нал. Скульптору мастерски удалось передать весь характер этой женщины через холодный камень: высокий лоб, тонкие линии бровей, которые будто вот-вот сурово сдвинутся, бескровные губы, словно навсегда позабывшие об улыбке. Эта скульптура дышала сдержанностью и непоколебимостью. И изображенная женщина не имела ни капли общего с Лантеей.
– Иногда мне кажется, что Эван’Лин ошиблась, и я должна была родиться в обычной семье, – тихо проговорила девушка, молча стоявшая по левую руку от преподавателя все это время и также изучавшая бюст. – Взгляни. Вот как выглядит настоящая хетай-ра из рода правительниц. Величественно. Непреклонно. Ее хочется боготворить и бояться. Чем все вокруг и занимаются…
Ашарху лишь оставалось кивнуть в знак понимания. Он завороженно любовался этой скульптурой.
– Наверное, я даже рада, что являюсь лишь младшей дочерью и, скорее всего, не займу трон, – немного подумав, добавила Лантея. – Мне бы никогда не удалось достичь такого же уровня. Достаточно просто посмотреть сейчас на старания Мерионы, которая из кожи вон лезет, лишь бы соответствовать матери хоть немного. И это выглядит просто смешно.
– Ты недолюбливаешь сестру? – заметил Аш, поворачиваясь к своей спутнице.
– Может быть, я ревную, что матриарх постоянно с ней носится, как с великой ценностью. А может быть, я просто плохая сестра, которая считает, что Мериону разбаловали вниманием, и ни к чему хорошему это не привело. Трудно сказать.
– Но трон займет именно она. Женщина избалованная и умеющая лишь подражать матери, по твоим же собственным словам. Что в этом хорошего будет для Бархана? – задался вопросом профессор, кашлянув в кулак и прочистив горло.
– Идеальных правителей не бывает. Но престол многих заставляет измениться. Он изменит и Мериону, это я тебе обещаю… Мать будет властвовать еще много лет. Ведь мы, хетай-ра, живем гораздо дольше вас, людей. И сколько еще десятилетий пройдет, прежде чем моя сестра взойдет на трон – одной богине известно. Но за эти годы она может расцвести, набраться опыта и определить собственную стратегию. Ничто так не учит мудрости, как время.
Кинув последний взгляд на бюст матери, Лантея развернулась и неторопливо направилась к выходу их палат. Ашарх поспешил за ней, обдумывая слова спутницы о ее сестре-наследнице.
– Разве ты не была бы лучшей кандидатурой на трон? Ты разумна, милосердна и имеешь собственные планы на город, да и на все Барханы в целом.
– Систему наследования придумала не я. Мериона первая на очереди. Да и я не уверена, что мне нужна эта тяжелая ноша… Это ответственность, это сплошные запреты и масса обязанностей, – сказала девушка и выскользнула в темный коридор, сразу же подхватывая со стены новый фонарь. – Ты не думай, я не против получить часть власти в свои руки. Но не всю.
– И тем не менее ты желаешь вывести свой народ на поверхность, отобрать смельчаков и проводить их за край пустынь. Чем же это не единоличная власть? – Преподаватель послушно забрал фонарь из рук хетай-ра.
– В первую очередь я хочу помочь своему народу, потому что чувствую, что именно мне это по силам. Кто, если не я, Аш?.. А там уже, если вдруг все получится, то я без зазрений совести передам власть другому достойному. Но лишь когда я буду уверена, что сделала все, что могла.
– Как-то ты сказала мне, что власть – это яд, который на каждого влияет по-своему. Разве ты можешь гарантировать, что он не вызовет у тебя привыкания? Что ты не захочешь пойти дальше, все больше и больше управлять своей толпой избранных и стать их самопровозглашенной королевой? – с хрипотцой в голосе прошелестел Ашарх, замирая на месте.
– Я не узнаю, пока не попробую. Но мне хочется надеяться, что я достаточно сильна, и этот яд не станет для меня наркотиком. Потому что терять свободу ради власти – это удел лишь тщеславных глупцов. И это явно не то будущее, которое я бы себе желала…
Побродив еще какое-то время по дворцу, разглядывая личную оружейную матриарха, выставочные галереи с работами скульпторов и мастеров по стеклу и посетив балконы на верхних этажах, Лантея проводила профессора в его комнату, поскольку кашель мужчины вновь усилился, и ему пора было делать компрессы. Выполнив указания врачевателя, девушка хотела еще какое-то время до вечера посидеть со своим спутником, но Ашарх был так утомлен долгой прогулкой и измотан своим кашлем, что провалился в дремоту еще до того, как хетай-ра убрала с его груди последний кусок ткани, пропитанный лекарством.
Некоторое время она просто без движения сидела на краю кровати своего верного соратника и друга, наблюдая за тем, как во сне медленно разглаживалось его лицо, избавленное наконец от всех забот и тревог. Он спал и не думал больше ни о предстоявших завтра городских слушаниях, где от него ждали какой-то вдохновляющей речи, ни о собственной безопасности, ни даже о своей отчаянной спутнице, готовой рискнуть всем, чтобы достигнуть цели и изменить Бархан.
