сколько месяцев с женой и сыном. Я нужен им, и они мне нужны. Довольно мыкаться бобылём по свету. Пока малыш не подрос, ему лучше пожить здесь. Боюсь, перемена климата может повредить. Об этом я и говорил с королём, и он сказал, что мне здесь будет хорошо.
Подушкин задумался и выжидательно посмотрел на Клочкова. Он понимал, что капитан Гагемейстер едва ли одобрит разрешение остаться на Кауаи одному из наиболее опытных промышленников компании. Мало того, что им не удалось успешно завершить дела по претензиям компании к сандвичанским королям, так теперь и это. И всё же, сочувствуя симпатичному ему промышленнику, Подушкин решился.
— Мне жалко оставлять вас здесь, Тимофей Осипович, — сказал он, — и тем наносить определённый урон компании, но я хорошо вас понимаю и не могу запретить вам остаться. Боюсь, наш новый главный правитель не похвалит меня за самодеятельность, но я готов взять ответственность на себя. Что и говорить, в разлуке с семьёй жизни для вас теперь не будет. А вы как считаете, Ефим Алексеевич?
Клочков с неопределённым выражением лица пожал плечами и пробормотал:
— Да, пожалуй... — Ему не очень нравилось, что Подушкин как бы приглашает его разделить ответственность за это решение, и он добавил: — Вы, Яков Аникеевич, начальник этой экспедиции. Вам и решать.
— С Богом, Тимофей Осипович, — сказал Подушкин, — оставайтесь. Желаю вам счастья!
— Премного, Яков Аникеевич, благодарен, — сдавленным от глубины чувств голосом ответил Тараканов. Он ясно представлял себе цену нелёгкого выбора, который вынужден был сделать Подушкин.
— У вас есть какое-либо имущество на корабле? — спросил Подушкин.
— Имущество моё небогатое. Ружьё, патроны, два ножа, немного из бельишка да толика деньжат, что удалось скопить.
— Заберите всё, что вам надо. Сегодня мы зальёмся водой, а завтра пойдём в обратный путь.
Вечером Тараканов простился с матросами корабля и друзьями-промышленниками, делившими с ним радости и беды жизни на Сандвичевых в составе отряда Шеффера, и съехал на берег. Он попросил лейтенанта Подушкина передать привет Александру Андреевичу Баранову и объяснить мотивы своего поступка. Он не хотел, чтобы его считали дезертиром и надеялся, что Баранов его поймёт. А что подумает о нём капитан-лейтенант Гагемейстер, Тараканову было совершенно безразлично.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Ново-Архангельск,
июнь 1818 года
В этот день капитан-лейтенант Гагемейстер принимал в своей каюте на шлюпе «Кутузов» французского морского офицера Камиля Рокфеля, впервые пришедшего в Русскую Америку на купеческом судне «Бордосец».
С Рокфелем он встречался год назад, когда их корабли стояли неподалёку друг от друга в порту Кальяо, близ Лимы. У них оказались общие знакомые, и этого было достаточно, чтобы почувствовать взаимное расположение. Тогда Гагемейстер подсказал французскому коллеге, что, если тот хочет вести выгодную торговлю, ему стоит побывать в Калифорнии и завязать коммерческие отношения с богатыми продуктами питания испанскими миссиями. Рокфель не пренебрёг советом, и их корабли вновь сошлись в одной гавани в порту Сан-Франциско, где командир «Кутузова» закупал хлеб по пути к Ново-Архангельску. При повторной встрече капитан Гагемейстер упомянул Камилю Рокфелю, что они могли бы заключить взаимовыгодный контракт по совместному промыслу морского зверя — калана, мех которого высоко ценится в Китае.
И вот француз, помня о приглашении русского капитана, пришёл в Ново-Архангельск, и сегодня они уточняли последние детали предстоящего соглашения.
— Итак, — подытожил Рокфель, — вы предоставляете мне сорок двулючных байдарок и шестьдесят охотников-алеутов...
— Примерно шестьдесят, — поправил Гагемейстер. — Окончательное число охотников определится на Кадьяке, где вы возьмёте байдарки и алеутов. Люди могут быть заняты в других экспедициях, но в письме тамошнему правителю я всё же указываю цифру шестьдесят. Об их пропитании можете не заботиться. Это мы берём на себя. У них довольно специфичные вкусы: алеуты не могут жить без рыбы, особенно сушёной — юколы и китового жира. Да ещё очень привычны к табаку.
— Какой район промысла вы мне рекомендуете?
— Самые богатые каланом места расположены поблизости отсюда, в районе архипелага Александра. Поищите счастья у островов Принца Валлийского. Но я должен предупредить вас, Камиль, что местные туземцы, — русские называют их колошами, — весьма воинственны. Они на дух не выносят алеутов, тем более когда те охотятся в угодиях, которые колоши всегда считали своими. Будьте готовы к тому, что на вас могут устроить засаду, особенно в случае высадки на берег, и предупредите об этой опасности своих матросов. Они должны быть хорошо вооружены. Охрана охотников во время экспедиции — это ваша забота, и этот пункт мы непременно оговорим в контракте.
— А если нам всё же не удастся уберечь алеутов и кто-либо из них погибнет?
