чужбине и помогли вернуться назад.
Повторная встреча с королём Каумуалии вновь не принесла утешения лейтенанту Подушкину. Король заявил, что его помощники тщательно подсчитали все подарки, выданные доктором Шеффером как самому королю, так и его алии в обмен за уступку участков земли на острове. Они посчитали и все затраты, связанные с пребыванием на Кауаи возглавляемого доктором отряда русских. Дары Шеффера сводились, по подсчётам, к нескольким кускам материи, пятидесяти топорам, десяти бутылям орудийного пороха, одной шхуне, двум большим и двум малым орудиям и ещё кое-какой мелочи, вроде зеркал и женских украшений, о чём, по мнению короля, и неудобно говорить.
Тараканов, слушая короля, мысленно отметил, что выпрошенные у него серебряные часы, которыми доктор одарил вождя Камахалолани, в перечне подарков не фигурируют. Но сейчас, когда он окончательно намерился остаться с Ланой на острове, не в его интересах было конфликтовать с Каумуалии и близкими к королю вождями, и потому Тараканов, не поднимая вопрос о часах, промолчал.
— Шхуну я вам вернуть не могу, — категоричным тоном заявил Каумуалии. — Она мне самому нужна, как и подаренные Папаа корабельные орудия. И я не хочу обижать своих подданных, требуя у них вернуть топоры, материю и другие подарки. Они им тоже нужны. Но я готов оплатить всё это сандаловым деревом, как и стоимость меди с корпуса «Беринга». Мы учтём при расчётах и стоимость провизии, которую потратили на людей Папаа.
— Сколько сандалового дерева вы можете поставить в счёт ваших долгов? — спросил Подушкин.
— Сто пятьдесят пикулей.
Подушкин вопросительно взглянул на Тараканова, который в таких вещах разбирается лучше, и с сомнением сказал:
— Не мало ли?
Теперь Тараканов решил заступиться за интересы компании. Он напомнил королю слышанные им от американцев цены, по каким приобретал корабли в обмен за сандал король Камеамеа, и начал азартно убеждать Каумуалии, что за всё про всё это, конечно, мало и настоящая цена должна составить на сто пикулей поболее. После продолжительного торга сошлись на двухстах пикулях и ударили по рукам.
— Дерево заготовлено, мы можем сразу забрать его? — спросил Подушкин.
— Нет, — почесав голову, ответил король. — Всё заготовленное прежде дерево мы продали американцам. Но если вы придёте сюда через три-четыре месяца, груз дерева будет готов к отправке.
Подушкин не мог скрыть своего разочарования. Но тут он вспомнил о другом:
— Насколько мне известно, в одном из складов на берегу хранилось дерево, принадлежащее лично доктору Шефферу. Он служащий нашей компании, и мы бы хотели забрать этот сандал, чтоб хоть частично оплатить расходы, понесённые компанией по вине доктора Шеффера.
Король переговорил со своими вождями, после чего ответил:
— Папаа обидел нас, и мы забрали всё подаренное ему дерево. Его здесь больше нет. Мы продали тот сандал Натану Уиншипу. Папаа тоже остался кое-что должен нам, но мы готовы забыть обо всём, если вы покроете его долг пятнадцатью бочонками пороха, каждый весом по двадцать пять фунтов.
Получалось так, что их вынуждают нести за доктора Шеффера дополнительные расходы, а самим возвращаться сейчас с пустыми руками. Посовещавшись, Подушкин с Клочковым и Таракановым пришли к единому мнению, что это их не устраивает и пусть уж окончательный расчёт будет произведён, когда компания вновь сможет послать сюда корабль за грузом сандала.
Когда они покидали королевскую резиденцию, Каумуалии задержал Тараканова и спросил его:
— Ты виделся с женой, Тим? Ты знаешь, что у тебя растёт сын?
— Я виделся с ней и с сыном, — ответил Тараканов.
— Ты хочешь забрать их с собой?
— Нет, я хочу остаться и пожить здесь вместе с ними.
— Ты можешь остаться здесь. Я приглашал тебя и раньше. Тебе здесь будет хорошо. — Каумуалии дружелюбно протянул Тараканову руку.
— О чём он беседовал с вами? — поинтересовался Подушкин, когда Тараканов догнал офицеров.
«Рано или поздно, — Подумал Тараканов, — придётся известить командира корабля о своих планах».
— Король спрашивал меня, встречался ли я с женой. Он же был гостем на нашей свадьбе. Он спросил, не хочу ли я забрать семью с собой.
— Что же вы ответили ему, Тимофей Осипович?
— Об этом, Яков Аникеевич, я и хотел с вами потолковать. Я верно служил компании двадцать лет. За эти годы я почти не знал отдыха. Я потерял первую жену на Ситхе, когда колоши сожгли нашу крепость и перебили гарнизон. Но эту жену я терять не хочу. Очень прошу, Яков Аникеевич, вашего дозволения остаться здесь на не