Лантея тихо встала и ушла, плотно задернув занавеси, ведущие в комнату профессора. Она направилась на женскую половину дворца, раздумывая над завтрашним днем, который обещал быть очень непростым. Спать ей еще не хотелось, и девушка медленно брела по коридорам, пока не вышла к одной из центральных лестниц, разделявших здание на несколько секций. Гладкие каменные ступени, укрытые коврами, уводили на женский этаж, и перед широкой аркой, как и всегда, стояли стражи, оберегая покой обитателей этой части дворца.
А в паре метров от них на лестнице сидел, понурив голову, Манс, который вяло щелкал бусинами костяных четок, обмотанных вокруг его запястья.
– Брат, что ты здесь делаешь? – поравнявшись с юношей, поинтересовалась девушка, свысока окидывая взглядом худощавую фигуру хетай-ра.
Манс вздрогнул и поднял голову, а после на его губах сразу же заиграла легкая улыбка.
– Я ждал тебя, сестра.
– Мне казалось, что вчера вечером мы все обсудили, – строго заметила Лантея, скрещивая руки на груди.
– Вчера мы очень скомканно поговорили. Я бы хотел все исправить. Искал тебя сегодня половину дня…
– Меня не было во дворце, – сухо бросила девушка.
– Да, я так и понял. Потому и сидел тут, ждал твоего возвращения, – сказал Манс и поднял на сестру лучистый взгляд. – Ну так что, согласишься ли ты выслушать меня еще раз?.. Прошу.
Лантея с трудом сдержалась, чтобы не закатить глаза. А после, схватив брата за рукав темно-синего одеяния, потянула его вниз по лестнице, спустилась на этаж ниже и толкнула в один из небольших тупиков, располагавшихся в коридоре. Открыв небольшую стеклянную дверцу, едва заметную в полумраке за гобеленом, девушка вместе с юношей шагнула в скрытый сад.
Едва ли можно было причислить это царство подземной растительности именно к саду, но все обитатели дворца, которые о нем знали, называли темную и влажную каморку именно так и никак иначе. Идеально квадратная комната с сотовым сводом, где граненые впадины, отделанные цветным стеклом, образовывали сложную мозаику, скорее казалась позабытой на берегу моря бутылкой, поросшей изнутри разнообразной плесенью и оттого принявшей живописный вид. По краям потолка и с каждой его ячейки свисали длинные лохмотья мха, сплетавшиеся в живые зеленые занавеси, будто обшитые бахромой. Влажные стены пестрели всевозможными съедобными и несъедобными грибами, некоторые из которых издавали мягкий сиреневый или голубоватый цвет, а другие паразитировали на соседних растениях. Посередине тайного сада на огромном поваленном на неровный пол камне, напоминавшем грубо обтесанное колесо, густо росли кусты папоротника, темно-зелеными широкими вайями клонясь к самой земле.
Раздвигая руками свисавшие с потолка жгуты мха, Лантея приблизилась к колесу и элегантно опустилась на его край, скрестив ноги. Манс замер прямо перед сестрой, какой-то смущенный и немного потерянный.
– Так о чем ты хотел побеседовать? – первой заговорила девушка.
Помявшись еще несколько мгновений и стуча бусинами своих четок, юноша все же дал ответ.
– Мне не удалось поздравить тебя с совершеннолетием, сестра.
– Ты так желал встретиться и еще раз поговорить со мной, только чтобы поздравить с давно прошедшим совершеннолетием? – нервный смешок вырвался из груди Лантеи.
– Я долго трудился над подарком для тебя, хотел, чтобы он был полезным и нужным…Но все отложилось из-за твоего побега два года назад, а вчера мне не представилось случая вручить его тебе с должной торжественность. Позволь я сделаю это сейчас.
Манс снял с пояса темные кожаные ножны и извлек из них на свет крупный стеклянный нож зеленоватого оттенка с изящным резным навершием, выполненным в виде головы орла. Он склонился в вежливом полупоклоне и уверенно протянул сестре оружие рукоятью вперед. На ней тонкой вязью вились иероглифы, означавшие имя «Манс Анакорит».
Однако Лантея замерла, будто одеревенев, не двигаясь с места и не принимая подарок брата.
– Я сделал его сам, – указал на очевидное юноша. – Надеюсь, он пригодится тебе.
– Ты понимаешь, что творишь?.. – спросила девушка, переводя взгляд с ножа на Манса и обратно. Она хорошо знала, что, по повериям хетай-ра, дарящий оружие, предлагал также свою верность.
– Отлично понимаю, – совершенно серьезно ответил брат, а голос его стал тверже. – Мои вчерашние слова не были пустым звуком, я хочу это доказать. Прошу, сестра, прими этот нож, а вместе с ним и мою преданность. И если я когда-нибудь не оправдаю твое доверие, то верни этот клинок мне… Верни его мне прямо в сердце.
Лантея сжала губы, метаясь в сомнениях. Манс вспомнил один из древнейших обычаев хетай-ра – Mahhamadi, Верность на клинке. Если тот, кто подарит именное оружие, нарушит свои слова, то преданный имел право убить клятвопреступника, и закон не наказал бы его за это. Это была высшая степень доверия, которую обыкновенно изъявляли матриарху. Оттого в свое время матери Лантеи и пришлось расширять личную оружейную во дворце, поскольку ей присягали на верность многие воины Бархана, подтверждая свои слова именными топориками, мечами, кортиками и даже копьями.