— Раньше компания мирилась с такими потерями и не просила своих иностранных партнёров компенсировать их. Ваши матросы ведь тоже будут подвергаться риску. Но я намерен установить здесь новые, более справедливые порядки, в том числе страховку жизни людей, посылаемых в опасные экспедиции. Мы должны возмещать их семьям потерю кормильца по вине компании. И потому я предлагаю записать в контракте ваше обязательство выплатить Российско-Американской компании по двести испанских талеров за каждого убитого алеута.
Рокфель озадаченно взглянул на Гагемейстера и спросил:
— А что, их часто убивают?
— Иногда всё проходит благополучно. Но время от времени такое случается.
— Хорошо, — согласился француз, — пусть будет по-вашему, капитан. Я полагаю, это справедливо. Итак, сорок байдарок, шестьдесят алеутов, я выплачиваю вам по двести испанских талеров за каждого убитого алеута — в случае их возможной гибели, и число добытых шкур мы делим пополам. На какой срок я могу получить охотников?
— Надеюсь, полтора месяца после выхода корабля с Кадьяка вас устроит?
— Думаю, что да.
— Мы составим два идентичных текста, на русском и французском языках. Завтра контракт будет готов, и добро пожаловать ещё раз ко мне для его подписи.
— Благодарю вас, капитан Гагемейстер.
— Ещё по рюмочке вина?
— Спасибо, не откажусь.
Когда они вышли на палубу, Гагемейстер увидел входящий в залив корабль «Открытие».
— Наконец-то, — пробормотал он по-французски.
— Кажется, это русский корабль, — сказал Рокфель. — Он принадлежит вашей компании?
— Да, это наш корабль.
— Откуда он возвращается?
— С Сандвичевых островов, — сдержанно ответил Гагемейстер. Он не был настроен вдаваться в подробности относительно целей плавания на острова компанейского корабля.
Но француз не отставал:
— Так вы ведёте торговлю и на Сандвичевых?
— У нас были кое-какие дела с тамошними королями.
— И как успехи?
— По-разному, — суховато сказал Гагемейстер. — Когда лучше, когда хуже. Так я вас жду завтра, — давая понять, что встреча завершена, капитан Гагемейстер протянул руку лейтенанту Камилю Рокфелю.
Рокфель спустился по трапу в ожидавшую его шлюпку, а Гагемейстер, стоя на палубе, всё ещё смотрел на приближавшийся к берегу корабль. Что-то привёз ему лейтенант Подушкин?
Перед встречей с Гагемейстером лейтенант Подушкин испытывал такое чувство собственной обречённости, какое, должно быть, бывает у человека, готовящегося взойти на эшафот.
— Ефим Алексеевич, — попросил он Клочкова, — вы, надеюсь, понимаете, сколь трудно мне будет объясняться с Леонтием Андреяновичем, и я очень прошу вас отправиться со мной вместе. Вы можете подтвердить, что я пытался выполнить данные мне инструкции, но обстоятельства оказались против нас.
— Хорошо, Яков Аникеевич, — согласился Клочков. — Уж лучше будем объясняться вдвоём.
Как только корабль был поставлен на якорь, они сели в шлюпку и отправились на «Кутузов».
Даже в форме приветствия явившихся к нему офицеров капитан-лейтенант Гагемейстер подчеркнул, что он отличает своих старых коллег и сослуживцев от тех людей, с которыми не считает нужным переходить за грань обычных отношений начальника и подчинённого.
Пожимая руку Клочкову, он едва заметно улыбнулся и любезно сказал:
— Сразу видно, что побывал в южных краях.
Взглядом, брошенным на лейтенанта Подушкина, Гагемейстер будто давал понять, что догадывается о провале его миссии.
Пригласив обоих присесть к столу, Гагемейстер попросил Подушкина доложить об итогах плавания. Он слушал молча, не перебивая, пристально глядя на командира «Открытия». Подушкин же, решив начать с хороших вестей — о том, что все оставленные на островах люди собраны и благополучно доставлены в Ново-Архангельск, был обречён заканчивать за упокой, поскольку, как ни крути, а и сам понимал, что успешными переговоры с Сандвичевыми королями считать не приходится.
— Так, ежели я правильно вас понял, — ледяным голосом подвёл черту Гагемейстер, — вы явились назад с пустыми руками, без сандала, без денег, вообще без ничего. Вы сами-то хоть понимаете, что это полный провал?
— Я всё же полагал, что основная моя задача — сбор брошенных на островах людей, и я её выполнил, — стараясь не давать волю эмоциям, ответил Подушкин.
— Вы сделали самое простое дело, которое сделал бы на вашем месте каждый, — жёстко сказал Гагемейстер. — В тех же вопросах, где надо было проявить себя не только моряком, но и дипломатом, вы потерпели фиаско. Почему, кстати, вы явились с докладом без этого промышленника, который пошёл вместе с вами, — Тараканова? Я специально дал его в помощь, чтобы он как человек, посвящённый в некоторые местные детали, способствовал вашим переговорам. Я бы хотел задать несколько вопросов и ему.
И тут Подушкин понял, что окончательно идёт ко дну. Ничего не оставалось, как признать взятую на себя ответственность за то, что разрешил Тараканову пожить на Кауаи.